Неожиданно грянул гром, и ливень хлынул с новой силой. За его раскатистой канонадой Клим услышал другие звуки, похожие на эхо загрохотавших небес, глухие и частые. Он оглянулся на светящийся город и вдруг осознал, что там звучат выстрелы. Слились в один сплошной грохот несколько взрывов, и снова затрещал шквал очередей. Сквозь стену дождя сверкнула над крышами вспышка, и по секундам задержавшегося звука разрыва Клим понял, что бой не так уж и далеко — где-то в центре города. Он вскочил, бросившись вдоль улицы на звук уже затухающей стрельбы. Навстречу, прижимаясь к стенам, бежали две женщины. Преградив им путь, Клим спросил:

— Что происходит?!

— Сеньор, туда нельзя! Уходите!

— Стрельба далеко?

Женщины не ответили и, решительно отстранив его с пути, бросились дальше. Клим пробежал ещё пару переулков и, прислушиваясь, пошёл быстрым шагом, чутко ловя любой посторонний звук. Выстрелы звучали всё громче, но становились всё реже и реже, пока не прекратились совсем. Все звуки снова заглушил шум дождя, и Клим остановился, не зная, куда идти. Ливень и стрельба разогнали всех прохожих, превратив улицы в пустынный лабиринт. Вдруг он увидел поднимающийся столб дыма всего за крышами двух домов. Клим снова побежал, разглядев между домами узкую лазейку. Освещая всю улицу, пылал перевёрнутый набок автомобиль, без единого стекла в окнах, с распахнутым, словно голодная пасть, капотом. Не побеждённое дождём пламя озаряло небольшую площадь с тусклыми витринами и художественно исполненными вывесками. «Креольский конь» — прочитал Клим самую яркую. Этому зданию в два этажа досталось больше других — не осталось ни одного целого стекла. Невдалеке от горящей машины стояли, столкнувшись, ещё две, с пулевыми и осколочными дырами вдоль дверей. От площади разбегались четыре улицы, и все они были перекрыты полицейскими патрулями. Всё ещё не доверяя наступившей тишине, полицейские осторожно выглядывали из-за углов и, подбадривая друг друга, перекрикивались:

— Всё кончено?

— Да, он был один!

— Комиссар приказал расчистить площадь.

— Начинайте с вашего края, затем мы!

Однако выйти из укрытия так никто и не решился. Клим заметил впереди спины двух полицейских в плащах с капюшонами, спрятавшихся за превращённой в баррикаду ручной повозкой. За шумом дождя они не расслышали подошедшего сзади Клима и тихо переговаривались, выглядывая на площадь сквозь щели в днище.

— Боши вконец обнаглели, — негромко произнёс один.

— Устроить бойню в центре города! — возмутился второй. — Сколько наши умники будут их терпеть?

Клим прижался к стене всего в трёх шагах от них и слышал каждое слово.

— Их вонючие деньги заткнули всем рот.

— Да, денег у них хватает.

— Я слышал, что «Креольский конь» был выкуплен бошами на всю ночь. Я даже не могу представить, сколько это может стоить.

— С нашими окладами мы можем только позаглядывать в окна.

— Говнюки! Нет, чтоб устраивать свои разборки где-нибудь в сельве, так им подавай центральную площадь!

— Это не их разборки. Шмидт сказал, стрелял какой-то русский.

— Шмидт жив?! — вскрикнул Клим, и оба полицейских взвились, как ужаленные.

Переглянувшись и тяжело выдохнув, они заревели в один голос:

— Карамба! Проваливай вон! Сюда нельзя!

— Шмидт жив? — переспросил уже тише Клим.

— Жив, жив, — пытаясь реабилитироваться за конфуз, угрожающе надвинулся на него полицейский.

— Чего не обещаю тебе, если не исчезнешь с моих глаз, — он красноречиво постучал по собственной ладони стволом револьвера. — Даю пять секунд, чтобы я не смог тебя найти.

Клим предпочёл поверить ему на слово и, развернувшись, побрёл прочь. Уходя, он услышал, как второй полицейский зло, сквозь зубы, признался:

— Как же он меня напугал!

— Надо бы его обыскать.

— Ещё не хватало облапывать всяких бродяг!

