Стаецкий крикнул связисту:

— Доложи! В первом ряду идут красноармейцы. Спроси, как быть?

Автоматчики приближались, а Стаецкий все еще колебался. Связист крикнул:

— Товарищ лейтенант! С НП передают: это не красноармейцы — это переодетые фашисты.

— Огонь по бандитам! — неистово крикнул Стаецкий.

Началась вторая отчаянная схватка. Немцы то откатывались в небольшой овражек, то снова лезли вперед. Как только курсантские подразделения поднимались в контратаку, их сразу же начинал косить немецкий пулемет, и они вынуждены были залегать, наспех окапываться.

Аркадий Фастовец приметил узенький ровик, шедший в сторону немецкого пулемета, и быстро пополз по нему вперед. Добреля крикнул:

— Куда ты, Аркадий?! На верную смерть лезешь!

Действительно, ровик был совсем неглубоким — из него то и дело высовывались то спина, то плечо Фастовца. Лейтенант Стаецкий приказал перенести огонь на вражеских пулеметчиков, чтобы хоть как-то отвлечь их внимание от Аркадия. Курсанты вели огонь и часто поглядывали в сторону Фастовца: жив ли он еще? А тот проползет немного и заляжет. Но вот он поднялся во весь рост, метнул гранату, а сам припал к земле. Припал или убит? Немецкий пулемет замолчал. На миг или насовсем? И почему Аркадий не ползет назад? Вот он вскочил и, пригнувшись, побежал на вражескую позицию.

Курсанты поднялись в атаку. Уничтожив вражеских пулеметчиков, Фастовец открыл огонь по гитлеровцам из захваченного им пулемета. Не ожидавшие такого удара, они начали поспешно отступать.

Отбросив немцев за овраг, курсанты прекратили преследование. И только сейчас заметили, что солнце спряталось за горизонт и легкие сумерки постепенно окутывали степь. Еще до крайности возбужденные, но уже чувствуя усталость, нараставшую довольно быстро, бойцы возвращались в свои траншеи, поглядывая на валявшиеся трупы фашистских солдат.

— Нашей земельки захотели? — обращался к убитым гитлеровцам Жежеря. — Теперь нажрались, угомонились.

…Курсантов в траншеях ждали термосы с горячим борщом и кашей. Не успели бойцы приступить к еде, как в траншее появился комбриг Попов в сопровождении батальонного комиссара Борисова и майора Бойко.

Стаецкий, поставив свой котелок с борщом на землю, вскочил на ноги, чтобы вскинуть руку к каске, но не успел — комбриг опередил его, приказав:

— Отставить рапорт! Продолжайте обедать, лейтенант. Я все видел. Только покажите курсанта, захватившего вражеский пулемет.

— Фастовец! — крикнул лейтенант.

— Здесь я, — глухо отозвался Аркадий, находившийся за спиною комбрига. В одной руке он держал котелок, а другой придерживал каску, надвигавшуюся ему на глаза. Его густые брови были серыми от покрывавшего их слоя пыли. Прищуривая глаза, Аркадий пристально смотрел на комбрига.

— Молодец! — окинув Фастовца восхищенным взглядом, проговорил комбриг. — Ну, разрешите пожать вашу руку.

Фастовец, подавая руку, отпустил каску, и она надвинулась ему на глаза. Комбриг улыбнулся:

— Каска великовата для вас.

— Подходящей не нашлось на мою голову, — смущенно улыбнулся Аркадий. — Не выросла.

— Не в этом суть. Главное — хорошо варит, — проговорил комбриг. — Лейтенант Стаецкий! Попробуйте раздобыть для него другую каску. — И, положив руку на плечо Фастовца, сказал: — За отважный поступок представляю вас к правительственной награде…

Опускалась ночь. Над горячей степью повеяло прохладой. Загорались и яснели в небесных высях звезды. В стерне и в молодой отаве тихо стрекотали кузнечики. В полночь, как и всегда в последнее время, словно по расписанию, вражеские самолеты бомбили город. Над Днепровском от пожаров багровело небо. Но на этот раз утомленные курсанты заснули и не просыпались даже от тяжелого рокота вражеских самолетов и оглушительных разрывов авиабомб.

В ночь с 19-го на 20 августа разведка донесла, что подошли свежие силы противника, в том числе мотомеханизированные. Выдвинутым вперед курсантским подразделениям был дан приказ: к рассвету перебазироваться на основную линию обороны.

