Однажды в клубе демонстрировался старый, малоинтересный фильм. Михайло вошел в зал, когда погасили свет. Сел в одном из задних рядов и, когда картина закончилась, поторопился выйти на улицу. Был поздний вечер. Наплывала густая темень, и, воспользовавшись этим, Лесняк спрятался за толстый ствол высокого дерева и стал ждать. Когда в светлом проеме двери показалась фигура Ирины, сердце его забилось учащенно. Она прошла мимо него, и он, немного выждав, пошел вслед за нею. Держался на таком расстоянии, чтобы не упустить ее из виду, и мучительно думал, что он скажет, когда догонит ее. Нужных слов не находилось. Вдруг из темноты до него донесся ее голос и смех:

— Проклятые камни, так и лезут под ноги. Днем здесь их не было.

Он остановился и затаил дыхание. Ее шагов тоже не было слышно — не остановилась ли и она?

— Михайло Захарович, где вы там? — снова послышался ее голос.

От неожиданности у него даже в голове зазвенело.

— Я здесь, — глухо отозвался он и бросился к ней.

— Думаете, я не видела, как вы стояли за деревом? — спросила строго. — Кого-то поджидали?

— Вас.

— Неотложное дело?

— Ирина Андреевна! Почему вы избегаете меня? И чем вызвана ваша чрезмерная официальность? Нам вместе работать, и хотелось бы, чтобы наши отношения были дружескими.

Она молча пошла вперед. Он шагал рядом и слушал, как часто она дышала, будто после длительного бега.

— Вы, кажется, сказали, что нам вместе работать? Сомневаюсь. Пока что я подала начальнику рапорт, чтобы меня перевели в другое место, — скороговоркой промолвила она.

— А что произошло? — с нескрываемой озабоченностью спросил он. — Какова причина?

— Причина? — она снова рассмеялась. — Ваше появление здесь…

— Не понимаю, — сказал он. — Не вижу связи.

— Мы уже служили в одном подразделении.

— С тех пор мы не виделись, и я так обрадовался нашей новой встрече.

— Правда? А я, представьте себе, наоборот.

— Почему же? — удивился он. — Чем я провинился перед вами?

Она приостановилась и дрогнувшим голосом сказала:

— Или вы человек без сердца, или какая-то пелена вам глаза застилает. Впрочем, как бы там ни было, а человек вы черствый и жестокий.

— Либо кто-то ославил меня в ваших глазах, либо… — начал было Лесняк, но она прервала его.

— Либо вы строите из себя слишком наивного, — резко сказала она.

Он вышел вперед, преградив ей дорогу.

— Скажите наконец прямо — в чем дело? — Он взял ее за руку, легонько сжал и сам не заметил, как у него вырвалось: — Я люблю вас, Ира…

Сказал и почувствовал, как она чуть вздрогнула, и тут же раздался ее короткий смех:

— Вы что-то сказали?

— Я просто не могу без вас…

Она мягко высвободила свою руку из его руки и опустила голову.

— Господи! — с каким-то затаенным стоном прошептала она.

Он легонько коснулся ее плеча:

— Иринка!.. Поверьте мне!..

Она прислонилась лицом к его груди и разрыдалась. Он растерялся, затем начал слегка поглаживать ее плечи.

— Ну что вы, Иринка! Не надо!

Вмиг она вытерла платочком лицо и побежала вперед. Из темноты он услышал ее тихий, но твердый голос:

— Не идите за мной! И не садитесь в один трамвай со мною.

Им оставалось шагов сто до остановки. Потом он видел, как Ирина почти на ходу вскочила на ступеньку и вошла в вагон.

Утром он приехал на курсы за час до занятий. Сидел в преподавательской (ее еще называли офицерской), просматривал конспект лекций… Скрипнула дверь, и… робко вошла она. Немного постояла, тихо поздоровалась и, подойдя к столу, села неподалеку от Михайла, начала пристально изучать свои пальцы. Не поднимая на него глаз, обронила:

— Часы остановились. Боялась, что опаздываю, а еще никого нет.

— А я уже не в счет? — невесело сострил он.

— Ну зачем вы так? Кроме вас, конечно, — ответила она. Ирина, все так же пристально разглядывая свои пальцы, проговорила:

— Я нистолечки не спала, — и показала на кончик мизинца.

