Вечером, затемно, вернулся, сказал, что следы насилия стерты, тело здорово, но за душу ответа не несет.

– Повелитель удивлен, что ты не зашел, – сказал маг вкрадчиво.

Сомчей ответил напряженно:

– Мне нездоровится.

– Доблестному Сомчею хуже? Могу я… – встревожился старик, но военачальник прервал:

– Не стоит, мне лучше.

Шергай поднялся:

– С твоего позволения, доблестный Сомчей, я пойду.

Полководец кивнул. Маг вышел в ночную степь, яркая луна проказливо пригладила лысину. Встречные воины нарочито пужливо отскакивали, часто и шумно сплевывали. Старик презрительно улыбался, с трудом смирял недостойное возраста желание прижечь хамам задницы.

Обернулся, прищуренные глаза различили темную фигуру, скользнувшую к шатру Сомчея. Шергай нахмурился: чего это доблестный полководец так часто общается с бездарным шаманом?

Алтын, переламывая себя на каждом шагу, вошел в белый шатер. Белава с Жиленой вздрогнули от злобного рыка, но удалились неохотно, облив Повелителя нескрываемым презрением. Кровь степняка воспламенилась – хотел убить на месте, но вид бледного лица остудил порыв, кровь текла тяжело, жилы полнились снежной кашей.

Повелитель робко приблизился, заискивающе всмотрелся, но взгляд прекрасных синих глаз был устремлен в никуда, у уголков рта застыли тревожные складки. Алтын вгляделся в постаревшее лицо – сердце раскрошила боль, – жалко всхлипнул:

– Прости меня, Умиля.

Княгиня промолчала: лицо бесстрастно, глаза пусты. Степняк бухнулся на колени, заливая слезами тонкие ноги в замшевых башмачках, осыпая поцелуями.

– Прости, любимая, прости! Пожалуйста, не молчи. Хочешь, чтоб я ушел? – уйду, только скажи.

Бледные губы нехотя разлепились, голос прозвучал вяло, бесплотно:

– Уходи.

Сердце Алтына сжалось. Повелитель содрогнулся от омерзения к себе, простонал:

– Ты не хочешь видеть меня?

Уголки женских губ тронула язвительная усмешка, глаза блеснули болью.

– Нет.

Алтын встал, утирая слезы, пролепетал:

– Тогда скажи: чего хочешь? Исполню твое желание с радостью.

– Отпусти меня, – последовал немедленный ответ.

Повелитель затряс головой испуганно:

– Н-нет, я не могу. Я умру без тебя. Но я страстно хочу тебе прислуживать! Скажи, что я могу еще сделать?

Умила произнесла скучающе:

– Вели своим зверям не трогать прислужниц. Или и это непосильная задача? – дополнила она язвительно.

– Я исполню, все исполню! – закричал Алтын, счастливый возможностью угодить любимой.

Тонкая ладошка вяло качнула воздух.

– Уходи.

Алтын попятился, не отрывая жадного взгляда от печального лица, давясь слезами жалости, содрогаясь от гнева и омерзения к себе, такому подонку. Княгиня, не смотря, как он выходит, бесцельно оглядывала белые стены шатра.

Полог зашумел, дохнуло ночью, мужским духом. Чистый лобик прорезала морщина, губы недовольно скривились.

– Я ведь просила тебя уйти.

– То был не я, – произнес незнакомый голос.

Княгиня удивленно посмотрела на черноволосого мужа: держится статно, лицо отражает недавнюю хворь.

– Кто ты?

Мужчина шагнул вперед, голова упала на грудь.

– Прекрасная Умиля, меня ты не помнишь, но я побратим твоего супруга, Сомчей.

– Побратим? – скривила княгиня бледные губы. – Был у меня недавно такой побратим.

Уголки губ Сомчея опустились. Полководец с жалостью смотрел в измученное лицо женщины, неприязнь к Повелителю ворочалась в груди гадкой рыбой.

– Я настоящий, прекрасная Умиля, – сказал он спокойно. – Сегодня ночью ты будешь в объятиях мужа.

Глаза Умилы вспыхнули, обжигающая радость сменилась испуганным недоверием.

– С чего мне верить? – спросила она холодно.

Сомчей залюбовался гордой осанкой, наклоном головы: да, такая женщина стоит истребительной войны.

– Тебе незачем опасаться, – сказал он тихо. – Отошли сегодня служанок, рано погаси свет. Мой слуга проводит тебя, я дам коня, и скоро ты встретишься с Арамом.

