В одном из номеров газеты через всю первую страницу красным шрифтом сверкала шапка: «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!» В это верили, этого ждали.

А на третьей странице этой же газеты сообщалось, что Советское правительство ассигновало для помощи испанским беженцам значительную сумму и перевело ее в распоряжение испанского посла в Париже.

В конце марта генерал Франко объявил, что он присоединяется к антикоминтерновскому пакту.

Еще через два дня агентство Гавас передало, что, по сообщению из Бургоса, войска генерала Франко заняли Гвадалахару. Вся зона Мадрида радиусом в 60 километров оккупирована фашистскими войсками. Корпус фашистских войск под командованием генерала Аранда начал наступление на юге Испании вдоль Средиземноморского побережья…

Пройдет еще один день, и США признают правительство генерала Франко.

Лесняк сидел у открытого окна. Вдали, там, где начинался город, краснели стены домов. На пустыре, под зелеными кустами вереска, за островками травы, местами чернела земля. Возле общежития в тополевых аллеях слегка трепетала молодая листва. Теплый душистый воздух вливался в комнату.

Перед Михайлом на подоконнике лежал раскрытый конспект по политэкономии. «Товар — деньги — товар», — вспомнилась ему формула, но вникать в ее суть не хотелось. Пьянящий весенний воздух словно подхватил его воображение и перенес в родную Сухаревку…

Сухаревка… Раскинулась она в долине, протянулась по обе стороны прудов — Малого и Большого. Над водой поднимается молодой камыш. Михайло видит спокойный синий плес, усеянный белыми и желтыми лилиями. С Малого пруда, где поднялась осока и широколистая рогоза, веет теплым запахом татарского зелья. А дальше кудрявятся зеленью ивы. Одна склонилась над криницей, поросшей густой травой. На подгнившем бревне сидит зеленая лягушка, тяжело дышит. Белые ее бока то надуваются, то западают. Вдруг на иве отзывается кукушка. Она не видна — спряталась в густой листве. Звенят комары. В ветвях пауки плетут паутину. И куда ни кинешь взор, всюду бело-розовые облака — густо расцвели вишневые сады.

На лесняковском дворе белеет ствол осокоря. Мать вышла из хаты в сени, в голубой кофте и черной юбке, босая. Белый платок сполз на затылок. Остановившись на пороге, она зовет:

— Олеся! Достань из колодца воды, поставь на солнце, пусть греется. Корова вернется из стада — не ледяную пить будет…

На улице по обочинам дороги и вдоль дворов стелется спорыш, а на проезжей части дороги тут и там поблескивает желтизной оброненная с возов солома.

«Почему — солома? — удивляется Михайло. — Солома на дороге бывает в жатву, во время перевозки, в летнюю жару. А сейчас только сев начался…»

— Мишко! Ты что — оглох?! — кричит сидящий у стола Радич. — В третий раз спрашиваю — где ты сейчас?

— В Сухаревке, — вполне серьезно отвечает Лесняк.

— А-а, — сочувственно отзывается Зиновий. — Тогда роскошествуй. Там сейчас красота. А твой батько не сбрил свои пышные усы?

— Как там поживают сухаревские красавицы, Мишко? — подает свой голос Корнюшенко. Он лежит на койке в одежде поверх одеяла, дремлет. — Что поделывает Настенька? Она уже не Пастушенко, а Ковальская? Видно, хорошенькая молодица?..

— А ты, соня, знай свое — лежи, — парирует его неуместные остроты Лесняк.

Койка жалобно скрипит — Евгений резко поворачивается на ней лицом к Михайлу и почти кричит:

— Ты, идеалист несчастный! Будешь своих невест соперникам отдавать без боя — бездомным бурлаком всю жизнь проживешь. Какой-то сопливый парень Настю у него отбил. Да я из него все кишки выпотрошил бы и собакам бросил!..

— Оставь его, — вступается за Лесняка Радич. — Мы и так знаем, какой ты геройский парень.

— Пусть не будет карасем-идеалистом! — не унимается Корнюшенко. — Пока что в жизни все берется с бою.

Койка снова заскрипела — Евгений демонстративно повернулся лицом к стене.

И дернул же черт Михайла за язык — поделиться с хлопцами, рассказать о Насте и Катеринке. Теперь на досуге точат на нем зубы.

