Все эти разговоры волновали Михайла, усиливали его сомнения и колебания. Иногда подумывал: «Может, отказаться, пока не поздно?»

Тем временем из райнаробраза пришло распоряжение.

Поздние дожди сменились заморозками, и постепенно установилась зимняя погода. В то утро землю слегка припорошило снежком, и она стала серой. И небо — серое. А в душе у Михайла — праздник. Приходила уборщица из школы, сказала, что его приглашает к себе директор. Она весело и многозначительно подмигнула матери:

— Район утвердил вашего сына учителем! Живем, тетка Мария, не горюем!

Мать всплакнула на радостях и угостила уборщицу свежеиспеченными пирогами. Михайло торопливо стал одеваться во все лучшее, что у него было. Пиджак и брюки были целыми, а клетчатая рубашка и вовсе новая, ненадеванная. Купленная в сельской лавке, она пахла мылом и чуть-чуть отдавала керосином. Взглянув на себя в зеркало, Михайло заметил темный пушок на верхней губе и для большей солидности (тайком от матери) сбрил его отцовской бритвой.

Он шел еще по площади, когда прозвенел звонок и в школе началась переменка. Ученики повыбегали из классов, во дворе завязались игры. «Как раз сейчас все преподаватели собрались в учительской», — подумал он и представил себе, с каким интересом они будут оглядывать его, как у некоторых из них промелькнет в глазах удивление, а возможно, и ирония. Он зашел за дом сельпо, постоял там, пока у школы не утих гомон.

Чем ближе Михайло подходил к школе, тем сильнее колотилось сердце, а ноги все более тяжелели. В длинном коридоре было пусто, из классов доносился приглушенный шум. Михайло несколько раз глубоко вздохнул и открыл двери учительской.

На его счастье, Жлуктенко был один. Увидев Михайла, он, крепкий и смуглый, с виду суровый, похожий скорее на рабочего, нежели на учителя, приветливо улыбнулся, встал из-за стола и быстро пошел к нему навстречу:

— Поздравляю, коллега, и, так сказать, благословляю! И сразу же хочу сделать замечание: запаздываете, дружище, запаздываете! — Жлуктенко взглянул на карманные часы: — Теперь придется во время горячего завтрака… Ваш класс сейчас в школьной столовой. Вот мы и пойдем туда…

Разговор произошел в новом здании школы, достроенном уже после революции. Его так и называли в Сухаревке — новая школа. Здесь было три просторных и светлых класса, двор обнесен высоким дощатым забором. Классы размещались и в старой школе, и в доме, где жил до революции учитель Бранковский. Один класс помещался в бывшем поповском доме, там же была и школьная столовая.

По дороге Николай Александрович рассказал, что в связи с организацией горячих завтраков занятия в классах начинаются в разные часы, чтобы обеспечить бесперебойную работу столовой.

Когда они вошли в помещение, дети как раз усаживались за длинные непокрытые столы, гремели стульями, звякали посудой, спорили, смеялись, толкали друг друга. Учительница, худенькая золотокосая женщина с бледным болезненным лицом и выпуклыми синими глазами, призывала их к порядку. Ученики не обращали на нее внимания, но, увидев директора, сразу притихли. Учительница торопливо подошла к директору, и он с едва заметным поклоном сказал:

— Знакомьтесь: наш новый коллега Михайло Захарович Лесняк, — и, обратившись к Михайлу, отрекомендовал учительницу: — Любовь Максимовна Войтенко.

Она приветливо улыбнулась, протянула Лесняку руку и мягко сказала:

— Вы мой спаситель. Я уже из сил выбилась. Вести два класса с моим здоровьем, поверьте, трудно. Да еще такие классы — первый и четвертый. С четвертым полегче, дети большие, их, баловников, только покрепче в руках надо держать. А с первоклассниками — сплошная морока.

Пока они разговаривали, кухарка разливала из большой кастрюли по мискам суп, а дежурные девочки-ученицы раздавали школьникам хлеб. Дети с интересом и удивлением посматривали на нового учителя и перешептывались.

