— Скажу кто, — не задумываясь выкрикнул Корней. — Этот человек не то что хату, всю слободу может огнем сжечь. Учитель наш, Гелех.

Гудков и Сакий удивленно уставились на Рудокваса.

— Что так смотрите? — кричал Корней. — От Гелеха можно всего ожидать! Сами подумайте: толчется человек с весны до осени в своем саду и на винограднике, а потом яблоки, груши, виноград раздает голытьбе. Без единой копейки отдает. Разве же человек, который в своем уме, пойдет на такое?..

Алексей Васильевич был для села академией, живой энциклопедией. Даже Пастушенко и Гудков не могли обойтись без его советов. Особенно после организации колхоза, когда на их плечи легли невиданные дотоле трудности; обобществление скота и сельхозорудий, организация труда на общей ниве, налаживание учета — все это требовало знаний, которых у Гудкова и Пастушенко не было, и помочь им в этом мог только Гелех.

Когда была создана МТС, появились в селе агроном, зоотехник, ветеринар. Со временем открылась и своя амбулатория. Школа разрасталась, оставляя Гелеху все меньше свободного времени. Но и тогда он умудрялся бывать в бригадах, в поле и на ферме, и еженедельно выступал в клубе с какой-либо лекцией.

В один из осенних дней, гонимый плохим настроением, Михайло заглянул в клуб. Там как раз читал лекцию Алексей Васильевич. Закончив ее, учитель подошел к юному Лесняку, по-дружески взял под руку, повел к выходу:

— Давно собираюсь поговорить с тобой. Не нравится мне твой вид. Не болеешь ли?

— Нет.

— Значит, тоскуешь.

Они вышли на площадь, остановились неподалеку от школы. Михайло искренне поделился с ним своими мыслями, сомнениями. Учитель слушал молча. Потом сказал доверительно, будто вслух размышлял:

— Понимаю. Ты впервые потерпел серьезное поражение и, похоже, серьезно задумался над своей судьбой. Кому в юности не доводилось проходить подобные испытания? Знаю, они — не легкие, зато помогают быстрее возмужать. И хорошо, если в такой критический момент рядом окажется старший товарищ, опытный наставник, который и подскажет и поддержит. Мне очень хотелось бы помочь тебе. Но не знаю, смогу ли…

Лесняк с надеждой посмотрел на учителя. Но тот вдруг умолк и нахмурился.

Тяжело вздохнув, Михайло уныло сказал:

— Когда учился в школе, все мне казалось простым и ясным. Только сейчас начинаю понимать, какая сложная штука жизнь, как нелегко найти, пробить в ней свою дорогу. Признаюсь вам, Алексей Васильевич, откровенно, что иногда заглядывает в мою душу и леденит сердце черный пессимизм. В такие минуты спрашиваю себя: а стоит ли жить? Зачем я пришел в этот мир? А что, если так и останусь пустоцветом? И тогда — поверите ли? — цепенею от страха…

Гелех внимательно посмотрел на своего воспитанника и проникновенно сказал:

— Все это знакомо и естественно. Издавна думающих людей мучили так называемые вечные, проклятые вопросы. Не ты первый задумался над смыслом жизни. А ответ простой: тебе дана жизнь — и от тебя зависит, какими делами ее наполнишь. Мудро же сказал Горький: жизнь есть деяние. Смысл жизни — в труде. Не сиди сложа руки, а действуй, твори на земле добро.

Все более оживляясь, учитель говорил о том, что Михайло и его ровесники родились на стыке двух миров. В старом мире простой трудовой человек был рабом. Его учили терпеливо ждать своего счастья, редко — на земле, чаще всего — на небе. Терпеть и ждать! Это веками освящалось и оберегалось церковью и государством. Революция сменила власть, но мир и человеческие души перестраивать и обновлять, очищать от вековых наслоений очень трудно. В один миг такое не делается. Если бы человеческая суть — интеллект, психология, мораль, характер, привычки и тому подобное — изменялась так быстро, как нам хотелось, это было бы чудом. Теперь, конечно, перемены пойдут быстрее, но не сами по себе. Над этим придется поработать. Нужны будут умные люди, высокообразованные, преданные своему делу до фанатизма. И он, Михайло, должен, обязан готовить себя к этой благородной деятельности.

