Он, протягивая руки и приближаясь к ней, не в силах сдержать своих чувств, сказал:

— Оксаночка! Я тебя расцелую за это стихотворение.

Она резко повернулась на одной ноге и, с веселым смехом отбегая от него, крикнула:

— Не будь таким шустрым, Мишко!

Чувствуя, как бешено колотится его сердце, он бросился за нею вдогонку со словами:

— А вот и буду! И никуда ты от меня не убежишь…

Эти радостные, напоенные солнцем дни, проведенные в подсобном хозяйстве, надолго останутся у него в памяти.

А тем временем приближались грозные события. В университете их предвестником стало сокращение количества стипендий. В особенно трудное положение попал Радич: ему ничем не могла помочь мать. Зинь после долгих раздумий перешел на заочное отделение и получил назначение в школу села Чапаевка, что на Запорожье. Через две недели Лесняк получил от него письмо. Товарищ сообщал, что уже привык к своему новому положению, в коллективе учителей его приняли тепло. Он устроился на квартире у одной бабушки, в отдельной комнате, купил 10 литров керосина и теперь «целыми ночами может писать стихи».

Его переезд, естественно, опечалил Веру Рыбальченко. Зиновий писал ей письма чуть ли не каждый день, часто присылал новые стихи, а потом внезапно переписка прекратилась. Девушка не на шутку обеспокоилась, собиралась даже ехать в Чапаевку, но неожиданно получила от Зиня известие из большого города на Волге. Оказалось, что отсрочка от призыва в армию, которой пользовались студенты стационарного отделения, на заочников не распространялась. Радича призвали, и он стал курсантом военного училища.

И снова пришла весна. Под синим небом и золотым солнцем все зазеленело, расцвело, запело.

Перед Первомаем Лесняк вернулся из Миргорода, где в одной из школ проходил педпрактику. Михайло считал, что ему очень повезло. Как же! Собственными глазами увидел прославленный Гоголем Миргород, и в его центре знаменитую лужу перед церковью Трех Святителей, и даже тот старенький домик в восемь окон, в котором когда-то помещался уездный суд и откуда бурая свинья Ивана Ивановича выкрала прошение Ивана Никифоровича, как об этом рассказывалось в известной повести. Однако правдиво писал и Павло Тычина, что «не тот теперь Миргород, Хорол-речка не та». Дивная, чудная, как уверял Гоголь, лужа, которую городничий называл озером, занимавшая когда-то чуть ли не всю площадь, теперь засыпана, и на том засыпанном землею и шлаком месте разместилась усадьба Миргородской машинно-тракторной станции. Однако и сейчас, и даже не только на окраине, но и в центре города, можно было встретить тихие, сугубо старосветские уголки с вдавленными в землю низенькими домиками под соломенными, камышовыми и деревянными крышами, с вишневыми садами. Глядишь на них, и вспоминаются домики, в которых проживали Иван Иванович и Иван Никифорович.

Побывал Лесняк и в Больших Сорочинцах, раскинувшихся на высоком берегу Псла, посетил церковь, в которой крестили Гоголя, и его музей.

Чем же еще привлек к себе Лесняка Миргород и почему ему казалось, что он давно когда-то уже бывал в этом городе? Конечно, прежде всего тем, что Михайло, не однажды читавший гоголевский «Миргород», теперь легко узнавал его, и еще тем, что город удивительно был похож на Павлополь, в котором в ранней юности Лесняк жил и учился в техникуме. Если Миргород стоял на реке Хорол, то Павлополь — на Волчьей, тоже тихой степной речке. В Павлополе также лишь в центре города стояли двухэтажные дома, а от центральной, вымощенной булыжником площади в разные стороны пролегали тихие песчаные улочки с низенькими глиняными и саманными домиками. Вдоль улиц росли ряды старых яворов, кленов и тополей, по вечерам у калиток, в густой тени деревьев, довольно большими группами сидели бабушки в черном, вели между собой тихие беседы, обсуждали павлопольские новости. Учась здесь в техникуме, Лесняк жил в двухэтажном общежитии, стоявшем в конце главной улицы, по которой по нескольку раз в день от оборонного завода с грохотом проезжали товарные составы. Летом каждый вечер на закате солнца мимо общежития, поднимая пыль, похрустывая копытами, шли с пастбища коровы. Стадо было большим: на окраинах Павлополя жили колхозники, да и многие рабочие семьи тоже держали скот.

