Но вот что делать c ними и их предложением он пока не понимал. Приплыли три дня назад; не скупясь на подарки, быстро выяснили кто может организовать их приватную встречу с князем. Видать хорошо одарились, так как желающие посодействовать нашлись быстро. Мало ли по какому поводу народ хочет встретиться с князем?!Чего угодно, но такого Всеслав не ожидал. Изгнанники с Руяна, хотя, теперь уже с Рюгена, рассказали не такую уж и невероятную историю, но её последствия…

Суть, по их словам, была в следующем: после их вынужденного оставления родины, судьба забросила их в новгородские земли. Однако, давнее соперничество словен и руси не забыто в новгородской земле, посему отнеслись к ним довольно холодно, — как к изгоям. Хотя, ещё недавно половина купечества была у них частым гостем и клялась в вечной дружбе. Но они не в обиде, ибо Доля и Недоля всегда играют людскими судьбами и ещё неизвестно, как повернётся дальнейшая судьба у тех, кто отказался от старой дружбы, променяв её на куны.

Так бы они и вели жизнь изгоев, но вдруг подвернулся — в лице одного новгородского купца — случай всё изменить. Купец тот много лет вёл свои дела с Полоцком, перевозя свой товар через Варяжское море, а затем вверх по Двине. Но в тот раз Доля отвернулась от него: пограбили его в самом устье германцы, что поставили там не так давно свой городок. Купец оказался весьма состоятельным, да к тому же имел влиятельных друзей для того, чтобы отомстить. Но дело обещало быть не слишком прибыльным, посему из новгородцев мало нашлось охотников, в отличие от несчастных изгоев, которым терять было абсолютно нечего.

Взяли они тот городок изгоном, побив всего десяток глупцов, вздумавших сопротивляться. Купец обидчиков своих наказал, с жителей за татьбу виру стребовал и с новгородцами убрался восвояси. Вся же русь осталась в городке, решив бить челом полоцкому князю, дабы он принял их под руку свою вместе с городком германским. Они были готовы переселиться с новгородских земель и ещё пригласить всех рода русского, кто сейчас в своих землях от германцев терпит притеснения. А прежде чем дать ответ, Всеславу предлагали подумать над дальнейшей жизнью княжества. Ведь все ливы и так платят ему дань, значит и земли по берегам Двины фактически его. Почему тогда германцы не платят ему налоги за торговлю с ливами русью? Что будет, когда германцы окрепнут? А если новгородцы, с которыми у Полоцка уже сто лет замятня, решат взять себе эти земли? Хоть так, хоть так, но вся торговля с закатом будет для его купцов закрыта. Нужно ли ему сие?

В то время, как они обещают быть верными подданными, блюсти его интересы в тех землях, подчиняться наместнику, которого он над ними поставит. А со временем, кто знает как жизнь повернётся, может появиться у него новый удел в княжестве. Взамен, просили защиты от германцев и новгородцев, с которыми, по их мнению, ещё ни раз придётся пересечься. Понимают они проблему с их верой, которая противна князю, и готовы принять от него мужей, что будут средь них проповедовать. Обещали насилия над ними не чинить, крещению не препятствовать, но в ответ просили насильно в христианство никого не обращать.

Предложение безусловно интересное и смелое, особенно если учесть, что так далеко влияние княжества не распространялось даже при Чародее. Никогда ливы, живущие у моря, не платили Полоцку дань. Но ведь полностью правы варяги: как только закроют ему устье Двины, так и кончится его торговля. И так родичи, будь они не ладны, обложили со всех сторон: с Новгородом ни войны ни мира уже несколько поколений, дикая литва всё чаще тревожит границы. Всё настолько плохо, что уже много лет Полоцкие князья вынуждены плясать под дудку Смоленска. А если ещё и закупорят устье Двины, княжеству придёт конец. Не сразу. Два, может три поколения они протянут на внутренних резервах и том запасе прочности, что оставил после себя Чародей. Но небольше, ибо наследство его уже порядком растрачено в бесконечных внешних войнах и участившихся внутренних конфликтах. Всеслав прекрасно помнил историю своего негаданного возвращения на полоцкий стол, которое ничем, кроме Божественного вмешательства, объяснить невозможно.