Насквозь промокший, в бесформенно растянувшейся одежде, Клим действительно походил на бездомного бродягу. Пропетляв незнакомыми улицами, он остановился и неожиданно понял, что не знает, где находится. Пройдя вдоль домов, он увидел вывеску и прочитал название улицы. Оно ему совершенно ни о чём не говорило. Бездумно шагая под непрекращающимся дождём, Клим проблуждал ещё полчаса, а может, и час, как вдруг понял, что бесконечно так продолжаться не может. Он словно замер на перепутье, боясь признаться самому себе, что попросту тянет время и мечется, не в силах на что-то решиться. В голове звучали последние слова Сергея Ильича: «Тяжела твоя ноша». Но ещё тяжелее сейчас казались промокшие в кармане билеты. Чуть дальше, вдоль потянувшегося ряда небольших лавочек, Клим увидел освещённую дверь. Распахнув её настежь, хозяин выметал на мокрую улицу скопившийся за день мусор. Как ни старался Клим не испугать его своим неожиданным появлением, это ему не удалось:

— Закрыто!

— Я знаю, простите.

Достав из кармана конверт с билетами, Клим отрешённо повертел его перед лицом хозяина и спрятал обратно. Как и подавил готовый уже вырваться приготовленный заранее вопрос: «Как пройти в порт?»

Улыбнувшись, он спросил:

— Сеньор, не подскажете, где улица Альварадо?

— Вы на ней находитесь, — оперевшись на метлу, хозяин смерил его подозрительным взглядом.

— Вот как? — оглянувшись, удивился Клим. — В таком случае не подскажете, где находится памятник мореходу Мартину?

— Вы выбрали не лучшее время для знакомства с нашими памятниками, — проворчал хозяин, опознав в нём европейца. — Там!

Он махнул рукой в темноту, и не успел Клим уточнить — где «там», захлопнул дверь. Монумент мореходу оказался неприметной скульптурой, мимо которой можно пройти и не заметить. Стерев рукавом воду с таблички, Клим убедился, что не ошибся, и оглянулся в поисках дома с пихтами. А вот пройти мимо этого дома и не обратить внимания оказалось делом невозможным. Тяжёлые кованые ворота, под стать им забор с пиками, овитый плющом, за ними идеальными рядами замерли конусы пихт. В доме было темно, и Клим, недолго думая, взобрался на забор, поймав себя на мысли, что будет очень некстати, если сейчас выскочат сторожевые псы. Однако Хоффман был уверен в собственной безопасности и собак не держал. Непрекращающийся ливень не смог нарушить идеальный порядок во дворе. Каменные дорожки очищены от опавших листьев, вдоль низкой ограды — крохотные фигурки спрятавшихся в подстриженных кустах ангелочков и зайчат. На кованых спицах, выгнутых аркой, тускло светятся шары фонарей. В каждом деревце, кустах, поникших намокшими гроздьями цветах чувствовалась опытная рука садовника.

«Эстет!» — хмыкнул Клим.

Он подошёл к ближайшему окну, приложил к стеклу ухо, убедился, что в доме тишина. Затем нашёл в зарослях увившего стены до самой крыши плюща входную дверь и толкнул её. Сомнений не было — хозяина нет, но он на всякий случай постучал. В ответ ни звука. Тогда, спрятавшись от дождя между стеной и густыми побегами плюща, Клим сел, обнаружив сухое место и настраиваясь на долгое ожидание. Его зубы стучали от холода, всё тело дрожало, но Клим старался не думать об этом и перебирал в памяти день за днём, прожитые вместе с четой Милодановичей. Он не успел ещё вспомнить их все, когда заметил луч света, проникший сквозь ворота. Хлопнула дверца автомобиля, и послышался недовольный голос Хоффмана:

— Мог бы подъехать и ближе! Здесь всюду лужи!

— Простите, босс, не видно ни черта, я боялся въехать в ворота.

Клим вскочил, вжавшись в стену, и выхватил пистолет. На охраняемой каменными зайцами дорожке появились двое. В спутнике Хоффмана Клим узнал Пёшеля — тот энергично постучал себя ладонью по голове и, как показалось, весело выкрикнул:

— Представляете, босс, я до сих пор не слышу на одно ухо!

— Всё это ерунда! Он мне говорил — ты вступил в дерьмо! И кто из нас в дерьме?

Оба они шли нетвёрдой походкой, поддерживая друг друга под руку, и Клим догадался, что Хоффман и Пёшель изрядно навеселе.

— Но когда грохнуло под машиной Мюллера, я уж решил, что угодили в нас. Наше стекло рассыпалось в пыль, а у вас хоть бы царапина!