Бориса Батавина, старого газетного зубра, с первых дней войны прикомандированного к «Боевой вахте», Лесняк полюбил за его спокойный, уравновешенный характер, а главное — за удивительную начитанность, прямо-таки энциклопедическую эрудицию. Михайло чистосердечно верил, что на любой вопрос Борис Николаевич мог дать исчерпывающий ответ. Батавин пригласил Лесняка поселиться вместе с ним в комнате, которую он занимал в большом старом доме по Морской улице, неподалеку от центра города.

Одновременно Лесняк все более привязывался к Коровину и Голубенко. Евгений — это сама доброжелательность, постоянная готовность прийти кому-либо на помощь, да и лицо его было всегда приветливым и улыбчивым. Андрей же принадлежал к тем натурам, которые ежесекундно куда-то торопятся, вечно озабоченные, не идут, а бегут куда-то. Таких называют неугомонными, непоседливыми или одержимыми. Вечно в движении, в действии. Он, как метеор, неожиданно исчезал из редакции и так же неожиданно появлялся в своей фотолаборатории, затем раскладывал на столе главного редактора или ответственного секретаря десяток, а то и два еще не просохших фотографий с какого-нибудь корабля или из береговой части — для отбора в номер и в запас, относил отобранные фотоснимки художнику-ретушеру и снова исчезал из редакции.

«Так любить свою профессию, до конца отдаваться делу — разве это не настоящее счастье?» — нередко думал Михайло, по-хорошему завидуя энергичности Андрея.

Во время их первой совместной поездки в дальний гарнизон, когда произошел злополучный случай с фотоаппаратом, Лесняк сказал Андрею:

— Я с самого детства невезучий, вроде деда Щукаря. Будто меня с пеленок сглазили или нашептала какая-то злая бабка. Вот и с вашим портфелем…

— А ты не считай себя пупом земли, — ответил Андрей раздраженно. — Думаешь, только тебе не везет? Ого, сколько мне жизнь надавала пощечин! Если бы нас на каждом шагу не подстерегали неудачи — мы бы и жить не научились. Одолевай трудности, иди наперекор всем ветрам и всем смертям назло. Только так можно чего-то достигнуть. Я хорошую закалку прошел среди матросов. Там на грубое, солоноватое и колючее слово никто не обижается. Море, тайфуны и штормищи закаляют не только тело, но и душу, все мелочное слетает с них, как шелуха. Им каждый миг приходится коллективно бороться за жизнь. Потому и закон там железный: все за одного, один за всех. Иначе — конец.

«Андрей — реалист, человек твердой воли, настоящий мужчина, — подумал тогда Лесняк. — А я? Никто ведь не знает, никому, даже брату Василю, я никогда не признавался, как часто в жизни впадал в пустую мечтательность. В детстве, бывало, представлял себя взрослым — высоким, с могучими бицепсами силачом, защитником всех обиженных, как Жан Вальжан, заступившийся за маленькую Козетту, представлял себя то гармонистом, то непревзойденным певцом. Да кем я себя не представлял! А на протяжении первых полутора лет войны? Лягу, бывало, вечером в постель еще в училище, в городе Энгельсе, да и здесь в блиндаже, в Железнодорожном парке, и начинаю бредить наяву, как пробираюсь с группой отчаянных храбрецов в Берлин, в фашистский генштаб, выведываю все тайны, беру в плен генералов и самого Гитлера и на немецком самолете доставляю на нашу территорию. Иногда даже представляю себя открывшим вещество, при помощи которого можно превратиться в «человека-невидимку» и такие чудеса вытворять на фронте и в фашистском тылу, в том же Берлине, в результате которых гитлеровцы терпят мгновенное поражение. После возвращения с фронта я уже не прибегал к таким наивным мечтаниям и даже сам стыдился вспоминать о них. Пора расстаться и с каким-то страхом перед неудачами. Вот Андрей — цельный характер! С него надо брать пример… Сказано ведь: солдатами не рождаются. И героями — тоже…»

…В тот день с самого утра у Михайла было приподнятое настроение, потому что радио принесло долгожданную весть: Южный и Юго-Западный фронты перешли в наступление. Наши войска снова форсировали Северский Донец и погнали фашистов на запад. Долго вахтинцы не могли успокоиться: бурно обсуждали новость, рассматривали географическую карту европейской части, высказывали различные прогнозы о дальнейшем развитии событий. В конце концов в разгар обсуждения вмешался редактор, напомнив, что завтра газета должна своевременно выйти. Все разошлись.