Лесняк слушал Алексея Васильевича с большим вниманием и в душе был глубоко благодарен ему за доверительный тон, которым говорят только с близкими людьми. Воодушевление учителя передалось и юноше, пробудило в нем желание активной деятельности, хотя он еще не представлял себе четко, с чего начинать.

А Гелех развивал свою мысль дальше:

— Еще Чехов советовал выдавливать из себя до последней капельки раба. Легче все свалить на недобрую долю, злую судьбу, обстоятельства… Нет, за счастье надо бороться, его надо творить для себя и для других. И себя творить: формировать цельный, деятельный характер, обогащать душу, интеллект. В душе каждого человека ни на миг не утихает борьба света и тени. Свет победит, в этом нет сомнения. Я верю, Мишко, что и ты найдешь свое достойное место в жизни. — Помолчав немного, он уже другим, каким-то дружески-интимным тоном добавил: — Между прочим, учителя нашей школы приглашают тебя в свой коллектив.

— Не понимаю вас, Алексей Васильевич, — растерянно проговорил Михайло.

— Дело в том, что один из наших учителей уходит на военную службу. Я рекомендовал тебя на его место.

— Это так неожиданно для меня, Алексей Васильевич…

— Учителей сейчас не хватает. Если у тебя есть желание… Но я не тороплю, подумай день-два. Я советую согласиться.

После разговора с учителем Михайло долго не мог успокоиться. Войдя во двор, он не постучал в окно, чтобы ему открыли, а зашел за боковую стену хаты и предался размышлениям. Ему, Михайлу, предлагают быть учителем в Сухаревской школе. Но какой же из него учитель? Как он осмелится встать рядом с Алексеем Васильевичем? Даже подумать страшно. У Алексея Васильевича голова словно книжная палата. Кажется, он все знает. Вот такой жизнью жить, какой живет Гелех, — это и есть счастье! А если он, Мишко, возьмется за ум? Будет закалять свою волю, исправлять характер, а главное — будет учиться… Вот родители удивятся, когда он скажет им, что ему предлагают должность учителя в школе. Но скажет он об этом отцу и матери не сейчас — дотерпит до утра…

«А Настенька! Она еще пожалеет, еще узнает, чьей дружбой пренебрегла!.. Да, да, пожалеет!» — вгорячах думал Михайло, стоя в густой темноте у своей хаты.

С деревьев чуть слышно падали последние сухие листья.

Кончалась осень.

Директор Сухаревской школы Николай Александрович Жлуктенко, худощавый, среднего роста мужчина, преподаватель истории и художник-любитель, пригласил к себе на беседу недавнего ученика школы Михайла Лесняка. Подготовленный Гелехом к этой беседе, Михайло согласился работать учителем. В тот же день его документы послали в райнаробраз.

Родители старались скрыть свою радость и свое волнение, а Олеся язык за зубами не держала. Она вертелась возле брата, заискивающе говорила:

— Ты теперь будешь учителем? Наш Мишко — учитель! Сказать кому-нибудь — не поверят. — И вдруг захлопала в ладоши: — Вот когда мне будут ставить отличные отметки.

— Не говори глупостей, — урезонивал ее Михайло.

— Какие глупости? — удивлялась девочка. — Я же теперь сестра учителя!

А мать то и дело спрашивала:

— Сумеешь ли, сын? Я как подумаю — оторопь берет…

И вспомнила, что она училась в школе всего два дня. На третий день опоздала на урок, как раз на закон божий. Приоткрыла дверь классной комнаты, а поп Анисим в этот момент грозно кричал на кого-то своим страшным басом. Мать — тогда она была маленькой робкой девочкой — чуть не сомлела от страха. Притворила дверь и побежала во всю прыть домой. Больше в школу она не пошла. Только Захар, когда они поженились, обучил ее грамоте, чтоб умела читать его солдатские письма да кое-как отвечать на них. Для матери школа так и осталась тайной.

Отец хмурил брови и потирал ладонями виски.

— Учитель — большое дело. Когда-то мой учитель Бранковский был, кажется, родом чуть ли не из дворян и в чине прапорщика… А мы кто? Батраки, голь… Еще неизвестно, как люди на это посмотрят…