Ничего сверх защищённого действительно не оказалось, дорога привела их к искомым строениям. Точнее, древним руинам. С воздуха в одном месте были заметны торчащие колонны и всё. Оператор попытался сканировать место с помощью лазера установленного на борту машины, но из за слишком густой листвы ничего конкретного получить не удалось. Есть одно большое каменное строение и три маленьких. На счёт маленьких пока непонятно, но большое имело место быть. В давние времена, наверное весьма большое. С их позиции полностью увидеть невозможно, теряется за деревьями. Теперь, просто куча камней оплетённых лианами, между которыми проросли деревья.

Не понятно, что это было раньше, но уточнять почему-то не хотелось. От одного взгляда на руины начинался лёгкий мандраж. Мандраж? Он самый, и птицы рядом с ним почему-то не поют. Интересно, а с чего бы ему боятся груды камней? Вдох – выдох, успокоиться. Может там находится некая магическая штуковина, на которую он реагирует? Поинтересовался у народа, может тоже чуют. Да, есть такое дело, Большой и Счастье испытывали беспричинное беспокойство. А Токареву, хоть бы что, тепло хорошо, насекомые не кусают, противник об их существовании не догадывается, всё замечательно. Занятно, значит нечто в глубине развалин действует исключительно на светящихся. Это может быть интересно командованию, Игорь включил запись на своей камере.

Перестроились и двинулись на разведку. Теперь Игорь впереди, за ним Стрельченко и Токарев, тыл прикрывает Большаков. Крыша здания не сохранилась, большинство внутренних перегородок так же развалилось, понять для чего использовалось здание было решительно невозможно. По мере приближения к центру и усиления неприятных ощущений, деревьев становилось меньше, а сохранившихся стен больше. Наконец, после очередного поворота, они оказались в большом зале, где был найден ответ на вопрос о предназначении данного сооружения.

В центре зала лежала отполированная до блеска здоровенная плита из чёрного гранита. Именно она являлась источником их беспричинного страха. Вот он какой, жертвенный алтарь, а на видео с тактической камеры, плита и плита. Весьма странно, но плита выглядела как новенькая, только что отполированная. Ни где ни скола, ни царапины, ни трещинки, ни каверны. Даже огромные малахитовые вазы в Эрмитаже выглядели старше, а им всего - то и двух сотен лет не исполнилось и стоят в помещении. Ещё вопрос на засыпку, как они её сюда затащили, ни в один дверной проём встретившийся им по пути она не пройдёт. Если только она не стоит здесь со времён постройки храма, которому визуально лет под тысячу. По крайней мере, Олег из Камбоджи привозил похожие фотки.

Как-то осмыслить и структурировать увиденное он не успел. Неожиданно, словно прямо из воздуха, в зале появился гоблин с ярко красной аурой. Но прежде чем четыре ствола в прямом смысле изорвали его тело, он успел что-то выкрикнуть, взмахнуть руками и капитан увидел, как в сторону Большакова протянулась полоса тумана, по которой полетел сгусток огня. Ещё в начале гоблинских завываний, Большой заученно сместился в сторону и пламя пролетело мимо. Сгусток врезался в одну из уцелевших колонн и взорвался. Ударной волной Большого бросило прямо на алтарь.

Дикие земли

Как же он заорал. На войне постоянно кричат и свои и чужие, от боли, страха, ненависти, он сам орал как резанный под первой бомбёжкой. Но такого! Это не боль и не ужас, это было вообще за гранью, человек так кричать не может. Тем более Василич, сохраняющий хладнокровие даже в самых критических ситуациях. У Олега во дворе жила бездомная собака со щенятами и однажды, какая-то тварь решила посмотреть, как умирает живое существо. В её отсутствие, облил щенков бензином и поджёг. Он тогда проплакал всю ночь. Самое ужасное воспоминание детства, которое до сих пор вызывает содрогание, это вой собаки над сожжёнными щенками. Но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас. От испытываемого ужаса, у Берсенёва волосы под шляпой встали дыбом. По сведеньям добытым десантниками, прикосновение к алтарю – смерть, без вариантов. Но ни какое описание и ни какое видео не могли передать, на сколько ужасная.

