Чтобы справиться с растущей безработицей, желающим горожанам раздали земли вокруг города, но хозяйствовали они так себе.

Одним словом, ропот, что при Сыне Бездны было лучше, не умолкал. Сентябрьский уже несколько раз посылал запросы в Центр, чтобы ему с Большой земли прислали какого-нибудь немолодого литовца или латыша, который разбирался бы в этой торгово-купеческой хрени; на худой конец, какого-нибудь из крупных жуликов, осужденных по экономическим статьям.

Да, кто-то разбиравшийся в таких делах был весьма нелишним. Вот, например, местный совет как-то пожаловался ему, что из-за остановки старых императорских рудников в Сейдале, рабы с которых были освобождены, нарастает нехватка железа.

Сентябрьский принял их беду близко к сердцу. И чтобы помочь новым подданным, лично распорядился собрать весь железный хлам, скопившийся в частях, а заодно попросил Тихомирова похлопотать перед Москвой о присылке некоторого количества металлолома. Просьбу коменданта уважили, и в итоге набралось около тысячи тонн столь ценимого здесь металла. Все это было безвозмездно роздано сельским и городским кузнецам. Вскоре выяснилось, что львиная доля дара была распродана ушлыми ковалями и деревенскими старостами иноземным купцам — и отнюдь не дешево.

Пошаливали и уголовники.

Комендатура провела несколько облав в самых подозрительных районах, после которых несколько сотен темных личностей были отправлены в распоряжение пресловутого 13-го управления КГБ СССР. С уголовным элементом церемониться не стали и тут же сослали во вновь открытый рудник в северных отрогах гор Летящего Льва. Согласно соответствующему рапорту генерал-майора Тихомирова. Зачем оно понадобилось герою Сарнагара, гэбэшники разбираться не стали. Надо, значит, надо.

Чекистов заинтересовало другое.

Некоторые разбойники на допросах сообщили, что в криминальной среде ходят упорные слухи о людях, называющих себя «Детьми Шеонакаллу Поверженного, Но Непобежденного». Они будто бы тайно приходили к вожакам местного преступного мира и вели туманные разговоры на тему, что великий бог еще вернется, восстав в мощи своей, и тогда ужо покажет и пришельцам, и тем, кто слишком усердно им прислуживает.

Эти сведения вызвали какую-то нездоровую радость в среде «особняков». Мол, вот он, вселенский заговор против нового порядка.

Радость была настолько явной, что генерал заподозрил, а не распущены ли слухи эти самими компетентными органами, чтобы набить себе цену?

Да, кто бы мог подумать, что управлять средневековой страной так тяжело? Впрочем, еще Суворов говорил, что тяжело в учении — легко в бою.

— Товарищ генерал-майор, — отрапортовал Сентябрьский, — к инспекционной поездке на рудник все готово.

— Чекисты на хвост не сядут? — поинтересовался Тихомиров.

— Да им не до того, — отмахнулся комендант. — Весь пыл на раскрытие заговора уходит. Пересажали уже уйму народа, а результат, нужно сказать, нулевой.

— Чем бы дитя ни тешилось… — усмехнулся полководец, выходя из кабинета.

Напоследок он не удержался и игриво щелкнул по прелестному носику нарисованной купальщицы.

Великая Степь. В ста пятидесяти километрах к северо-востоку от Октябрьска

Установленный срок прошел, но грузовик отчего-то не прибыл. Пришлось снова заночевать в распадке, где Артем установил две палатки.

Дарика задумчиво сидела у прогоревшего костерка, ловя тепло. Отсветы углей плескались на ее бронзово-смуглом лице. Время от времени она отворачивалась от огня и глядела в небо, на звезды. Затем вдруг посмотрела на него. Взгляд был прямой и в то же время нежный, какой-то беззащитный.

Серегин не мог оторвать от нее глаз. Прежде он даже не думал о том, что такие женщины могут существовать.

Она не была красавицей, однако в ней было нечто необъяснимо привлекательное.

Магички из ковена Братства Грайи творили подлинные чудеса.

