Лицо Сергея Ильича неожиданно потемнело, и он протяжно вздохнул:

— Не было дня, чтобы я об этом не думал. Увы, старею, делаюсь сентиментальным, теряю хватку. Будь у нас хотя бы одна зацепка, документ, факт, я бы не сидел здесь, а уже выбивал каюту на первый подвернувшийся пароход, идущий в Европу. Но нам нечего предложить. Увы, нет ни одного доказательства. Нас сочтут лгунами, выторговывающими прощение.

— Да, — грустно согласилась Ольга Павловна. — Прискорбно, что нам остаётся лишь мечтать о фригийской колеснице.

Клим недоумённо поднял глаза.

— Царь древней Фригии Гордий подарил храму Зевса колесницу, завязав упряжь волов сложным узлом, — пояснил Сергей Ильич. — Ольга Павловна хотела сказать, что нам нужен дар для советской России, сравнимый с царской колесницей. А чтобы решить наши проблемы, останется лишь разрубить Гордиев узел.

— Я докажу! — Клим нетерпеливо пощёлкал пальцами, вспоминая, в свою очередь, что-нибудь из древней мифологии. На ум пришла фраза древнегреческого Евклида. — «Аксиос» — ценный, достоверный! Я сам всё видел и готов клятвой, положа руку на комсомольский билет, подтвердить каждое своё слово. Я могу снова пройти этот маршрут, привести к озеру с золотом. Пусть допросят Фегелейна! И потом, неужели сложно прочесать весь город? Здесь ведь всюду нацисты!

— Наивный, доверчивый мальчик. Клятвам и словам давно никто не верит. Допросить? На каком основании? Перон не выдаст ни одного нациста. Скорее, он сделает вид, что ослеп, чем разглядит хоть одного из них в своей стране. Ты прав: всё так и есть — нацисты здесь повсюду, но все делают вид, что никто ничего не знает. Дипломаты Перона извернутся ужами, но сделают всё, чтобы от твоих доказательств не оставить камня на камне.

— С такой информацией должны работать не дипломаты, а разведка, — вдруг осенило Клима. — Всё, что мне известно, сообщим в наше разведуправление, а уж как этим распорядиться, разведчики знают лучше нас.

Сергей Ильич нахмурился и долгим невидящим взглядом посмотрел сквозь кувшин на столе.

— Ты же отдаёшь себе отчёт, что нам предстоит неприятная встреча с ЧК?

— ЧК уже нет, — поправил Клим.

— Вот как? Кто же теперь?

— Народный комиссариат внутренних дел.

— А что, народный комиссариат уже не так щепетилен в классовых вопросах?

— Сергей Ильич, моя страна благодарна всем, кто хочет ей помочь.

— Да-да… — задумался Сергей Ильич. — Понимаю.

Он сжал ладони, крепко сцепил пальцы и, закрыв глаза, ушёл в себя. Никто ему не мешал. Ольга Павловна перехватила удивлённый взгляд Клима и приложила палец к губам. Она прекрасно понимала, что творится в душе мужа. Неожиданно Сергей Ильич будто очнулся.

— Я знаю, Оленька, как ты тоскуешь по Родине, и никогда не думал, что скажу это, но всё когда-то случается впервые.

По его дрогнувшим скулам Клим догадался, что нелёгкое решение принято. В следующее мгновение Сергей Ильич неожиданно хлопнул ладонью по столу:

— А гори оно всё синим пламенем! Если расстреляют, так я и не собирался жить вечно! Послезавтра к нам зайдёт пароход из Рио-Гранде, потом он отправится в Стамбул, и обещаю — я добуду на него три билета. Прекрасный белый пароход, который отвезёт нас в Турцию, а там уже до России рукой подать!

— Серж! — внезапно задрожали губы Ольги Павловны. — Серж, я ведь и предположить не могла… послезавтра… вовсе незачем так спешить.

— Нет, решено! — устало поднялся Сергей Ильич. — Мы уплываем! Первым же пароходом! Ты права, давно надо было покончить с нашим Гордиевым узлом. Каждый прожитый здесь день прожит впустую. Из Стамбула поплывём в Одессу, а затем поездом в Петербург.

— Ленинград, — поправил Клим.

— Вот-вот… надеюсь, товарищам тоже нужны инженеры? Порт в Ленинграде никуда не делся?

— В дороге я буду готовить вам пироги, — глаза Ольги Павловны подёрнулись влагой. — По-русски, с картошкой.

— Я вспоминаю чёрный хлеб с маслом, а поверх сельдь с солениями.