Лесняк сел за стол, но никак не мог успокоиться. Он закурил папиросу и вышел в коридор, где сразу же попал на глаза проходившему редактору.

— Покуриваем от безделья? — спросил он, слегка прищурившись. — В таком случае получайте задание — отправляйтесь к морским пехотинцам и к вечеру привезите зарисовку о разведчиках. До двадцати двух постарайтесь заслать в набор. Для вашего материала двести строк будет оставлено на полосе.

Михайло заколебался:

— А вдруг не успею? Боюсь подвести. Не знаю, как с транспортом…

Редактор неопределенно хмыкнул, подумал и сказал сухо:

— Если с таким настроением ехать на задание — наверняка не успеете. Что ж, мы найдем чем пробоину заткнуть, но вам следует учиться оперативности. В профессии газетчика это очень важно.

Редактор пошел в свой кабинет, а Лесняк, задетый за живое, подумал: «Теперь должен привезти такой материал, чтобы все ахнули…»

…У разведчиков провел несколько часов. Было уже все: и скрытое передвижение по заболоченной местности, по каменистым тропам, маскировка и стремительные броски. Михайло устал и задыхался от жары. Но чем дальше развивались события, тем больше ему хотелось всюду поспеть за этими натренированными, выносливыми бойцами. Уже начинало вечереть, а конца учениям не видно. Ему грезятся сверстанные полосы, и на одной из них белеет пятно в двести строк. В редакции все знают, что это место оставлено для его зарисовки, все его ругают, а редактор нервно ходит по своему кабинету и, по своей привычке, то и дело морщит лоб.

Напрягая все силы, Лесняк стремится не отставать от разведчиков. А они идут и идут каким-то мягким, осторожным шагом — так тигры подкрадываются к добыче. «Это надо запомнить, — думает Михайло. — Понадобится для характеристики разведчика». Размечтавшись, спотыкается о торчащий камень и падает. Ближайший от него разведчик оглядывается, недовольно хмурится, а потом вдруг улыбается. Лесняк поднялся, смахнул пыль. Разведчик шепотом говорит ему: «Сейчас будет болото, сами перейдете или перенести?»

Наконец учения окончены. Собираются командиры, подводят первые итоги. Солнце уже зашло, сумерки быстро сгущаются. Михайло, чувствуя, что отяжелел от усталости, интересуется, не могли бы его подбросить на каком-либо транспорте в город. Но машины, как назло, все в разгоне. «Теперь в редакции действительно ахнут, но не от корреспонденции, — с горечью думает он. — Подвел редактора».

К нему подходит голубоглазый белесый капитан и успокаивает:

— Оставайтесь у нас до завтра — будет интересное зрелище: два взвода автоматчиков меж собою разыграют бой. Одному прикажут атаковать высоту Н, а другому — удержать ее. — И показывает на двух очень похожих лейтенантов: — Знакомьтесь: братья-близнецы Петр и Антон Червоненко. Я об их взводах говорю.

Лесняк поинтересовался, в котором часу будет «бой»? Капитан лукаво улыбнулся:

— Это пока военная тайна.

Предложение кажется заманчивым. Это было бы для него, Михайла, серьезным оправданием: он проявил инициативу и вместо одной привез две захватывающих корреспонденции. К тому же редактор сказал, что найдется чем «заткнуть пробоину», хотя, естественно, пробоину отнесут на его счет. Голубенко, пожалуй, на его месте рискнул бы. Журналист должен рисковать.

Лесняк соглашается остаться и, с улыбкой поглядывая на лейтенантов, спрашивает, с кем же ему идти. Братья переглянулись, затем стали присматриваться к корреспонденту. Первым отозвался Петр:

— Пойдете с нами — не пожалеете. — Доверчиво подмигнул: — «Красные» атакуют.

— Наоборот, — возразил Антон. — Хотите увидеть что-нибудь дельное — идите в рядах защитников высоты.