Андрей еще ниже склонился над ним, снял свою каску и глухо сказал:

— Вот и ты отвоевался, наш неуемный комсорг. И Матюши нет… Сколько вас уже полегло на поле боя!.. — Помолчав, почти одними губами произнес: — Сколько полегло…

…Ламовка, где основную оборону держал полк Савельева, на протяжении двух недель шесть раз переходила из рук в руки. От поселка остались одни развалины.

С двадцать шестого августа до тринадцатого сентября отчаянно дрались курсанты с гитлеровцами на левом берегу. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября немцы, не сумев здесь прорваться и развить действия со своего плацдарма, вывели свои войска на правый берег Днепра и отправили их в район Кременчуга для пополнения. Тогда и наше командование решило снять с передовой курсантов училища и савельевцев. Им приказали отойти за северную окраину поселка Подгородного и там собраться в ангарах и сараях аэродрома гражданской авиации.

Когда курсанты и савельевцы вышли из боя, выяснилось, что от личного состава училища осталось очень мало. Тяжелораненого комбрига Попова отправили в госпиталь. Его заменил полковник Лавров.

Утром на гражданский аэродром, что за поселком Подгородным, прибыли командарм резервной генерал Малинский и начальник штаба армии полковник Батюк. Командарм приказал построить курсантов и бойцов у длинного сарая. Встав перед шеренгой, генерал, невысокого роста, кряжистый, с выцветшими бровями, нависшими над серыми глазами, в хромовых сапогах, начищенных до блеска, снял фуражку и с минуту стоял задумавшись.

О чем он думал, стоя перед притихшими бойцами? Подбирал ли те единственные слова, которые сейчас хотел сказать? Или вспоминал тревожное утро 25 августа, когда отправил училище на боевые позиции?..

Малинский был пожилым человеком. Он принимал участие в первой мировой войне, в составе русского экспедиционного корпуса побывал тогда во Франции. Крестьянский сын, он в восемнадцатом году без колебаний встал на сторону революции, прошел через фронты гражданской войны. Начав рядовым солдатом, он за годы Советской власти вырос до командира стрелкового корпуса. С этого поста он и был назначен командующим резервной армией после того, как она не смогла противостоять врагу, вопреки требованиям Ставки оставила Днепровск и отходила на восток.

Как он должен был действовать тогда? Где взять силу, чтобы остановить стихию, катившуюся по шоссе и по обеим его сторонам? Ведь этот бурлящий поток, гонимый страхом смерти, сомнет, раздавит его и отбросит прочь со своей дороги. Да если бы даже и удалось остановить, что он мог предложить этим людям? Вернуться назад? Но он и сам не знал точно обстановки, сложившейся там, на Днепре. И, глядя на шоссе, он в этом беспорядочном, суматошном встречном движении вдруг увидел стройную колонну, шедшую спокойно и уверенно, четко отбивавшую шаг. Во главе колонны шли подтянутые, собранные, аккуратно одетые командиры. Колонна так разительно контрастировала со всем окружающим, с потоком беженцев и отступающих, что генерал остановил свою машину, спросил, кто они и куда идут. Да, у него никакого другого выхода не было, кроме одного: отменить приказ Генштаба об эвакуации училища и взять на себя всю ответственность, приказав курсантам немедленно вернуться на боевые рубежи.

Что же он им скажет сейчас, этим юным воинам, которые, не приступив к занятиям в училище, мужественно приняли на себя удар опытных и вооруженных до зубов фашистских подразделений? У курсантов не было ни военных знаний, ни опыта, но какую храбрость, отвагу, настоящее геройство проявили они в боях! Ясно, что их несокрушимая духовная стойкость, железная воля к победе шла от безмерной любви к Родине, оказавшейся в смертельной опасности…

Но сейчас он, генерал Малинский, не будет говорить пышных слов, чтобы ненароком не принизить высокого подвига. Подняв голову, негромким голосом, по-отцовски просто и искренне сказал:

— Товарищи курсанты и красноармейцы! Славные воины! — На какой-то миг умолк, преодолевая волнение, затем вздохнул полной грудью и произнес: — Спасибо вам, сыны мои, за ваш тяжкий труд. Вы сделали все, что смогли. Я верил в вас, но, честно говоря, не ожидал, что совершите такой высочайший подвиг.