Клим удивлённо посмотрел на Сергея Ильича и Ольгу Павловну и осторожно заметил:

— Вот так вот просто? Сядем на пароход — и домой? Я тоже об этом думал, но мне казалось, на это уйдут годы. Сколько же он будет плыть?

— Кажется, у него есть остановки в Африке и Афинах. Три-четыре недели. Но разве это имеет значение?

— Серж! — подчёркнуто требовательно заметила Ольга Павловна. — Мне нужно знать точно, на сколько рассчитывать запасы в дорогу?

Наморщив лоб, Сергей Ильич попытался произвести в уме расчёты, потом вдруг расхохотался. Он догадался, что его разыгрывают. А затем наперебой посыпались предложения — что им понадобится в пути? Впервые за многие годы на веранде небольшого домика, расположившегося между покатым склоном горы и озером с бирюзово-зелёной водой, звучал смех. Всех захватило невероятное воодушевление. Сергей Ильич, Ольга Павловна и Клим строили планы один невероятнее другого. Рисовали на столе карту с полушариями материков, чертили линии, складывали столбики цифр и до хрипоты спорили. В небе уже светила полуночная луна, а споры не прекращались. Закончились они лишь к утру. Взглянув на поднимающееся над холмами солнце, Сергей Ильич безмятежно потянулся:

— Никогда не задумывался, что оно всегда встаёт на востоке. Сначала солнце светит там, и только потом уже здесь, — лишь то, что от него осталось.

— А я вдруг поняла, — вторила Ольга Павловна, — что все эти годы спала, а теперь в моей жизни появился смысл.

Прокричал проснувшийся попугай, и Клим подумал: «Как же далеко тебе до величавого звонкоголосого русского петуха!»

Тон Мюллера был нейтральным, и Хоффман после того, что случилось, счёл это за подарок судьбы. Он подобострастно поедал группенфюрера СС глазами, что называется, пожирал без хлеба и соли, с пиджаком и ботинками, но чувствовал, что это уже бесполезно. На лице Мюллера застыло холодное безразличие.

— Знаете, Вольф, — Мюллер равнодушно отвернулся к окну, и у Хоффмана засосало под ложечкой, — случается, вступишь в дерьмо — и, как ни странно, это послужит началом головокружительной карьеры. Но это не о вас. Вы жестоко облажались, Хоффман. Непростительно облажались. Вас бы следовало показательно расстрелять в назидание другим. А ведь я всегда шёл вам навстречу. Доверял, приблизил, помог бежать от красных. Вам мешал Кабрера — я его убрал. Но вы неблагодарны, Вольф. Неблагодарная, посредственная серость. Увы, это всё о вас.

В ответ из горла Хоффмана не вырвалось ни звука — голосовые связки подвели. Он понимал, что угроза расстрела — всего лишь пустой звук, изощрённый способ унизить, однако, и на рядовую взбучку это уже не тянуло. Хоффман покраснел и, прекратив дышать, с трудом проглотил застрявший в горле ком.

— Я считал вас старой опытной крысой, но вы оказались некомпетентным неудачником. С такими, как вы, находиться рядом опасно — невезение заразно. Но я не стану вас наказывать. Хотя ещё несколько дней назад так бы и сделал. На вашу удачу, из Европы прилетела одна интересная новость.

Не отрывая взгляд от панорамы за окном, Мюллер надолго замолчал, и Хоффман несмело решился подать голос:

— Простите, не могли бы вы уточнить?

— Уточняю! — встрепенулся Мюллер. — Несмотря на гонения, в Европе осталось много нам сочувствующих. Желающих помочь как словом, так и делом. В то время, когда повсюду на преданных солдат рейха началась травля, есть ещё такие, кто готов протянуть нам руку помощи. Эти люди сплотились в тайную организацию «ODECCA» и через Красный крест и Ватикан хотят наладить переправу в Аргентину готовых продолжать борьбу наших с вами товарищей. В основном это руководители и лидеры СС, которым в Европе грозит виселица. Вы, Хоффман, займётесь налаживанием этой сети.

Неожиданно Мюллер улыбнулся и, заложив руки за спину, качнулся с каблука на носок:

— Уверен, сюда прибудут специалисты куда профессиональней вас. Что поделать, но после гибели Бормана бремя великой цели теперь легло на мои плечи. А когда идёшь вверх, в небеса, к великой цели, — нуждаешься в ступенях. Ступенях из надёжных и преданных спин. А ваша спина, Хоффман, увы, ослабла, прогнила, обветшала и не отличается надёжностью. Хотя бы с этой задачей справитесь?