— Надо пробиться. Иначе… — начала было она и умолкла.

— Хорошо, — согласился Зиновий. — Обстановка покажет. Прикроем огнем. По телефону попрошу комбата, чтобы они тоже подсобили…

Зиновий посмотрел на Лукаш: как она изменилась за время войны! Себя со стороны не видно, а вот по ней можно судить и о себе… А ведь совсем недавно видел ее в Донбассе, когда все надеялись на наступление наших войск и никто не думал, что придется отступать с такими тяжелыми оборонительными боями. Светлана в те дни вернулась из госпиталя, где лечила раненую ногу. Вернулась веселой и счастливой. Зиновий даже поинтересовался причиной такого хорошего настроения. Она рассказала ему, что муж ее жив и недавно разыскал ее. В госпитале она получила от него несколько писем. «Представь, Зинь: я, выходит, по-настоящему не знала его как человека, — восторженно говорила Лукаш. — Письма его такие хорошие! Столько в них нежности, ласки, искреннейшей теплоты! Не могу простить себе, что была порою несправедлива к нему. Теперь, Зинь, я не одинока на свете. До сих пор мне было все равно — убьют меня или жива останусь, а теперь хочу жить. Вернемся с войны, и я своего Ваню буду так любить, так любить!.. — И рассмеялась. — Как ты свою Веру…»

Сейчас она была сурова и молчалива.

Ночью ей не пришлось ползти с Корниловым — он скончался… А наутро бой разгорелся с новой силой. Немцы атаковали высоту с трех сторон. Впереди шли танки и бронетранспортеры, под их прикрытием, непрерывно стреляя, ползли вверх по склонам вражеские автоматчики. Наша полковая артиллерия поддерживала взвод Радича, вступили в бой и КВ. Но ряды защитников Безымянной высоты все более редели. К полудню осталось менее половины бойцов. Осколком мины ранило и младшего политрука Баграмова. Он лежал в землянке без сознания.

— Держитесь, друзья! — обращался лейтенант к своим бойцам. — Фашисты уже выдыхаются. Посмотрите, скольких мы уложили. Не будут же они без конца гнать своих вояк на верную смерть.

Зиновий говорил, а патроны были на исходе, осталось всего четыре гранаты. Попытки доставить им боеприпасы не удавались — немцы непрерывно бомбили наш передний край и держали под плотным прицельным огнем узкий проход к Безымянной.

В тяжелых боях проходил и третий день. Озверев от неудач, гитлеровцы, казалось, решили сровнять с землей эту высоту. Более двадцати пикирующих бомбардировщиков начали наносить по высоте бомбовые удары. Сотни фугасок падали на маленький кусочек земли. Дым и пыль окутали высоту черной тучей, которую, словно молнии, прорезали вспышки разрывов. После бомбардировки вражеская пехота снова поднялась в атаку.

«До ночи не продержимся, — нечем, — думал Радич. — Выход один — вызывать огонь на себя». Он сказал об этом бойцам, и Лана высказалась за всех: «Проси, Зинь, пусть ударят «катюши». Радич бросился к телефону, но связь во время бомбежек прервалась. Положив трубку, лейтенант стоял в размышлении: связист лежал раненый. В это время к взводному подбежал боец. Зиновий не сразу узнал его: тоненький, весь в грязи, только глаза блестят, — это был Гриша Осадчий.

— Разрешите мне восстановить связь, — проговорил он.

— А сможешь? — только спросил Радич.

— Постараюсь, — ответил боец.

— Тогда действуй! — распорядился лейтенант.

Выбравшись из окопа, Гриша, пропуская через правую руку провод, припадая всем телом к земле, быстро пополз в сторону своих. Фашисты заметили его, дали несколько очередей из пулемета, а потом начали обстреливать минами. Зиновий пристально следил за ним, глядя в бинокль. Вот у Гриши бессильно обвисла левая рука, и рукав начала заливать кровь. Осадчий медленно, но все же полз вперед. Вот он припал лицом к траве и замер на месте. В ту же секунду Лукаш радостно воскликнула:

— Есть связь!

— Молодец Гриша!

Как потом выяснилось, Осадчий зубами соединил концы перебитого провода…

Схватив трубку, Радйч коротко доложил комбату обстановку и попросил ударить по Безымянной из «катюш».

