— Чего ждешь? — крикнул лейтенант.

Микола уже достал из ниши связку гранат и выбирал поудобнее позу, слов взводного он не слышал и еще выжидал. Резким движением рванул воротник гимнастерки, переложил связку в левую руку и смахнул пот с лица.

— Эх, вахлак! — выругался Стаецкий и сжал зубы. — Что он там чухается?

Бессараб взял связку в правую руку, подался всем корпусом назад и бросил ее под гусеницу танка. Вслед за связкой он швырнул еще и бутылку с горючей смесью. На жалюзи вспыхнул оранжево-голубой огонек, и танк, повернувшись левым бортом к окопам, остановился.

В другие стальные чудовища тоже летели связки гранат, бутылки. Курсанты вели огонь и по автоматчикам. Когда же загорелся еще один вражеский танк, все немецкие машины повернули обратно. Наши «тридцатьчетверки», не принимая боя, быстро отходили за железнодорожную насыпь — слишком были неравны силы, к тому же две наши машины были подбиты.

Героем дня стал Бессараб. Недаром же он во время боевой подготовки проявил себя лучшим гранатометчиком. Сейчас впервые он уничтожил вражеский танк… Жежеря не упустил случая для шутки:

— Был слух, дорогой шевалье, что ты собирался перебежать от нас в кавалерийскую дивизию. А теперь всем ясно: твое воинское призвание — быть солдатом матушки-пехоты — царицы полей.

На его шутку Бессараб лишь усмехнулся.

В этом тяжелом бою училище понесло большие потери. Был тяжело ранен майор Бойко. Командиром роты стал Стаецкий, а его место, по совету майора, занял Жежеря.

— Это надежный человек, — сказал Стаецкому Бойко. — Опыта, конечно, маловато. Надо подсказывать. Но можешь доверять — не подведет.

Лейтенант был такого же мнения о Жежере, который понравился ему еще с той ночи, когда ходили в разведку в Дарнадию.

Бои не прекращались ни днем ни ночью. Гитлеровцы упорно лезли вперед, их снаряды уже рвались в городе. Они, не считаясь с потерями, устилая землю трупами своих солдат, снова и снова атаковали курсантов, ряды которых заметно редели.

Жара. Фляги у всех опустели, нечем было утолить жажду. Неубранные трупы вражеских солдат, раздавленные танками, быстро разлагались на солнце, в воздухе висел тошнотворный смрад.

К вечеру 25 сентября бой утих. Когда стемнело, курсанты смогли поесть и вдоволь напиться.

Добреля, никогда не куривший, попросил у Печерского цигарку. Тот, достав из кармана пачку, молча ткнул ему в руку. Затянувшись дымом, Добреля закашлялся.

— Брось эту гадость, — недовольно сказал ему Жежеря. — Береги силы. Ты же знаешь, что капля никотина убивает лошадь.

— Назначили тебя командиром на мою голову, — добродушно ответил Матвей. — Тошнит от гнилостного зловония, дымом хочу перешибить его. А знаешь, Андрей, о чем я думаю?

— Нет у меня большого интереса знать, — пожал плечами Жежеря.

— Я всерьез, — сказал Добреля. — Прихожу к выводу, что история все же повторяется.

— Я так и знал, что ничего дельного не скажешь, — склонив голову на грудь, полусонно ответил Андрей.

— Да ты выслушай, — не унимался Матвей. — Наполеон напал на Россию в июне. И теперь Гитлер — тоже в июне.

— Ну и что?

— А ты подумай, какой завтра день.

— Тут и думать нечего: будет ничем не легче, чем сегодня, — ответил Жежеря. — Уверяю тебя.

— Эх ты, Солопий Черевик! — вздохнул Матвей. — И чему только тебя учили в университете? Завтра двадцать шестое августа. А ровнехонько сто двадцать девять лет назад, двадцать шестого августа, Наполеон проиграл Бородинскую битву. Понял?

— Чучело гороховое, помолчал бы чуток, — пробормотал Жежеря.

Печерский, сидя рядом с Матвеем и положив голову на подогнутые колени, казалось, дремал. Но тут встряхнулся, посмотрел на Добрелю и сказал:

— А в этом что-то есть. Значит, ты, Матюша, считаешь, что Днепровск может стать вторым Бородино?