Не успели появиться в городе эти похожие на католических монашек дамы, как эпидемия пошла на спад. И, что интересно, если поглядеть со стороны, то ни к какому чародейству и волшебству они, кажется, и не прибегали. Так, походят себе чинненько между лазаретных коек, позаглядывают в лица мающихся, пульс им пощупают, лоб кому оботрут от болезненного пота, поохают, повздыхают…

И уже к вечеру половину палаты выписывать надобно. Здоровы бойцы, как быки. Хоть в плуг запрягай да землю на них паши. А оставшаяся половина к следующему утру на ногах стоит. Этих чародейки какими-то отварами пользовали. Стаканчик днем, стаканчик вечером, на сон грядущий, да полстаканчика утречком, натощак. Вот и все лечение.

Военврач Симонян, как ни подкатывался к главной магичке, кормчей Аге Кос, никак не мог получить рецепта волшебного эликсира. Предводительница ковена Братство Грайи просто игнорировала коллегу. Даже словом не подарила, как будто воды в рот набрала.

— У нее обет молчания, — пояснила Дарика, быстро нашедшая общий язык с гордячками из Конгрегации. — Обычно они дают его, когда выполняют очередной подвиг во имя своей веры. Как, например, сейчас.

— Так-таки и подвиг, — усомнился медик, искоса поглядывая, с какой легкостью «монашки» справляются с тем, против чего земная медицина была бессильна.

— Именно, — подтвердила степнячка. — Сестры говорят, что мы имеем дело с намеренно наведенной порчей. Здесь волшебство, причем очень сильное.

— Ну в этом я не разбираюсь, — развел руками Симонян. — В наших институтах такого не проходят.

Ашот Мартунович знал, что и на его родине есть люди, которые лечат нетрадиционными способами. Практик до мозга костей, он не очень-то верил в действенность подобных методов, хотя, если верить слухам, некоторым такое «лечение» помогало. Поговаривали, что сам покойный генсек в последние годы жизни обращался к народным целителям. Будто бы его пользовали каким-то биополем. Всплывало имя Джуны Давиташвили и еще нескольких других людей.

Когда о подобном слышишь, то верится с трудом. Но если сам становишься свидетелем необычных явлений, тут уж даже если ты отъявленный скептик, приходится верить глазам своим. Хотя, конечно, бывают ловкачи, умеющие отвести взгляд, обвести вокруг пальца, подсунув иллюзию. Например, земляки военврача, отец и сын Акопяны. Настоящие армяне, молодцы! Ловкость рук — и никакого мошенничества.

Однако то, что проделывали «монашки», на иллюзию не походило. И это заставляло Симоняна о многом задуматься и многое пересмотреть. Вплоть до того, что, плюнув на свою кандидатскую степень и доцентское звание, он бы согласился на пару месяцев стать скромным учеником самой молодой из этих знахарок. Нутром чуял, что смог бы за такое короткое время собрать материала на докторскую и пару-тройку монографий.

Так не возьмут же, мерзавки.

Они, похоже, совсем не женщины. Никакой реакции на противоположный пол. Снуют туда-сюда, звенят склянками, шуршат травами. И когда только отдыхают, когда едят, наконец?! Хорошо бы пригласить какую-нибудь на знатный ужин с долмой, шашлыком, настоящим армянским коньяком. Слово за слово, рюмка за рюмкой — глядишь, дело и сладилось бы.

Пробовал. Дохлый номер.

Дарика же чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Наконец она находилась при деле, была кому-то нужна. С ней считались, советовались, как с ровней, прислушивались к ее мнению.

Сестры сами, казалось, знавшие все на свете, с интересом внимали рассказам девушки о свойствах тех или иных степных трав и растений. Кое-что для них стало новостью, и они сделали пометки в своих книгах. А кормчая Ага Кос даже выразила Дарике признательность от имени ковена. Разумеется, знаками, потому как обет молчания есть обет молчания. Пока не завершится трудное дело, нельзя нарушать законы, установленные Высочайшими.

Она видела, как воспринимает Ар-тем ее контакты с грайитками. Настороженно, будто опасаясь, как бы магички не обидели его ученицу. А чего переживать-то, спрашивается? Словно Дарика девчонка-несмышленыш, только-только приставленная к знахарке-травнице для обучения ремеслу. Не она ль до прибытия в Тхан-Такх чародеек выходила десятка два недужных, доказав свое право именоваться врачевательницей?