Край быстро превращался в вотчину банд, и недалек был тот день, когда полевые командиры начнут делить все, что осталось от несчастной страны, стреляя во вчерашних товарищей. Он это видел не раз — Афганистан, Таджикистан, Сомали, Судан, Чечня…

Солнце поднималось, гористые окрестности наполнялись утренними звуками — зашептала, заколыхалась трава, запели птицы. Миру явно было не до войны между представителями вида «гомо сапиенс». Полковник свернул к обочине и остановился. Сжевал сухпай, запил водой из фляги. Отметил непривычную усталость — да, годы дают о себе знать, закурил…

До сельца Горни Дуб он дошел уже в сумерках. И замер на месте.

У самого поворота на обочине лежал труп.

Полковник скользнул в придорожные кусты, держа наготове автомат. Человека убили давно — кровь уже свернулась, и пыль стала просто бурой грязью.

Осторожно приблизился к трупу. То была женщина лет тридцати, в темно-синем платье. В спине зияли дырки от пуль.

Часов пять назад, прикинул полковник. В трупах он разбирался неплохо.

Метрах в десяти от обочины он обнаружил россыпь гильз. Старый добрый «Маузер-97».

Ага, ожил в нем на миг старший группы дознавателей российского контингента, стреляли, скорее всего, из какого-то вермахтовского трофея: МГ-42 или МГ-34. Впрочем, с тем же успехом это мог быть местный реликт вроде СТГ-42.

И значит, это братья-славяне. Пост все же сняли, и на его место явились здешние волки.

Словно подтверждая его мысль, над деревьями поднялись клубы дыма — смерть справила очередное торжество на этой многострадальной земле.

Снегирев ощутил навалившуюся усталость. Теперь придется заночевать в лесу на голодный желудок, а потом еще тащиться полтора десятка километров до стратегического шоссе Салоники — Загреб — там найдутся если не миротворцы или еще не бежавшая полиция, то хотя бы связь.

Медленно, стараясь не издать ни звука, он двинулся прочь.

Его настигли спустя час, когда он уже начал выбирать место для ночлега.

Над головой свистнула пуля. Затем вторая.

«Черт, выследили!»

Лежа за поваленным деревом и прикидывая, куда отползать, Снегирев торопливо озирался. Да, хуже и не придумаешь. Он находился на плоской вершине небольшой гряды, поросшей буком и явором. И справа и слева были отвесные обрывы, так что отступать можно было лишь назад, к спуску в долину. Самое скверное — спуск был почти голый и хорошо простреливался.

Ему ни спрятаться, ни проскочить.

«Вот ты и отбегался, Леха…»

Неведомые бандиты время от времени выпускали пули, щелкавшие по камням довольно близко.

Как они засекли так точно, где он лежит? Ну не со спутника же за ним наблюдают? Или у них тепловизор? Снегирев сплюнул. В душе зашевелилось склизкое чувство беспомощности перед неумолимой судьбой.

Впрочем, отставить панику! Вдруг преследователи все же пройдут мимо, не заметив? Или с ними удастся договориться — новый вожак местных боевиков, Фа Аррад, говорят, избегает ссориться с миротворцами.

— Э-ге-ге! — донеслось из зарослей. — Русист, ты нас слишишь?

Снегирев обреченно покачал головой — нашли. И договориться не выйдет. Его угораздило напороться не просто на албанцев, а на воинов Аллаха с южной окраины все еще живой России. Он слышал о них, хотя сталкивался все больше с турками и пакистанцами.

Обреченно посмотрел в небесную синеву. Ну что ж, как говорил один киногерой: «Сегодня неплохой день для смерти».

Вытащил из планшета документы и принялся рвать на мелкие клочки, кидая в пропасть. Затем вынул из нагрудного кармана удостоверение и швырнул следом. Тисненый двуглавый орел, блеснув позолотой на коротких бройлерных крылышках, сгинул в бездне.

— Эй, русист, сыдавайся! — заорали из кустов. — Сыдавайся, хюже будет!

— А если сдамся, что, не больно зарежешь? — осведомился, вжимаясь в камни.

— Зачэм же не больна? — ответил бас с издевательскими обертонами. — Больна! Но на коль не посадим!

— Пшел в жопу! — коротко бросил Снегирев.

— Как знаешь, русист! Живьем брать! Аллах акбар!

