Михайло на это ответил ему тоже спокойно:

— Мы с тобой что, до утра будем здесь стоять, угрозами обмениваться? У нас с Настенькой без тебя начиналось, без тебя и кончится. Понял? И будь здоров!

Он круто повернулся и пошел домой.

На следующий день, утром, увидел, как Настенька вышла на улицу с ведром, обвязанным марлей: шла сдавать молоко. Когда возвращалась из молочной, Михайло встретил ее в балке. Не поздоровавшись, обратился к ней:

— Настенька! Я хотел бы услышать от тебя одно только слово: то, что говорил Олекса, — правда?

Она не поинтересовалась, что именно говорил Олекса Михайлу, но густо покраснела, опустила глаза и тихо обронила:

— Правда. Я не знаю, как это…

Настенька хотела еще что-то сказать в свое оправдание, но, когда подняла глаза, полные слез, перед нею Михайла не было: он сгоряча продрался через колючий терновник, пересек небольшую полянку и исчез за густым камышом.

Василь получил назначение на должность техника-механика какого-то завода в Свердловске. Ему не терпелось поскорее приступить к работе, и он, пробыв дома две недели, поехал на Урал. А в начале августа Михайло получил письмо из Павлополя. В нем извещалось, что по решению наркомата техникум ликвидируется, третий и четвертый курсы переводятся в город Шостку, а второкурсники могут взять свои документы и устраиваться где кто хочет.

В Павлополе Михайло встретился с Грицем Петренко и еще с несколькими однокурсниками. Решили ехать в Днепровский коксохимический техникум. Там их приняли на второй курс. Однако, поскольку они были «внеплановые», им не полагалось ни стипендии, ни общежития. Сперва материальную поддержку обещал Василь, но вскоре его призвали на военную службу. Продержавшись на свои средства один месяц в Днепровске, Михайло вынужден был оставить техникум. Попытался устроиться на работу на какой-либо завод, но без городской прописки нигде не принимали. Растратив последние деньги, вынужден был вернуться в свою Сухаревку.

Его одногодки сидели в студенческих аудиториях, их будущее уже определилось, а перед Михайлом снова была неизвестность. Он переживал глубокий душевный кризис. Ему не елось и не спалось. Чтобы меньше беспокоить своим душевным состоянием родителей, он часто уходил из дома на целый день, одиноко бродил в опустевшей осенней степи или шел на станцию, встречал и провожал поезда, в которых ехали куда-то, вероятно, счастливые пассажиры. Возвращался домой в сумерки, усталый ложился в постель и в темноте долго еще перебирал невеселые думы.

Как-то на станции помощник машиниста продал Михайлу из-под полы томик Есенина. Есенин был для него открытием. Конечно, Михайло тогда не мог трезво разобраться в причинах грустных мотивов поэта, да и не стремился к этому, он просто упивался его поэтической печалью, потому что каждая строка задевала струны юного сердца, звучала в унисон с его настроением.

Василь служил на Дальнем Востоке. Ему почти каждую неделю младший брат писал письма, изливая в них свою тоску, делился впечатлениями от стихов Есенина. Однажды в отчаянии написал, что согласен с такими строками:

Много хлопот доставил Михайло Василю своими беспокойными письмами. Перед тем как написать ответ, Василь часами просиживал в библиотеке пограничного отряда, отыскивая в книгах толкования смысла жизни, советовался со своими товарищами. Его письма пестрели цитатами из книг Горького и Николая Островского, Шевченко и Гейне. Эти цитаты вынуждали Михайла перечитывать произведения этих и многих других писателей. Тогда же на помощь к нему пришел и его старый учитель Алексей Васильевич Гелех.

Гелех приехал в Сухаревку осенью двадцать шестого года, поселился в обычной крестьянской хате рядом со школой. Возле своей хаты посадил садик, развел виноградник. Учитель просто и уверенно вошел в жизнь села, и не было такой семьи, в которой он не побывал, не оказал бы ей какую-либо помощь.