Возможно, Господь даёт ему шанс не только освободиться из-под смоленской опеки, но и восстановить былое величие княжества. Ведь путь по Двине удобней и быстрей, чем по Волхову. Сейчас он возьмёт под контроль устье, а через несколько лет полностью обезопасит весь путь по реке. У Новгорода второй год проблемы на торговых путях, и с владимирским князем отношения такие, что вот-вот война. Если сейчас действовать быстро, то благодаря алчным новгородцам, через несколько лет вся область между Двиной морем станет его и Новгород упадёт ему в руки. Пусть ближайшие годы новое владение не будет приносить особенного дохода, но властитель тем от купца и отличается, что может видеть и планировать на годы вперёд.

Решено! Всеслав поднялся объявить свою волю: Полоцкой земле у Варяжского моря, БЫТЬ! Учреждает он новую область под руководством княжеского воеводы, коему вся пришлая русь должна подчиняться. На два года поселенцы освобождаются от всех налогов. Все сборы, причитающиеся с купцов, брать по старине и они идут на внутренние нужды нового владения. За это время переселившаяся русь должна поставить град каменный в устье Двины. Обид купцам чуди и ливам не чинить, наоборот, лаской склонять перейти под княжескую руку.

Наверное, это было мудрое решение. Но если бы он знал всю подноготную данной истории, то наверное ладья рюгенских изгнанников не дошла бы до Варяжского моря.

Новгород

Прав был архиепископ, когда назвал алчность смертным грехом; сто раз прав, когда говорил, что погубит тот грех и тело и душу. Ведь предупреждал его индиец: торговать его товаром только в Полоцке и окрестностях. Так не послушал его на свою беду. Попытался продать германским купцам в их торговом посту, что не так давно был отстроен в устье Двины. Продал на свою голову! Слава Создателю, живым ушёл. И то неизвестно добрались бы остатки его ватаги домой, если б не повстречали в Варяжском море возвращающихся ушкуйников.

Как в насмешку, после своего спасения беды Акинфия только начинались. Ведь товар он брал под честное слово, с обязательством расплатиться после Полоцка, да привезти оттуда индийцу новости. И вот, привёз — ни денег, ни товара, ни новостей — а сам гол и бос. А индиец сидит, молчит. Сложил руки домиком и не мигая смотрит, будто сквозь тебя, своими неживыми глазами, словно прикидывает, как с тобой расправиться.

Раздавшийся стук в дверь не прервал его размышлений, индиец только бросил короткое «да». Вошла одна из его сестёр, девка высокая да ладная. В другой раз, не преминул бы полюбоваться на неё ещё раз. Правда, индийцы у себя дома одеваются, прости Господи, но от такой красотки глаз не оторвать. Только не сейчас: кажется, отведи глаза — и всё то, что взвешивает индиец в своей голове, все за и против, склонится не в его сторону.

Сестра подошла к индийцу, протянула ему несколько раз свёрнутый и запечатанный по центру восковой печатью лист бумаги, что-то негромко сказала ему на своём языке. Индиец кивнул, сломал печать, развернул лист и быстро пробежал глазами текст. Ответил сестре на своём, где Акинфию, вроде, послышалось «доигрались» и протянул письмо сестре. Та по прочтению разволновалась, накинулась с расспросами на своего брата. Индиец лишь устало махнул рукой и разразился недлинной речью, под конец которой сестра немного успокоилась.

Выпроводив сестру, он погрузился в длительные раздумья. Потом, словно вспомнив о предыдущем разговоре, повернулся к Акинфию со странной фразой: «Паровозы нужно давить, пока они ещё чайники. Что сидишь, иди собирайся, едем приводить народ к общему знаменателю». Увидев его непонимающий взгляд, поправился: «Нанесём германским латинцам ответный визит, виру стребуем».