А Радич тем временем воевал в партизанском отряде Баграда, который наводил ужас на фашистских захватчиков. На его глазах Баград погиб в ожесточенном бою за город Изяслав. Когда же наши войска освободили Подолье, Зиновий Радич снова надел офицерскую шинель и был направлен на 1-й Прибалтийский фронт, воины которого освобождали уже литовские земли. В полку, где был Радич, немало литовцев и латышей. С первых дней Зиновий подружился с сержантом Яном Лайвиньшем, с его землячкой и подругой — санитаркой Моникой Кандате. Этой дружбе, может быть, способствовало то, что они оказались из латышского города Мушпилса, откуда был родом и Арвид Баград. Окончив Рижский университет, Ян перед войной целый год учительствовал в родном городе, а Моника успела закончить к тому времени десятый класс.

— Я училась в школе на Рижской улице, — восторженно говорила она, — на берегу Мемеле. Бывало, иду в школу весной по берегу, и до чего же там красиво! О, если бы вы видели эту красоту! Над водой — кудрявые ивы, в воде зеленеет куга, за нею — белые и желтые лилии, рогоза…

Радич слушал и радовался искренности ее чувств.

Моника, небольшого роста, едва до плеча Янису, светловолосая, круглолицая и веселая девушка, ни от кого не скрывала своей влюбленности в Лайвиньша, и он, как ребенка, оберегал ее от грубого солдатского слова, помогал ей, как мог, в тяжелых бросках и переходах.

Глядя на них, Радич с трепетом в сердце думал о своей Вере. Когда он после плена и пребывания в партизанском отряде снова попал в действующую армию, он просил, чтобы мать немедленно, как только получит, пересылала ему Верины письма.

Однажды вечером, когда на всем фронте, казалось, установилось затишье, Зиновий заговорил с Лайвиньшем об университетских годах, о поэзии. Когда же Радич прочитал стихотворение Райниса, у сержанта блеснули на глазах слезы.

— Отсюда до нашего Мушпилса — рукой подать, — взволнованно говорил Янис. — А вблизи города — хутор Плиекшаны, где жил когда-то отец Райниса. Там перед войной еще стояла старенькая хата и амбар. Возле хаты рос огромный дуб, посаженный Кристапом Плиекшаном, отцом Райниса.

Заметив, с каким интересом лейтенант слушает его, Ян начал все чаще говорить о родном крае Земгале, в котором он не был более трех лет.

— Ваша милая сторонка напоминает мне Подолье, — как-то сказал Лайвиньшу Радич. — Леса, реки, низменности… Вот так увижу где-нибудь в поле могучий дуб — будто в своем краю, побываю. Встречу березу или орешник — хочется снять каску и поклониться. В таких живописных местах не мог не родиться великий поэт. Вот только дороги здесь никудышные…

А дороги и впрямь были плохими — болотистыми, с густыми зарослями. В солнечный день над землею висела непроглядная пелена тумана, густо замешенная мошкарой, выползавшей мириадами из зеленых чащоб и нещадно жалившей. Когда шли нудные бесконечные дожди, на дорогах появлялись выбоины и ямы, залитые водой. Маневрируя между ними, сплошь забрызганные грязью, ползли грузовики, часто буксуя и останавливаясь. Тогда шоферы подкладывали под колеса хворост и длинные жерди и с трудом продвигались вперед.

Пехоте тоже было нелегко, но она все же отыскивала тропинки в этом бездорожье.

— После войны надо будет всерьез заняться строительством дорог, — озабоченно говорил Ян.

— После войны жизнь здесь будет иная — и представить себе трудно! — поддержал его мысль Радич. — Всемирного побоища никто уже не соблазнится затевать. Мирная жизнь закипит, строительство развернется. Мы с тобой, Ян, еще поработаем на славу!..

— Только бы сейчас выжить, — сказал Лайвиньш, оглядываясь: позади, на подводе, ехала его судьба — Моника.

— Теперь выживем, — заверил лейтенант. — Гитлеровцы хотя и огрызаются, но показывают нам спины. Конечно, мы не на прогулке, всякое может случиться. Только надо верить, Ян. Это очень важно — верить… Я, к примеру, в таких перипетиях побывал — и вспоминать страшно. А вот видишь, живу и воюю.