Когда Михайло учился во втором классе, весной заболел его отец. Снег уже сошел, земля просохла, кое-кто из соседей успел уже проложить первую борозду на своем поле. А отец лежал в постели, укрытый тулупом, скрежетал зубами и чуть не плакал, что в такое время ого одолела хвороба: он был весь мокрый от пота, в жару, задыхался — сильно болело горло.

Вечером сказал матери:

— Придется позвать Алексея Васильевича. Поклонись ему и попроси — пусть выручает, иначе и до утра не дотяну: опухло горло — дышать не дает.

Михайлик и Олеся притихли на печке, напуганные отцовскими словами. Пришел Алексей Васильевич и, едва переступив порог, с деланной строгостью сказал:

— Негоже вылеживаться в такое время. Негоже. Земля ждет хозяина, а он в постели нежится.

— Если бы это от нас зависело, — с трудом проговорил отец.

— От вас и зависит, человече, — возразил Гелех. — Только от вас. Запахло весной, а вы на радостях о своем здоровье и обо всем на свете забыли. Знаю вашу хлеборобскую хватку. А первые весенние дни коварны: сырость, сквозняки…

Он неторопливо снял шапку, пальто, помыл руки над ведром, стоявшим у порога, и подошел к больному. Осмотрев горло отца, помассажировал шею под самым подбородком и весело проговорил:

— С этой болезнью быстро расквитаемся. Дадим ей два дня сроку.

Алексей Васильевич велел больному выпить кувшин горячего молока со смальцем, оставил какие-то порошки для полоскания и ушел, пообещав наведаться утром.

Еще не приняв лекарств, отец с блаженной улыбкой обратился к матери:

— А знаешь, мне уже легче стало. Вот чудодей наш Васильевич!

— Он не столько лекарствами, как своими словами помогает, — сказала мать. — Вот уж доброй души человек!

Утром отцу стало значительно лучше. Когда пришел Гелех, родители со слезами на глазах благодарили его за лечение. Мать из сеней внесла в фартуке десяток яиц, поклонилась:

— Будьте добры, не откажитесь, возьмите. Простите, денег у нас нет…

Учитель рассердился:

— Ни-ни! И не просите, и не злите меня. — Затем задумчиво взглянул на Марию — она с такой мольбой смотрела на него! — сказал примирительно: — А коли так, я заплачу за них…

Лесняк, как и предвидел Гелех, через два дня выздоровел. Он часто и тогда, и через много лет с сердечной благодарностью вспоминал, как учитель вылечил его от простудной болезни.

Теперь, конечно, не диво — вылечить от простуды. Но в те времена в деревне столько людей умирало преждевременно.

Так умер Санька Горлач, черноволосый, розовощекий парень с их улицы. Внезапно умер. Бабушка Михайлика говорила, что от солнечниц.

— А что такое солнечницы? — спрашивал Михайлик.

— В животе болело, — отвечала бабушка. — Ломило бедного, корчило. А учитель как раз в отъезде был.

Потом уже Гелех сказал, что у Саньки был гнойный аппендицит.

Но кто мог установить диагноз, кто мог подсказать, где искать спасения, если Гелеха не было в селе? Катар, язву и всякие другие желудочные заболевания называли одним непонятным и страшным словом — солнечницы.

Алексей Васильевич знал и хлеборобскую науку. В Сухаревке не было лугов и выпасов. Учитель посоветовал сеять травы, сам выписал семена суданки, люцерны, клевера…

Многих и радовала и удивляла доброта учителя. Каждую осень, когда поспевал виноград, Алексей Васильевич угощал им своих учеников, а нередко, наполнив янтарными гроздьями лукошки, отсылал их в самые бедные дворы, где было много детей или были больные.

Щедрость учителя сбивала с толку богачей, отличавшихся непомерной жадностью и скупостью. Когда в селе случились два пожара, подозрение пало на Корнея Рудокваса, далекого Ванжулова родича, тоже кулака. Сакий арестовал Корнея, и допрашивали его вместе с Гудковым в сельсовете. Рудоквас упорно отметал обвинение. Гудков между прочим спросил его:

— А кто, по-твоему, мог бы поджечь хату Гурия?