После этих слов он надел фуражку и пошел на правый фланг. Проходя мимо шеренги и крепко пожимая руку каждому бойцу, кратко говорил:

— Спасибо вам. Благодарю от всей души…

Рукопожатие командира и сердечные слова взволновали курсантов и савельевцев. Полковник Батюк прочитал приказ, в котором выражалась благодарность всем курсантам и бойцам. Одиннадцати из них, в том числе Жежере, Бессарабу и Печерскому, было присвоено звание младшего лейтенанта, нескольким младшим лейтенантам, среди которых назван и Радич, присваивалось звание лейтенанта. Двадцать человек награждались орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Васе Поддубцу и Светлане Лукаш вручили медаль «За боевые заслуги». Курсанты, которым было присвоено командирское звание, вливались в полк Савельева.

Над войсками, отходившими из района Днепровска, снова нависала угроза, уже со стороны Полтавы. Училищу поставили новую задачу — отойти на шестьдесят километров на северо-восток и занять оборону перед селом Варваровка с тем, чтобы после подхода резервов из Павлополя отправиться на Урал, а полк Савельева получил приказ двигаться по направлению к узловой станции Синельниково.

Полк Савельева отходил на Покровку, там его ожидало пополнение. Без отдыха он прошел более сорока километров и остановился за большим селом, где необходимо было передохнуть и подкрепиться.

Вечерело. Обед закончился, когда солнце закатилось за горизонт. Земля была сухой и горячей. Подполковник Савельев объявил трехчасовой отдых, после которого предстояло идти дальше.

Лейтенант Радич лег на привядшую траву под молодым кленом и, подложив под голову скатку, с наслаждением закрыл глаза. Устало гудели натруженные ноги, чувствовалась ломота в плечах, однако он быстро заснул. Но короток сон командира на войне: через час Зиновий проснулся. Сел и потер виски. Им овладело беспокойство. «Отчего мне так тревожно на душе? — подумал лейтенант. — Вроде бы ничего страшного не снилось». И вдруг сердце сжалось: где-то поблизости прокричал сыч. «А, чтоб тебе пусто было! — вздрогнув, откликнулся Радич. — Как ты меня напугал. Что вещуешь, ночной дьявол?»

Вдали горели хлеба.

Радич снова лег. Однако сон как рукой сняло. Из темноты выплыли материнские глаза, наполненные невыразимой скорбью. Сколько видел он таких грустных глаз, проходя украинскими селами!

Глаза матери постепенно растаяли в темноте, и вместо них появились Верины, влюбленные и печальные. Радичу сделалось так тоскливо, что из груди невольно вырвался глухой стон. Повернувшись на другой бок, пытался отогнать от себя тяжкие думы и чувства.

В воображении возник образ Ланы Лукаш. Савельев зачислил ее в свой полк и тогда же сдержанно сострил: «В твоем присутствии хлопцы нещаднее будут бить фашистов, и ваше подразделение будем считать ударным студбатом». Но почему она вспомнилась ему, Радичу, именно сейчас? Ага, вот почему: на гражданском аэродроме, когда оглашали приказ, он, Зиновий, взглянул на нее. Лана стояла в конце шеренги. И его тогда поразила безысходная тоска, наполнявшая ее большие, такие прекрасные глаза. Он заметил в ее глазах ту же тоску и в прошлый вечер, за обедом. Ели они свежий крестьянский борщ из одного котелка. Лана сосредоточенно смотрела в степь, хотя наверняка ничего в ней не видела, потому что душой была где-то далеко отсюда и думы ее, судя по застывшей печали в глазах, были нелегкими. Как будто только вчера все парни-литфаковцы дивились ее красоте, а Лесняк безнадежно был в нее влюблен. Совсем недавно, родив дочку, от счастья материнства она словно расцвела и вновь всех очаровывала своей искристо-радостной улыбкой.

Вчера, глядя на Лану, он вспомнил Веру, и ему подумалось, что они чем-то схожи. Чем именно? Вероятно, печалью и умом, отражавшимися в выражении глаз. «Ах, Вера, Верочка! — мысленно обращался он к своей подруге. — Как я любил и люблю тебя и как горько мне сейчас, что не сумел высказать тебе этого. Может быть, я тогда и сам не знал, что так сильно люблю тебя. Только теперь осознал это до конца. Я сберегу для тебя всю чистоту и всю свежесть моего чувства. И если встретимся… Но когда же это будет?»