Тысячи глоток орут в едином порыве, над войском раскатисто гремит гром – удары в щиты, – от разбойничьего свиста и улюлюканья уши глохнут.

Шергай думает обиженно: с его помощью были открыты ворота городов, сдержана губительная мощь лесных колдунов, надо признать, весьма умелых.

– За этими стенами вас ждут неисчислимые богатства! – продолжает Алтын воодушевляющим голосом. – Куда больше, чем вы уже взяли. Нежные и мягкие женщины – вижу, вы познали их сладость. И отныне они будут ублажать только вас, сынов степи, самых достойных людей на свете. Нечего поганить людскую породу, женщины должны рожать от сильнейших – от вас!

От торжественного крика небо трещит, а войско покрывается стальной щетиной. Оглушенные кони топчутся, гоня по рядам рябь.

– До сокровищ рукой подать. Их охраняют хоть и кусачие, но глупые псы. Сколь ни было хорошим их оружие и броня, они обречены, ибо стоят за неправое дело. Им незнаком вкус ветра странствий, красота бескрайней степи. Они даже не считают постыдным копаться в земле для пропитания! Позор! Мужчины должны добывать пропитание для племени в воинском походе, только это достойно! А они сидят в болотах и поганых лесах безвылазно, питаются от труда земляных червей, ибо каждый, кто не попирает ее табунами, а роется, как вор в кошеле убитого, – червь. Чему дивиться, что вместо ярой крови, как ваша, у них тухлая болотная жижа. Смелее, сыны степи! Пусть думают, что жалкая канавка их защитит, мы вобьем их в землю, где им и место. За мной, воины, за вечной славой!

Алтын резко разворачивает коня, и бронированная запруда защитников летит навстречу. За его спиной воздух содрогается от воинственного клича, грохочут копыта. Конная лавина догоняет вождя и следует за ним на шаг позади.

Степняки ловко достают короткие, но чудовищно сильные луки, пальцами пробуют тетивы: в грохот копыт вплетается грозное жужжание. Сабли вспарывают воздух со свистом, из зверски оскаленных пастей вырываются кровожадные и оскорбительные возгласы.

Огромное войско скрывается в пелене пыли. В грязно-желтом клубке мелькают комья земли, разлетаясь окрест черными птицами.

Дрожь земли достигает защитного рва: стенки осыпаются черными комочками, колья мелко дрожат. Ноги ратников неприятно щекочет. Но в сощуренных глазах воинов блестит грозное веселье. Ладони сжимают рукояти мечей, древки копий и сулиц.

Стрелки с завидным спокойствием накладывают стрелы, придирчиво осматривая оперение: ежели перья взяты с левого крыла птицы, целься правее, и наоборот. Земля у ног цветет деревянными цветами, подавальщики всегда готовы поднести новый пук оперенной смерти.

По ровным конным рядам пробегает рябь, как водная гладь от броска камешка: копыта проваливаются в глубокие норки, лошади спотыкаются, всадники вылетают из седел. В общем гаме потерялись жалобные крики, хруст костей и черепов.

Союзное войско радостно кричит, до стен докатывается смех. Яромир, переглянувшись с воеводами и князьями, сдержанно улыбается.

Вольга усмехается довольно: не зря он согнал сюда сусликов со всей округи – бедные зверьки превратили поле в решето.

Алтын оглядывается, в его глазах пылает бешенство: не добравшись до рва, войско уже несет ощутимые потери.

– Вперед! – орет он люто, и его слышит каждый в войске. Даже умирающие приподнимаются на последнем издыхании, пока их не втаптывают в сухую землю.

Яростный клич заглушает предсмертные вопли. Кони падают, хрипя от боли. Всадников сплющивает, размазывает под копытами, возникают завалы из кровоточащей плоти. Но каждое падение добавляет ярости. Ненависть к проклятым земляным червям, что ведут подлую войну, усиливается. Ветер срывает с губ степняков клочья пены.

Шергай морщится досадливо: не учел подобного. Губы шевелятся, глаза начинают светится колдовским пламенем, от напряжения на лбу выступают крупные капли.

Вольга стонет от натуги. В старческое лицо впиваются удивленные взгляды князя и подручных. Он злится на глупые поглядки и черпает волховьей силы. Через миг разгибается, смахивая со лба пот.

– Вражий колдун пошаливает, – объясняет он. Впрочем, никто его не спрашивает – все взгляды устремлены на конницу в клубах пыли.