— Да и ко мне судьба была благосклонна, — говорил Лайвиньш. — Вскоре мы вступим на землю Земгале! Как приятно, товарищ лейтенант, что я освобождал украинские города и села, а вы сейчас идете освобождать мой родной край…

— Давайте условимся, Ян, — сказал с теплотой в голосе Радич. — После войны, куда бы судьба нас ни забросила, будем держать связь. Переписываться станем.

— О, я вам благодарен за это! — воскликнул Лайвиньш. — Но не только переписываться — хотя бы изредка надо ездить друг к другу в гости: я к вам, на Украину, а вы к нам, в Латвию.

— Считайте, что мы договорились, — с приветливой улыбкой проговорил Радич. — И пусть первое приглашение будет на вашу с Моникой свадьбу.

— Вы уже приглашены, а дату и место сообщим позже. И к вам на свадьбу, как только пригласите, мы с Моникой приедем.

При этих словах Радич помрачнел и умолк: говорить сейчас о своей свадьбе он не мог.

После длительного молчания сказал:

— Была бы Вера жива…

Этот разговор произошел во время короткого привала на опушке леса. Лайвиньш и Моника сидели у могучего ствола дуба, а Радич лежал чуть поодаль, опершись подбородком о ладонь. Вздохнув, он перевел взгляд на ветви дерева и увидел какую-то пеструю птичку. Не отрывая от нее взгляда, спросил собеседника:

— Что это за птица?

Ян посмотрел вверх и сказал:

— Это же зимородок!

— Да, да, — согласился лейтенант. — Сверху зелено-голубой, а грудка темно-коричневая. У нас эту птаху еще называют рыбаком.

Посмотрев на птичку ласковым взглядом, Моника проговорила:

— В нашем народе издавна живет поверье, что зимородок отводит молнию и приносит покой дому.

— Чудесное поверье! — оживленно воскликнул Радич. — Как раз то, что нам надо.

После привала они прошли еще несколько километров, выбрались на шоссе, и Лайвиньш, положив руку на плечо шагавшей рядом с ним Монике, обратился к лейтенанту:

— Вот мы и на земгальской земле! Теперь дорога прямая…

Радич подошел к Яну и Монике и крепко пожал им руки, поздравляя с этим знаменательным событием.

На первом же привале Зиновий написал матери коротенькое письмо:

…Наконец полк вплотную подошел к Мушпилсу. Однако выбить из него фашистов оказалось далеко не простым делом. В междуречье Муши и Мемеле, использовав рельеф местности и укрепившись в кирпичных домах на окраинах города, гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление. Ведя плотный огонь из всех видов оружия, фашисты не подпускали наши подразделения к берегу реки Муши. Несколько раз поднималась в атаку наша пехота, но каждый раз вынуждена была залегать под огнем противника.

— Боюсь, что в своей звериной злобе фашисты разрушат наш город, — высказал свои опасения Ян Лайвиньш, обращаясь к Радичу. — Как только освободим Мушпилс — покажу вам его достопримечательности. У нас рядом с городской площадью стоит трехэтажный дом, в котором в девятнадцатом году помещался революционный комитет. Мы все гордимся им. Взберемся и на вершину нашего замка, откуда вы увидите долины трех рек, зеленые просторы земгальской низменности. Залюбуетесь!

— Обязательно побываем там, — ответил Радич, глядя на островерхие черепичные крыши, видневшиеся за зеленью деревьев.

…После прошедших дождей установилась ясная погода, и к полудню солнце сияло на чистом синем небе. Рота, в состав которой входил и взвод Радича, окопалась рядом с невысокой железнодорожной насыпью, уходившей в город. Когда пехота поднималась в очередную атаку, лейтенант Радич первым выскочил из окопа и громко крикнул:

— Взво-од! За мной!

По траве, иссеченной пулями и осколками снарядов, по тряской болотистой местности за лейтенантом бежали пехотинцы его взвода, и под их ногами, чавкая, проступала бурая вода. Зиновий смотрел на темневшие высокие стены полуразрушенного старинного замка. Из-под этих стен по его взводу строчили пулеметы, летели мины и снаряды…