— Да, да, — закивал Клим, пытаясь подняться. — Тик-так, они умерли, а я их оживил.

Рукам всё ещё не возвращалась подвижность, и, неуклюже поднявшись, он оперся спиной о ноги Фегелейна. Заметив рядом дикаря с каменным топором, Клим ткнул пальцем в топор, затем показал себе в грудь и скрестил руки.

— Делать так, и нет тик-так.

Получился каламбур, однако Климу было не до шуток. Хлынувшая в руки кровь вызвала резкую боль, он застонал, закрыв глаза, и сразу почувствовал, что ему бросились на помощь. Его пытались поднять, подставляя спину, он качнулся на непослушных ногах, и его тут же поддержали под руки. Затем, расступившись, дикари обозначили путь на выход в кусты, куда бежал Удо.

— Его тоже, — кивнул на Фегелейна Клим. — Без него нет тик-так.

Для убедительности Клим снова сложил скрещенные руки, показывая на часы, однако его поняли и без жестов. Вождь всё ещё колебался, тогда Клим вырвал из рук дикаря топор и, недолго думая, рубанул по связывающим руки Фегелейна лианам. Занемевшие ладони не удержали тяжёлый камень, и топор улетел через голову, но своё дело он сделал. Фегелейн рухнул, а Клим склонился, хлопая его по щекам.

— Теперь хорошо, теперь будет тик-так.

Подарить свободу, в понимании дикарей, не означало примитивно отпустить. Всё ещё едва державшихся на ногах Клима и Фегелейна сопровождали всем племенем. Заботливо очистив тела от паразитов, их вывели к реке и повели вдоль берега. Небольшой отряд с дротиками шёл впереди и, протаптывая дорогу, попутно распугивал зазевавшихся зверей и змей. Климу иногда казалось, что здесь они уже были, когда шли к водопаду, но затем он понимал, что ошибается. Всюду была нетронутая сельва, густая и тёмная.

— Куда нас ведут? — не рассчитывая на ответ, спросил Клим.

— К плато, — уверенно ответил Фегелейн. — Я видел обрыв, да и солнце встало там — мы идём на восток.

Немного подумав, Фегелейн качнулся на непослушных ногах и добавил:

— До сих пор не верю, что мы всё ещё живы. С часами ты хорошо придумал, вот если бы их ещё вернуть?

— Не надейся. Вождь скорее нас вернёт на ветку.

— Понимаю, хотя мне их и жаль. Поработают немного, потом часы повесят на дерево, а когда-нибудь забравшиеся сюда исследователи будут гадать — откуда они взялись?

Неожиданно идущий впереди отряд остановился и поднял копья. Клим уже знал, что так дикари сигнализировали об опасности, но на этот раз было что-то другое. Немного свернув в сторону, они обступили невысокую пальму. Под ней лежал человек в удивительно знакомой серой куртке. Клим ещё только приглядывался, но Фегелейн опознал его сразу.

— Далеко сумел забраться. Я был уверен, что его давно сожрали.

— Это Удо? — поразился Клим.

Моряк был ещё жив. Но на вид напоминал скорее распухшую кровоточащую куклу, чем человека. Из глаз, рта, ушей сочилась кровь. Кровь запеклась под ногтями, каждая царапина на теле истекала кровью. Удо не подавал признаков жизни, но Клим видел, что на его шее всё ещё пульсирует вена, и хотел тронуть за плечо, но его тут же схватили за руку сразу два туземца.

— Оставь, — догадался Фегелейн. — Он потому до сих пор цел, что даже зверьё обходит его стороной. Он насквозь пропитан ядом.

Тот путь, на который ещё не так давно понадобился день, они проделали, не успело солнце подняться в зенит. Им помогали двигаться, едва не волоча под руки, тащили, хватая за куртку. Клим услышал рёв водопада, а затем увидел склон. Выбравшись из устланной зеленью чаши, они снова оказались рядом с плато. Здесь, под открытым небом и солнцем, теперь уже туземцам казалось неуютно. Дикари постоянно оглядывались на родные джунгли, а потом вдруг исчезли. Фегелейн с Климом поискали их взглядами, затем пожали плечами.

— Странно, — сказал Фегелейн и тяжело сел на камень.

— Что бы это значило? — поддакнул Клим.

Вокруг росли редкие деревья, вздымались нагромождения камней, и всюду желтела жухлая трава. Совсем не так, как внизу. Позади приглушённо гудел водопад, а впереди слепил бесконечный горизонт.

— Куда они исчезли? — спросил Клим.