Всходило солнце. Ярко синело небо, на стерне, на травах засеребрилась роса. После недавней бомбежки дым рассеялся и осела пыль. Поднявшееся солнце быстро выпило росу, всколыхнуло обычные степные запахи — полыни, чебреца и донника.

Глядя на тупой стебель молочая, кудрявая верхушка которого свисала к земле, а иссеченные листья были забрызганы мелкими капельками седовато-белого молочка, Добреля подумал: «Будто косилка покалечила растение». Перевел взгляд на красный островок бурьяна, поднимавшегося среди стерни, с горечью проговорил:

— Совсем мирный пейзаж. Как у нас в селе. И копны сена такие же…

— Да, да, мирные копенки, — иронически проговорил Печерский. — А ты приглядись, — при этом он слегка толкнул Матвея в плечо, — из-под крайней слева вылез человек и, пригнувшись, скользнул за нее.

Услышав их разговор, Жежеря сказал:

— Хлопцы, а этих копен вчера не было. Клянусь честью! — И через головы нескольких курсантов крикнул Фастовцу: — Аркадий, ты там поближе — передай по цепочке лейтенанту: вчера копен не было. Из-под одной только что показался человек. — И обратился к Бессарабу: — Ишь ты, как грибы после дождя выросли.

— А сколько их, не подсчитал? — отозвался Бессараб.

— Полтора десятка, — ответил Жежеря.

Лейтенант Стаецкий известил штаб. Вскоре артиллеристы выпустили три снаряда по крайней копне. Третий снаряд угодил в цель, разметал сено, и все ахнули: на месте копны, окутываясь черным дымом, загорелся танк. После этого другие копны зашевелились и в сторону окопов и траншей подразделения Бойко поползли танки. Они сначала медленно двигались колонной, затем, набирая скорость, начали разворачиваться в боевой порядок. За ними — словно появляясь из земли — бежали автоматчики. Их было много — сотни четыре.

Стаецкий приказал приготовить гранаты и бутылки, но тут же подумал, что одним этим оружием трудно остановить бронированную силу врага, и, чтобы подбодрить своих бойцов, крикнул:

— Не дрейфьте, ребята! Нас поддержат артиллерия и танки. Раздавим и этих тараканов, пусть они будут хоть трижды железные.

Стаецкий знал от майора Бойко, что командование договорилось о такой поддержке. В город прибыл гаубичный дивизион и занял позиции где-то у самого Днепра. На двух местных заводах рабочие смастерили два бронепоезда. Один из них направили в район института железнодорожного транспорта, а второй вот-вот должен появиться здесь. По ту сторону железнодорожной линии держит оборону кавалерийская дивизия. Она обещала выслать в помощь курсантам несколько танков. Но помощи пока не видно, а вражеские танки приближаются.

Лейтенант Стаецкий нетерпеливо поправил на голове каску, нервничая из-за того, что ни бронепоезда, ни танков не слышно. Но вот наконец в его глазах вспыхнул радостный огонек: перед одним из вражеских танков взорвался снаряд. Лейтенант оглянулся. Так и есть: из-за крайних домов города на железнодорожной насыпи появился увешанный зелеными ветвями бронепоезд. Теперь снаряды один за другим ложились вокруг вражеских танков. Вот один из «железных тараканов» резко дернулся вперед, назад, будто начал клевать носом, затем медленно повернулся и застыл на месте. «Молодцы металлурги!» — подумал Стаецкий. Он оглянулся, чтобы посмотреть на бронепоезд, но так и замер от радостной неожиданности: из-под железнодорожного моста показались четыре наших танка, а за ними — еще четыре. Они вышли в степь, развернулись фронтом, зашли в тыл противника и открыли огонь по немецким машинам. Фашистские автоматчики, оказавшись между двух огней, засуетились, как мыши, попавшие в мышеловку.

«Теперь ясно, почему задержались наши танкисты! — радовался Стаецкий. — Ждали, чтобы зайти в тыл врага. Умно. Ведь наших меньше. Тактика правильная…»

Две немецкие машины уже горели, пять других, резко набирая скорость, приближались к переднему краю нашей обороны. Один из танков, подмяв под себя заграждения из колючей проволоки, подходил к окопу Бессараба.