Ровный устрашающий строй конников сломан и зияет брешами. Союзные ратники радостно кричат, солнце пуще блестит на вскинутых мечах и копьях. Но сзади прут новые волны степняков, войско превращается в лохматый клубок, по-прежнему страшный, опасный. До защитников долетают крики боли и ярости.

Лавина степняков неумолимо приближается к заграждению. Ратники, увидев во главе бритоголового всадника в простой рубахе, невольно проникаются к неустрашимому восхищением. Стрелки, стоящие на возвышении, отлично видят через головы мечников и копейщиков. Вскидывают луки.

– Залп!

Поле оглашает дробь щелчков тугих жил о защитные пластины, воздух тяжелеет от тучи стрел. Железноклювая стая со страшным гулом устремляется к солнцу, на миг накрыв ратников тенью. Острые клювы тянет к земле.

Смертельный дождь накрывает передние ряды степняков: кто-то выскальзывает из-под тучи, как Повелитель, до задних рядов стрелы не достают. Но грохот копыт заглушают звонкие удары, дробь железа о щиты, предсмертные крики лошадей.

Тяжелые стрелы безжалостно разят хрупкую плоть. Пробивают насквозь подставленные щиты, пришпиливая руки к головам. С хрустом рассекают плоть, раскалывают брони, шлемы, черепа. Кровь хлещет толстыми струями. Стрелы с широким наконечниками – срезни – перерубают конские ноги, вырезают ломти плоти, отсекают руки, головы.

Ряды отважных воинов распадаются на куски. Кони вслед идущих скользят в огромной луже: раздается испуганное ржание, треск человечьих костей, крики придавленных, с раздробленными костями.

Бронебойные стрелы пронзают насквозь: не помогают щиты, кольчужные сетки, панцири… Пущенная стрелком, бронебойная стрела обрушивается сверху хищной птицей. Подставленный щит брызжет мелкой щепой. Скрежещущий шлем плюется красным, белый цветок оперения скрывается в голове. Жестокая боль раздирает степняку внутренности. Кожа седла испуганно скрипит, лошадь, сбив ровный бег, вопит истошно. И падает, размазывая седока: в конском брюхе торчит окровавленный клюв.

Волна одобрительных криков сходит со стен Кременчуга и вплетается в довольный гул ратников в поле.

Вторая волна стрел выкашивает в степняцком войске огромные проплешины. Небо содрогается от предсмертных криков, палящие лучи бесстрастно выпаривают из луж крови тошнотворный запах.

Князь Берислав, хмыкнув, хлопает дружески Яромира по плечу:

– Признаться, князь, сомневался в нужности стольких стрелков, чай не трусы, не побоимся управиться мечами да копьями. Но рать у них агроменная, такую проредить не грех.

Остальные гудят одобрительно: молодец Яромир, не зря светлым князем поставили, все предвидел, предусмотрел.

Стрый, прищурившись, бормочет одобрительно:

– Гляди, они еще отстреливаются.

От конной лавины взмывает реденький рой черных стрел, сыплется на ратников. Заученно вскинуты щиты, робкая дробь потряхивает руки, все заканчивается досадным вскриком. Легкораненый яростно сопротивляется, но его отправляют за спины: пущай подлечится.

Третий залп покрывает поле густой тенью. Туча, грозно гудя, проходит верхнюю точку полета. Наконечники тянут к земле нетерпеливо: быстрее, там нежное мясо, укрытое хрупкой шелухой, сладкая кровь!

В небе полыхает так ярко, что солнце от зависти темнеет. Объединенное войско вскрикивает от удивления: на скачущих степняков сыплются черные перья. Павших припорашивают жирные хлопья. Яромир, отвернув раздраженное лицо от тающей в небе темной тучи, спрашивает сдавленно:

– Вольга, ты на кой тут стоишь? И где помощники?

Волхв смущается под осуждающими взглядами союзных князей. Даже Стрый с Ратьгоем смотрят злорадно: мол, на кой держать, если позволяет супротивнику обратить тучу стрел в пепел?

– А что я?! – злобится волхв. – Не возводи напраслину, княже. И так держим оборону! Ворог чересчур ловок, едва не спалил войско, в последний миг защитили, – бросает он в ошеломленные лица. – Пусть стреляют, силы не беспредельны, что-то да прорвется.