Зеркало Рицы, горы в осенних красках, разноцветные листья скользят по озёрной глади. Дзен! Есть ли глубины, на которые человек может погрузится в него? Может ли человек в разной степени становиться частью мира? Учитель никогда не отвечал на такие вопросы «не хочу лишать вас столь захватывающего приключения», таким всегда был его ответ. Учитель, кем бы ты ни был, спасибо тебе, за всё что ты сделал для двух десятков оболтусов, за невероятное приключение, за тот последний фокус, что буквально вбил ему в голову при их последней встрече. Сейчас, Игорь отчётливо видел и чувствовал, как из Большакова в камень перетекает не просто энергия, а сама жизнь. Если что-то сейчас и может помочь, то только он. Странный фокус по выключению электроники и разделению слепленных магнитов, как говорил учитель, разрывающий энергетические связи. Чтобы жизнь продолжилась вновь! Игорь ударил ладонью по плите алтаря.

Женщина, прекрасная какой-то нечеловеческой красотой. И её взгляд. Из глаз этой женщины на него взглянула сама вечность, в которой рождались и умирали империи, цивилизации зарождались, достигали своего расцвета и умирали. Гибли целые миры, оставляя после себя лишь пыль уносимую солнечным ветром. Ни какой человек не мог выдержать этот взгляд, потому что человек перед вечностью, это меньше чем ничто. Человек, но не вселенная, которая и есть вечность, сейчас он сам был вселенной и вселенная была им. И в этой бездне, что вглядывалась в него, капитан увидел…. Пламя. Разумное и в то же время безумное в своей алчности. Ненависть перемешанная с презрением. Гордыня, в совершенно гипертрофированных формах. Зло, абсолютное, не допускающее для нормального человека иного толкования.

Удар, короткий полёт, снова удар, об пол, всем прикладом, аж воздух вышибло из лёгких, и совершенно ошалевший Стрельченко с залитым кровью лицом, лежит у него на груди и смотрит ему в глаза. Завертел головой, как Большаков? Вроде дышит, Токарев зацепив его за стропу на разгрузке, оттаскивает в сторону. Машинально отметил, какое не простое это занятие, во всём снаряжении Большой килограмм под сто сорок, а может вообще, все полтора центнера. Вывернулся из объятий сержанта и на карачках, волоча по полу автомат, пополз к старшине.

- Василич, ты как – идиотский вопрос, краше в гроб кладут.

- Слабость – чуть слышно прошептал старшина.

- Слабость это х…, сейчас починю – в родном мире, все упражнения по управлению энергией казались безобидной замутью сомнительной полезности. Здесь, фантастикой ставшей реальностью. Значит должна сработать и перекачка энергии.

- Счастье, Башня. Держать входы, нас окружают – теперь сосредоточится, мир это энергия, ему надо лишь перераспределить её. Вдох, выдох. Поехали. Словно струя раскалённой плазмы потекла сквозь тело.

Удар по лицу, ещё один, как сквозь толщу воды доносится голос Большакова «Хватит. Игорь, довольно». Открыл глаза, на автомате сблокировал ещё одну оплеуху. Большой в отчаянье пытается вырвать свою руку из его ладони. Капитан разжал пальцы и старшина упал на покрытый инеем пол.

- Прости. Мне показалось, что ещё чуть - чуть и я взорвусь.

- Бой вести можешь?

- Шутишь, давай сюда тварей, я их голыми руками разорву и ногами затопчу.

- Твой настрой радует, потому что я завёл нас в засаду.

- Командуй.

- Давай к Токареву, в первую очередь отстреливай светящихся. Для гарантии, стреляй в голову. Всё, действуй.

Пока добежал до позиции Стрельченко, тот уже успел высмотреть цель и метнуть в неё, оставляющий за собой дымный шлейф, зелёный шар РГН. Грохот взрыва, а следом за ним визг тварей, видать удачно попал. Подбежал, занял позицию с правой части проёма, ему всё равно с какой руки стрелять. Выглянул одним глазом и тут же спрятался обратно. С этой стороны проход к алтарному залу был более менее расчищен от обломков и сейчас на полу корчилось три гоблина, а ещё два уже отмучились.