От уничтожающего удара полегло много фашистских солдат. Контратака врага была сорвана. Настало затишье. Гриша вернулся на высоту, и Лана перевязала ему раненую руку.

Комбат просил Радича продержаться до ночи, когда можно будет прислать подкрепление.

— Будем держаться до последнего патрона. Нас осталось пятеро.

Оставив вместо себя Воловика, Зиновий пополз по восточному склону, чтобы подобрать брошенные немцами автоматы. Замаскировавшиеся фашисты разгадали его намерение и ударили из минометов. Яркая вспышка и гаснущее предзакатное солнце — это все, что Радич запомнил, теряя сознание.

…Когда он начал приходить в себя, то почувствовал какую-то тяжесть, давившую его грудь. Попытался приподнять голову, но она словно прикипела к земле. Шевельнул пальцами рук и с облегчением подумал: «Кажется, я жив». Открыл глаза и увидел прямо перед собой улыбающееся лицо молодого немецкого солдата. Он был в каске, автомат его висел за плечом. Немец стоял подбоченясь, поставив одну ногу на его, Радича, грудь. Тут же мелькнула мысль: «Лучше бы меня убило». Тяжелые веки сами сомкнулись, но солдат сильно ударил его носком ботинка в бок. Радич раскрыл глаза — солдат уже свирепо смотрел на него, потом взял в руки автомат и взмахнул дулом снизу вверх, приказывая Радичу встать.

Превозмогая тупую боль в голове, Зиновий тяжело поднялся и увидел в трех шагах от себя, у иссеченного пулями куста на уцелевшем островке серой от пыли травы, лежавшую Лану Она была мертва. В нескольких шагах от нее, плотно прижавшись щекой к земле, лежал Олекса Ковальский. «Хотели меня выручить» — мелькнула мысль. Голова Ланы была неестественно запрокинута по земле рассыпались шелковистые волосы, вздернутая юбка оголила стройные ноги. Около нее стояли фашистские солдаты и нагло посмеивались. Ни слов их, ни смеха Зиновий не слышал Пошатываясь, он подошел к Лане, нагнулся и натянул ей на колени юбку но разогнуться не успел: кто-то из фашистов ударил его прикладом автомата в спину. Радич упал. Лежа вниз лицом, думая что сейчас его пристрелят, он прижался к земле и напряг все мышцы ожидая автоматной очереди. Вместо этого его снова больно ударили в бок, заставили встать на ноги.

…Вечером третий батальон штурмом снова овладел Безымянной тяжело контуженного Ковальского подобрали наши санитары Однако Радич этого ничего не знал — для него начинались хождения по мукам.

Всего лишь каких-нибудь восемьдесят лет тому назад, начиная с лета 1860-го, здесь, на краю тайги, на берегу живописной бухты Золотой Рог, из селения Владей Востоком начал вырастать город Владивосток, куда теперь забросила судьба троих друзей — Лесняка, Мещерякова и Пулькина. Прошло всего две недели с тех пор, как приступили они к службе в зенитном батальоне, но Лесняк уже хорошо знал центральную улицу города — Ленинскую, протянувшуюся от Дальзавода к Набережной, которая пролегла по берегу Амурского залива. Не однажды он посещал Дом культуры Армии и Флота, прогуливался по берегу бухты Золотой Рог, где у подножия сопки Орлиной раскинулся тенистый парк. Бывал он и на Второй Речке, и в поселке Чуркин на одноименном полуострове, и на Мальцевском рынке, где торговали в основном свежей рыбой, вареными крабами, редиской, луком, поношенной одеждой и обувью, старыми замками, ржавыми гвоздями, глиняной посудой.

За это время лейтенанты дважды принимали участие в штабных учениях. Тогда все командиры взводов и рот с утра собирались в кабинете майора Мякишева, усаживались вокруг его стола и каждый расстилал перед собою контурную карту-двухверстку. Майор ставил задание. Командиры рот и взводов принимали «боевые» решения.

Потом отправлялись за военный городок, где в узком глубоком распадке между скалистых сопок — полковое стрельбище. Там занимались учебными стрельбами. Позднее майор проверял у командиров знание строевого или боевого устава.