Коснувшись Михайлова плеча, Николай Александрович подошел к переднему столу. Михайло встал рядом. Один из учеников, круглолицый и черноглазый, заткнув за борт пальтишка серую заячью шапку, поднял руку.

Директор разрешил ему говорить.

— Правду ли говорят, будто Михайлик будет у нас учителем?

— Какой Михайлик? — нахмурился Николай Александрович.

— Да этот же, что стоит рядом с вами.

— Не Михайлик, — строго заметил директор, — а Михаил Захарович.

Мальчик пожал плечами:

— Как — не Михайлик? Он же в позапрошлом году был у нас председателем детисполкома.

— И на митинге с трибуны выступал от пионеров…

— Да я с ним летом на Большом пруду купался… Клянусь!

— А мы через два двора живем от них, — тоненьким пискливым голоском известила девочка с коротенькими, торчавшими в разные стороны косичками. — У них еще Олеся есть…

Любовь Максимовна удивленно поглядывала то на директора, то на нового учителя. Щеки ее покрылись розовыми пятнами. Директор задумчиво смотрел на детей и как-то неопределенно улыбался. Михайло ощутил колебание пола под ногами. «Вот и закончилось мое учительство…» — тревожно думал он.

Николай Александрович выпрямился и, подняв руку, призвал детей к тишине. Сказал спокойно и твердо:

— Ваш новый учитель действительно учился в нашей школе, был лучшим учеником, отличником. Потом получил образование в техникуме… Но так как вы недисциплинированно себя ведете, он отказывается вас учить…

В столовой установилась тишина.

— Идемте отсюда, — сказал Жлуктенко и с подчеркнутым уважением снова назвал Михайла по имени и отчеству.

Они вышли на крыльцо, постояли. Николай Александрович молча пошел к калитке. За ним нетвердым шагом последовал Михайло. Посреди площади директор остановился и сдержанно рассмеялся:

— И такое бывает! Как же мы не учли, что четвероклассники помнят вас учеником? Однако не расстраивайтесь, коллега. Выход есть! Придется взять первый класс. Не откажетесь? Там будет немного труднее работать, но коллектив поможет. Вижу, что вы согласны. Вот и хорошо! А теперь пойдемте знакомиться с учителями, с нашими школьными порядками. Сегодня и завтра побывайте кой у кого на уроках, чтоб быстрее освоиться, присмотритесь, как строится урок. А с понедельника приступайте к работе.

Так началась деятельность Михайла на ниве народного просвещения. Для него, недавнего сельского школьника, учитель был чуть ли не святым человеком. Ему было очень интересно в коллективе преподавателей. Большинство из них считались опытными педагогами, почти каждый день Михайло слышал поучительные, а порою и смешные истории из школьной жизни. По вечерам они собирались у кого-либо на квартире, и там стихийно возникали диспуты и самодеятельные концерты. Оказалось, что строгий с виду Жлуктенко был не только художником-любителем, но обладал и приятным голосом, прекрасно исполнял под аккомпанемент гитары старинные романсы. Иногда Жлуктенко, Вышиваная и Любовь Максимовна пробовали петь арии из опер.

Гелех — замечательный скрипач. Он организовал небольшой оркестр, в который вошли скрипка, две гитары, мандолина и три балалайки. Началось с домашних концертов, затем их перенесли в клуб. Спустя некоторое время попытались подготовить постановку «Сто тысяч». Готовились долго. В складчину купили несколько рулонов полотна, сшили его, и Жлуктенко нарисовал декорации. После первой удачи ежемесячно начали «давать премьеру».

…Михайло полюбил своих первоклассников. Каждый день старательно готовился к проведению занятий, боялся споткнуться на уроке, потому что в своем селе это грозило большим позором. Старшие преподаватели действительно охотно помогали ему, бывали на его уроках, делились опытом.

Первую свою учительскую зарплату Михайло отдал отцу. Взяв деньги, отец закашлялся, быстро заморгал глазами. Потом погладил деньги рукой — положил их на подоконник, с благодарностью посмотрел на Михайла и негромко сказал:

— Спасибо, сын мой, спасибо. Счастья тебе!

Михайло впервые слышал от отца слова благодарности, и к сердцу его теплой волной подступила радость.