— Конечно, — оживился Добреля, — И возможно, скажут про нас когда-нибудь, как об участниках Бородинской битвы. Помнишь, у Лермонтова: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя: богатыри — не вы!» Как ты на это смотришь, граф?

Печерский ничего не ответил, сделал вид, что снова задремал.

По другую сторону железнодорожной насыпи гремел бой. А здесь немцы пускали в небо осветительные ракеты, хотя от зарев не затухающих в Днепровске пожаров в степи было светло.

Не сбылись предположения Добрели. В полночь поступил приказ: выставив небольшой заслон, училищу срочно оставить свои позиции и направиться к переправе в районе западной окраины Днепровска, потому что фашистские части, оттеснив по ту сторону железнодорожной насыпи нашу кавалерийскую дивизию, вот-вот могли прорваться к берегу реки. В юго-восточной части города немцы захватили транспортный институт и с боями продвигались к центру Днепровска.

Курсанты-артиллеристы отходили двумя параллельными улицами. Шли сквозь густой дым пожарищ, смешанный с пылью и копотью. Местами мостовая была разворочена, зияли глубокие черные воронки, которые надо было обходить.

Жежеря и Добреля, вконец обессиленные, едва передвигая ноги, шли рядом.

— Что же теперь будет, Андрей? — спросил Добреля. — Выходит, что оставляем Днепровск?

— Молчи, Матвей, — тяжело дыша и обливаясь потом, тихо ответил Жежеря. — Сказано: отходим на новые рубежи…

— Я молчу, — вздохнул Добреля. — Но только не могу понять, что у нас получается…

— Не скули, — недовольно ответил Жежеря. — И без тебя сердце разрывается…

Переправлялись вслед за эскадронами кавалерийской дивизии по наплавному мосту, наведенному саперами. Он держался на лодках, понтонах, огромных колодах. Проезжая полоса моста была узкой, часто в темноте бойцы падали в воду и просили помощи. Все торопились, так как немцы вот-вот могли начать обстрел моста с берега и с воздуха. Однако фашисты пока не стреляли. Только позже наши догадались, в чем дело. Оказалось, что вслед за курсантами двигались немцы, переодетые в красноармейскую форму. Дойдя до левого берега, они ударили из автоматов в спину курсантам.

Завязался жестокий рукопашный бой, в котором курсантам удалось уничтожить всю ударную группу гитлеровцев.

…Больше недели полк Савельева вел бои на подступах к Днепровску. Фашисты оттеснили его к зданиям института железнодорожного транспорта. Это были новые, просторные учебные корпуса. Этот современный студенческий городок был гордостью Днепровска.

Оставив территорию института, полк еще сутки держался в городе, отчаянно обороняя каждый дом, каждый квартал. И все же вынужден был отойти.

В полдень бойцы переправлялись через реку. Небо застилал красно-рыжий дым, сквозь который едва виднелся медный диск солнца. Над понтонным мостом, по которому двигались савельевцы, висели фашистские самолеты. Они сбрасывали на них бомбы, обстреливали из пулеметов. Перед бойцами взвода Радича, только что вышедшими к берегу Днепра, взорвалась авиабомба. Ранило нескольких бойцов, в том числе и сержанта Стешенко: ему осколком распороло живот. Григорий, придерживая руками страшную рану, бережно опустился на большой камень. По его грязным пальцам текла густая черная кровь. Сержант умолял:

— Товарищ младший лейтенант! Мне крышка… Но… не оставляйте здесь. Перенесите на тот берег, — может, эти гады туда не доберутся.

Над ним склонился Воловик:

— Не бойся, друг, не оставим. И о смерти не думай. Лекари зашьют, вылечат. Мы еще погуляем на твоей свадьбе.

Сержант поднял на него страдальческий взгляд:

— Вы ей напишите, дядько Денис. Вы адрес знаете. Отца и Ульяну известите. Только не пишите, что так по-дурному… Скажите, что в бою…

Его положили на плащ-палатку и понесли через мост. Савельевцы спешили изо всех сил. Радичу тяжело было смотреть на своих заросших и запыленных боевых друзей. Часто мелькали белые повязки бинтов, сквозь которые проступала кровь. Раненные в ноги шли, опираясь на винтовки, костыли или на плечи своих товарищей. У всех на лицах — и гнев, и печаль. Тяжкие вздохи, ругательства, проклятия… Родное воинство! Что тебя ждет впереди?