— А лох — в амбар! — заорал в ответ Снегирев падонковскую присказку, выпуская очередь на звук.

…Он огляделся. Только что вел бой и, яростно матерясь, выпускал экономные очереди, а теперь вот стоит тут на гребне. На склоне горы среди выгоревшей зелени, злобно ругаясь, стояло с дюжину человек в стандартном камуфляже, увешанных оружием. Поодаль сидели еще двое — один держал на коленях окровавленную голову мертвеца, так и не выпустившего из рук черный FN-FAL.

По крайней мере, одного из них он достал.

Боевики стояли на краю расщелины, в глубине которой на ветвях жестколистого барбариса висело тело, облаченное в такой же камуфляж. И Снегирев понял вдруг, чье это тело…

До него доносились лишь отдельные слова:

— Чито б тибя…

— Ущщел фсе-такы, хад!

— Ха вир'ен т'ен д'оъл… — разобрал чеченское ругательство.

— Гьотэ… — это уже турецкая ругань.

Как ни покажется странным, он почти не испугался, в конце концов, встречал в жизни достаточно чертовщины. Теперь всего лишь его вера в то, что после смерти тела есть еще что-то, стала знанием.

Кто-то из боевиков обернулся — Снегирев замер, но тот хотя и смотрел прямо на него, но явно ничего не заметил.

«А, ну да…»

Ну вот и закончился его земной путь — путь, может, и не сильно удачный и не всегда счастливый, путь, где поражений было куда больше, чем побед, но по крайней мере пройденный им честно и прямо.

А потом он почувствовал чей-то взгляд на затылке. Инстинктивно потянулся к автомату, но тут же одернул себя — чего бояться мертвецу? Даже если за ним явились представители ада или рая, вряд ли их можно испугать земным оружием.

— Здравствуйте, Алексей Евгеньевич… — прозвучал за спиной немолодой голос.

Снегирев повернулся. И невольно присвистнул.

На самом краю пропасти, метрах в двух от него стоял весьма необычно выглядевший человек.

На ангела или беса он явно не тянул. Но вот все остальное… Начать с того, что седой, поджарый незнакомец был облачен в белоснежную летнюю морскую форму старого советского образца с двумя звездами и двумя просветами на погонах. Хотя… Чуть приглядевшись, Снегирев увидел, что форма не вполне такая, как нужно… Нет, пошита вроде и аккуратно, но вот материя не та, и швы как-то странно наметаны, словно бы смайстрачена она ни разу ее «живьем» не видевшим голливудским декоратором для фильма третьей категории про Россию, где генералы КГБ пьют водку из самоваров. И орденские планки были неправильные, явно кустарной работы.

Лишь старая пилотка с вытертой кокардой была такой, как надо. Настоящая. Из того времени. И орден непонятной страны — не иначе, африканский. Золото, филигрань, блеск драгоценных камней. А на вытертой портупее рядом с порыжелой кобурой, в которой устроился пистолет «стечкин», вместо положенного кортика болтался широкий кривой клинок с усаженной нефритом и топазами рукоятью старого серебра. Явно не местной работы. Хотя это как раз не показатель — за полтора года, проведенных в «голубых касках», он тут каких только режущих железяк не насмотрелся — от золингеновских кинжалов с черепом и раскинувшим крылья поверх свастики орлом — оружия офицеров СС, стоившего у антикваров по тридцать тысяч евро, до янычарских ятаганов.

Откуда тут этот странный человек? Впрочем, чего гадать? Спросим.

— Извините, товарищ капитан второго ранга, можно узнать…

— Что я тут делаю? — не дослушал незнакомец. — Можно было бы ответить, что я тут живу. Но, увы, с некоторых пор сказать о себе этого не могу. Да и вообще-то я адмирал, — добавил моряк. — Но это неважно. А вы меня не помните? Мы… — Он вдруг побледнел и низко склонил голову. — Не знаю уж почему, но мы можем являться только тем, с кем встречались при жизни. Из всех мне удобнее всего показалось обратиться к вам.

И Снегирев вспомнил, хотя уже не мог сказать, как звали моряка Каспийской флотилии, которого послали в морскую экспедицию на Аргуэрлайл (он вроде ведь так и сгинул, а может, просто не успел вернуться). Тогда он был черноволос и подтянут — сейчас это был сгорбленный, уже прокаленный солнцем седой человек с бесконечной усталостью в глазах.