Таков он, Павлополь, — полурабочий, полукрестьянский городок.

Василь, работая на оборонном заводе, жил в новом заводском домике неподалеку от площади. Его молодая жена, русокосая, стройная, как тополек, приветливая и говорливая Галина, учительствовала. Михайло частенько наведывался к ним из Днепровска, отдыхал, досыта наедался соленьями и вкусным Галиным борщом с пампушками и чесноком, большими полтавскими варениками с творогом.

Галина не раз говорила Михайлу, чтобы он привез к ним Оксану, потому что ей, Галине, дескать, не все равно, какая у Лесняков будет младшая невестка.

Василь и Галина жили дружно, переживали, казалось, светлейшую пору своего семейного счастья. Михайлу очень хотелось прихвастнуть ими перед Оксаной и показать свою избранницу брату и невестке.

— Я уверен, — говорил Михайло Галине, — что Оксана тебе понравится, что вы найдете с нею общий язык, тем более что нам отцовское наследство не делить, к тому же такового нет.

— И без наследства невестки иногда не уживаются, — отвечала Галина, — не сходятся характерами. Судя по твоим рассказам, Оксана красивая, к тому же умная и скромная, а такую я полюблю сразу, потому что тебе, Мишко, во всем желаю счастья.

И вот Лесняк наконец уговорил свою Оксану Яновскую. (Он еще и фамилией ее гордился, потому что и Гоголи именовались Яновскими, и прославленный украинский писатель Юрий Яновский был его кумиром. Все это очень льстило ему.) Они выехали накануне Первомая. Поезд прибыл в Павлополь поздно вечером. Небо было сплошь покрыто тучами, стояла густая, какая-то косматая и вместе с тем даже маслянистая темень. К городу им пришлось идти вдоль железнодорожной колеи более двух километров. У Оксаны почему-то внезапно испортилось настроение, она стала молчаливой и вроде бы чем-то недовольной. Михайло пытался шутками развлечь ее, но это ему не удавалось. Тогда он спросил:

— Что случилось, Оксанка? Я не узнаю тебя.

— А то, что я только сейчас поняла, какую глупость сотворила, — с некоторым раздражением в голосе ответила она. — Ни с того ни с сего иду к чужим людям.

— Во-первых, не к чужим, а к ближайшей моей родне, — возразил Михайло. — А во-вторых, ты же сама дала согласие.

— В ту минуту мой разум помутился, — со вздохом сказала девушка. — Если бы моя мама узнала, что я с парнем отважилась на такую поездку, — ох и дала бы она мне взбучку. Да и твои могут плохо подумать обо мне.

Она вдруг остановилась и даже вскрикнула:

— Что будет, Мишко, если на праздник ко мне приедет мама? Придет в общежитие, а меня нет. Ой, страшно подумать, какой шум она поднимет! Это вам, парням, все просто.

— Да не выдумывай ты разных страстей, — решительно убеждал ее Михайло. — Ты же не с кем-то там, а со мной поехала. Я заканчиваю университет, и мы женимся…

Оксана как-то неопределенно рассмеялась и холодно ответила:

— Сказал слепой — увидим.

— Что с тобой? — обмер Михайло.

— А то, что ты только о себе думаешь, — ответила девушка. — Ты через два месяца закончишь университет, а я, как известно, на первом курсе.

— Я все обдумал, — сказал Михайло. — Ты сможешь продолжать учебу или, если захочешь, перейдешь на заочное отделение, и мы поедем учительствовать на Полтавщину, в какие-нибудь Кишеньки или в самую Диканьку.

— А военная служба? — напомнила Оксана. — Ты ведь еще не отслужил в армии…

— Мне теперь служить всего один год.

— За этот год разлуки ты можешь себе другую найти, — ответила она.

— И все это ты решила сказать мне в этой кромешной тьме, посреди степи, на полдороге от вокзала к Павлополю, — обиженно проговорил Михайло. — Могла бы это сделать в Днепровске. Не ожидал, что ты совершенно безразлична ко мне… Если так — пойдем назад. Но поезд на Днепровск будет только на рассвете.