Умила с трудом пригасила вспыхнувшую в груди радость, ответила как можно равнодушнее:

– Хорошо… Посмотрим, что получится. Но помни, моего мужа зовут Яромир.

Сомчей грустно улыбнулся. Княгиня легко склонила головку в ответ на глубокий поклон, проводила степняка настороженным взглядом. Сомчей заботливо прикрыл полог, яркая луна удостоилась неодобрительного взгляда.

Полководец размашисто зашагал к шатру, не чуя острого взгляда в спину. Али-Шер подозрительно покосился на слабого полководца, сморщенный лоб отобразил напряженную работу мысли.

Умила напряженно ждала, всматривалась во тьму, от нетерпения елозила на полу. Мысли сменялись часто, то обдавая радостным жаром, то замораживая нервно стучащее сердце в льдинку. Вздрогнула от треска ткани, вгляделась до рези, в темной стене отворилась бледная щель, которую заслонила темная фигура. От свистящего шепота по телу прокатилась жаркая волна.

– Хозяин просил проводить тебя.

Умила сдержала дрожь, величественно кивнула, едва не рассмеялась глупости. Мужчина сунул в руки темный сверток.

– Надень, луна очень яркая, твое платье выдаст.

Умила надела плотную накидку, носик сморщился от запаха. Проводник двинулся – голова задевала травинки. Княгиня замешкалась: неужто и ей придется ползти вот так, выставив зад, как распутная девка? Провожатый обернулся, сердито шикнул.

Двигались осторожно, замирая при раскатистом смехе подгулявших воинов, громком шорохе. Провожатый предусмотрительно держался в стороне от костров. Умила плелась сзади, колени противно ныли, жесткая трава царапала лицо.

– Долго еще? – спросила она тихо.

Провожатый не ответил, над головой прошелестел другой голос:

– Уже пришли.

Сомчей помог княгине подняться, заботливо отряхнул пыль. Слуга держался в сторонке, от фигуры сквозило недоумением. Полководец шепнул княгине:

– Госпожа, отвернись, пожалуйста, и посмотри вон туда.

Умила нехотя повернулась, в груди шевельнулось нехорошее чувство. Сзади зашелестела трава, слух ожег влажный треск, сдавленный стон. Сомчей аккуратно уложил слугу в траву, складками одежды протер густые потеки на ноже.

– Зачем? – удивилась княгиня, на миг съежившись в ожидании страшного: мало ли какие игры у степняков?

– Он бы непременно сообщил, – ответил Сомчей сухо. – А нам нужно время, до коней еще надо добраться.

– Но он твоей крови, как так?

Лунный свет блеснул во влажных глазах, полководец отвернулся от пытливого взгляда гордой женщины, понурил голову.

– Я их уже много убил под стенами города, – сказал он с болью. – Пойдем, Умиля.

Княгиня двинулась следом за полководцем. Шум освещенного стана постепенно затихал, голая степь радовала глаз, травинки, облитые лунным серебром, колыхались на прохладном ночном ветру.

– Почти дошли, – сказал Сомчей. – Осталось немного.

Ночь прорезал жесткий голос, полный злорадства:

– Ты прав, тебе осталось немного, жалкий предатель!

Умила вздрогнула. Лунный свет заиграл бликами на броне дюжины воинов, выросших из травы. Послышалось чирканье, в ночи сыпанули искры, темень разогнал свет факелов.

Али-Шер выступил из заградительного полукруга, в свете пламени лицо казалось залитым кровью, глаза блестели, шумное дыхание колыхало травинки.

– Не ожидал? – спросил со злым смехом и, видя ужас в глазах пленницы, довольно захохотал.

Сомчей подскочил. Челюсть Али-Шера хрустнула под кулаком. Военачальник еще падал, а Сомчей метнулся к воинам, лязгнула сталь.

– Госпожа, беги! – крикнул он.

Умила сорвалась с места, в лицо ударил холодный ветер, за спиной заорали люто, затылок ожгло горячее дыхание. Степняк распластался в прыжке, цепко ухватил полонянку за тонкий пояс, свалил наземь. Княгиня кусалась, отбивалась руками – воин вскрикнул, прижал ладонь к расцарапанной щеке.

На помощь подскочил рослый степняк, вдвоем скрутили, нагнули в унизительную позу. От боли в заломленных руках едва не заплакала, с тяжким сердцем посмотрела на поверженного Сомчея.