— И я в таком же грехе должен сознаться, — покачивая головой, ответил он.

Они посмотрели друг на друга, и взгляды их словно соревновались: кто кого пересмотрит. Вдруг Ирина закрыла лицо руками и начала весело смеяться. Лесняк сперва удивился, но, глядя на нее, рассмеялся и сам.

В этот момент дверь раскрылась и в преподавательскую широким шагом вошел Батавин. Он небрежно бросил на стол свой портфель и деловито спросил:

— Что здесь происходит? И по какому поводу столько смеха, что хоть лопатой выгребай?

Смутившись, Ирина ответила ему:

— Во-первых, здравствуйте, Борис Николаевич, а во-вторых, Михаил Захарович, оказывается, мастер рассказывать смешные истории.

— Это не истории, а сущая правда, — нахмурился Лесняк.

— Так, может, и меня посвятите в эти дела? — спросил Батавин.

— Повторяться в таких случаях не следует, — ответил Лесняк. — Потерпите до вечера, я дома расскажу вам в ином варианте.

— У-у, жадина! — проговорил Батавин. — Благодари бога, что я тороплюсь в канцелярию, а то не отстал бы так просто.

О, Борис Николаевич — человек проницательный и тактичный — сразу догадался, что их надо оставить одних. Как только он вышел, Михайло сказал:

— Ирина Андреевна! Приглашаю вас в кино.

— А на какой фильм? — спросила она.

— Не все ли равно?

— Тогда согласна. Ждите меня на трамвайной остановке в восемь вечера.

Сказав это, вскочила и выбежала из комнаты.

С этих пор у них и началось. Как только выпадало свободное время, они были неразлучны. Она возила его на 19-й и 26-й километры, в живописные курортные места. Там со склонов сопок до пологого берега Амурского залива, до пляжей, подходил густой лес. Избегая посторонних взглядов, они наведывались в самые глухие уголки Голубиной пади. Водила она его и на вершину самой высокой во Владивостоке сопки — Орлиное Гнездо, откуда открывается величественная панорама города и порта, с виднеющимся на юге массивным полуостровом Голдобина. Вырисовывались и узкая полоска полуострова Шкота, прикрывающего вход в бухту Золотой Рог, и лесистые берега бухт Диомида и Улисса.

— А вы посмотрите вон туда. Только получше присмотритесь, — сказала Ирина во время их очередного пребывания на вершине сопки. — Видите затянутые дымкой едва приметные контуры суши? Это остров Русский.

— Вижу! Точнехонько как под Ленинградом Кронштадт, — проговорил, вглядываясь в даль, Лесняк.

— Я не была в Ленинграде, не довелось, но часто плачу, как подумаю о людях, оказавшихся в блокаде, — сказала задумчиво Ира.

— Но он выстоял, этот город-герой, город-красавец! — с восторгом сказал Лесняк. — Теперь ему уже ничего не страшно. В человеческой памяти он навечно останется легендарным богатырем. Мне посчастливилось начинать в этом городе службу.

— Вы непременно должны рассказать мне подробнее о Ленинграде, особенно о своих первых впечатлениях, — быстро проговорила она, и в глазах ее засверкали радостные искорки.

— Подумать только: где Ленинград и где — мы, — сказала Ира. — Как необъятна наша страна. Представишь — дух захватывает.

— А для меня самое удивительное в том, что мы — две песчинки, занесенные на край света бешеным развитием событий, — встретились здесь. Ведь могли и не встретиться, — сказал Михайло, заглядывая ей в глаза.

— Я как только увидела вас, сразу подумала, что вы именно тот, ну, которого… — она смутилась и замолчала.

— Если бы я был поэтом… — начал Лесняк, но Ира прервала его и твердо сказала:

— Я больше люблю поэтическую прозу… — С этими словами она устремилась вниз по склону.

Хмелея, чуть ли не задыхаясь от радостного чувства, распиравшего его грудь, Михайло легко, как на крыльях, помчался вслед за нею.

Вглядываясь пристальнее в линию фронта, которая быстро передвигалась на запад, Лесняк все чаще вспоминал Радича, думал о его судьбе. Уцелел ли он в бою за высоту Безымянную, не попал ли в плен? Михайлу так хотелось, чтобы Радич был жив.