— Уместнее спросить, почему они нас оставили. Такое чувство, что что-то их здесь пугает, — ответил Фегелейн, зажимая рану на руке. — Даже для дикарей нелогично отпустить, чтобы подвергнуть новым испытаниям. Это не простое место, что-то они хотели нам этим сказать или показать.

Оглянувшись, Фегелейн неуклюже взобрался на гору камней, и неожиданно Клим услышал его радостный крик:

— Ну, за такое и часов не жалко! Живём, Вилли! Взбирайся, ты должен это видеть сам!

Всего в сотне метров, спрятанные под срубленными ветками и маскировочной сетью, стояли три грузовика.

— Откуда они здесь? — едва сдержал нервный смех Клим.

— Это машины Бормана! — захохотал Фегелейн. — Зелёные дети джунглей точно знали, что нам нужно! Выбирай любую!

Плющ до самой крыши и завешенные бордовыми шторами окна. Прежде жёсткое плетёное кресло, теперь невероятно удобное и располагающее к звенящему молчанию. Как же мало нужно, чтобы повернуть мироощущение вспять. И небольшой домик с потерявшими былую свежесть стенами неожиданно превращается в дворец у склона горы. Тихое зелёное озеро становится морем. Неизменным остаётся лишь ощущение невероятного спокойствия. Оно обволакивает, убаюкивает, стирает из памяти лишнее, пугающее, отталкивающее. И уже сомневаешься — было ли всё в действительности? Пираньи, анаконда, кровожадные пигмеи, призрачное золото? И не плод ли это воспалённого воображения, напёкшего голову безжалостного аргентинского солнца? Но Клим понимал, что именно так организм включает защитную реакцию: стереть, забыть, выбросить из памяти! Однако раны на теле и синие следы на руках — как безжалостный нашатырь для пытающихся спрятаться в раковину небытия воспоминаний.

— Бедный мальчик, — с тоской вздыхает Ольга Павловна, беря ладонь Клима в свои тёплые и мягкие руки. — Сколько же тебе пришлось пережить.

— Твой рассказ действительно невероятен, — соглашается Сергей Ильич.

Он отрешённо теребит газету и, неспешно кивая, повторяет:

— Крайне невероятен. Вчера при подозрительных обстоятельствах скончался наш мэр Хуго Кабрера, и поговаривают, что его отравили. Все газеты трубят только об этом, а я уже и забыл о такой важной новости. Мар-дель-Плата гудит, а все мои мысли — только о твоих похождениях.

Клим задумался, не пропустил ли чего, и, вспомнив, полез во внутренний карман.

— Возьмите, — протянул он крохотный ТК с въевшимися в рёбра рукоятки потёками сока зелёной травы. — Он спас мне жизнь.

— Если он твой спаситель, зачем возвращаешь? — отмахнулся Сергей Ильич. — Оставь. Лучше отблагодари его чисткой и смазкой. О диких племенах я слышал, но считал, что всё это по большей части легенды. Когда наши докеры напьются в корчме у Паскуале, то и не такое услышишь.

— Сергей Ильич, Гитлер жив, — напомнил Клим.

— Да-да, ты уже говорил. Тебе же говорил Фегелейн. А где гарантии, что это не фантазии недобитого нациста, разглагольствующего о новом рейхе?

— Серж! — вступилась Ольга Павловна. — Ты всегда сомневаешься, но Клим видел Бормана!

— Оленька, — улыбнулся Сергей Ильич, — я рад, что этот негодяй понёс заслуженное наказание, и не сомневаюсь в правдивости слов Клима. Но всё дело в том, что Клим хочет донести всему миру, что самый главный негодяй жив! А для этого слов недостаточно. Нужны факты, документы, доказательства. Если советская Россия обратится к правительствам мировых держав, опираясь лишь на слова Клима, то кто её станет слушать? Но я понимаю, куда ты клонишь. И об этом мы с тобой говорили не раз. Пойми, нет уже той нашей России. Мы для коммунистов — чуждый классовый элемент. В данный момент я чувствую, как в тебе клокочет кипяток страстей, а нужен холодный душ логики.

— Серж, но прошло столько лет. Я соглашалась с тобой, потому что нам нечего было предложить. Но сейчас, когда мы принесём такую важную тайну, нас простят. А разве сам факт появления у нас Клима — это не знак, что грядут перемены? Я хочу домой! — голос Ольги Павловны неожиданно дрогнул. — Я хочу в Россию, какой бы она ни была. Здесь всё чужое, и мы здесь чужие! Я хочу ступить на родную землю, а потом будь что будет. Я же знаю, ты сам давно этим грезишь. Даже во снах.