Вспомнилось ему далекое: он и его брат Василь теплым летним вечером, вернувшись с гулянья, легли спать в сарае на сене. Дверь раскрыта, и Михайло из темноты видит тускло-голубой прямоугольник — луна гуляет по небу, заливает голубизной двор. На окраине села поют девчата, а здесь, в сарае, пахнет свежим сеном и привядшими васильками, пучки которых Олеся понатыкала за перекладину. В соломе шелестят мыши, под потолком то и дело отзывается сверчок…

Из задумчивости его вывели шум и какая-то громкая возня. Оглянувшись, увидел: Микола и Зинько учинили дружескую потасовку посреди комнаты, с грохотом сдвигая с места мебель. Длинный Корнюшенко стоял на своей койке и, чуть ли не упираясь головой в потолок, подстрекал:

— Дидро! Чего манежишься! Дерни Зинька на себя и — через ногу.

Отфыркиваясь, Радич укорял Миколу:

— Э-э, шевалье, нечестно — подставлять подножку ближнему!

— А ты не хватай за сорочку, — кричал разгоряченный Бессараб. — Раздерешь — в чем я на танцы пойду?

Они забавлялись и не знали, что как раз в этот вечер по приказу Муссолини армада итальянских военных кораблей взяла курс к берегам Албании, чтобы захватить эту маленькую страну. Гитлер уже отдал приказ о передвижении немецких войск к польской границе. А в Англии в палате общин продолжались многочасовые необычайные дебаты. Предав Чехословакию, руководители Франции и Англии уже начинали понимать, что их политика «умиротворения» обречена на провал.

На берегу Темзы, за стенами окутанного туманом Вестминстерского дворца, никогда ранее не слышали подобных заявлений. Выступал один из творцов мюнхенского сговора Невиль Чемберлен. Переходя к вопросу о взаимоотношениях Англии и Советского Союза, он сказал, что хотя идеологические различия существуют, но «дело обстоит так, что эти расхождения не имеют значения при решении вопросов об отражении агрессии». Черчилль, тот самый Уинстон Черчилль, который посылал английские войска на Мурманск и Архангельск, чтобы задушить молодую Советскую власть, тот Черчилль, который говорил, что большевизм надо уничтожить в колыбели, — теперь решительно поддержал предложение о союзе с СССР. Посмотрите на то, — говорил он, — как Советский Союз из года в год превращается в страну железа, стали и электричества… Он имеет огромную силу сопротивления, и мы не можем отказываться от сотрудничества с ним. Я обращаю внимание правительства на тот факт, что, если мы вступим в войну с Германией, не заручившись помощью со стороны Советского Союза, мы попадем в западню. СССР — единственная страна, воздушный и морской флот которой мог бы нанести решительный удар по немецким силам…

Обо всем этом они узнают от Сваволи.

— Послушай, — остановил Лесняка в коридоре общежития Сваволя, — каким языком заговорили с нами англичане! — Размахивая газетой, он рассказывал о необычной дискуссии в палате общин.

— Как ты все это расцениваешь? — поинтересовался Михайло.

— А что тут расценивать? — спросил Алексей. — Англия привыкла чужими руками жар загребать. Хитрят, хотят, чтоб мы доставали для них каштаны из огня.

Лесняк подумал: «Если так быстро раскусил английских политиков Алексей, то наверху и подавно разберутся, что к чему…»

Левко Палагута и Аркадий Фастовец организовали экскурсию литфаковцев на металлургический завод. Многие из студентов, в том числе и Михайло, впервые увидели домну, впервые присутствовали при выпуске плавки. Это величественное и даже грозное зрелище приятно поразило, до глубины души взволновало всех экскурсантов. Завод был старый, дореволюционный, но его недавно модернизировали. Гигантские доменные и мартеновские печи, огромные литейные цеха давали студентам представление об индустриальном могуществе страны.

— Вот это машинерия! — восторженно восклицал Бессараб. — Дома я работал на току возле двигателя молотилки. Котел нагревали, сжигая под ним солому. Я воду носил, и то чувствовал себя чуть ли не механиком. А здесь — домна, этот фантастический рев огня и металла, грохот кранов и железнодорожных платформ!