– Ты никогда не упоминал о планах с такими звучными названиями – «Полёт орла», «Огненная Земля». Как романтично и таинственно! Но ведь я имею право о них знать? Хотя бы в угоду женскому любопытству?

– Такое любопытство многим стоило жизни. Даже бедняге Канарису.

– Это которого повесили? Он, кажется, был начальником разведки Абвера? Я видела его всего пару раз, и над ним всегда парил загадочный ореол таинственности. Он ведь тебя предал?

– Канарис тоже хотел знать о планах со звучными названиями. И даже сумел копнуть слишком глубоко. Но он не входил в круг посвящённых. Тогда ненавидевший его гестаповец Мюллер сфабриковал «Дневники адмирала Канариса» и притянул за уши моего главного разведчика к июльскому покушению. Как жаль, что я узнал об этом слишком поздно. Мартин говорил, что Мюллер не удержался, чтобы напоследок окончательно не унизить адмирала – он повесил его голым. В грязном подвале на деревянной балке.

– Какой ужас! – по-кошачьи обвила руками шею Гитлера Ева. – Но ты ведь меня не повесишь? Тем более голой? А о каком золоте говорил Борман? У нас есть золото?

– Тебе эта информация ни к чему.

– Но, Ади, я твоя жена, и хочу знать – насколько я богата?

Поняв, что отвертеться не удастся, Гитлер нехотя отложил конверт и прижал её ладони к груди.

– Послушай, моя дорогая Ева, – это не наше золото. Оно принадлежит партии. В Первой мировой войне мы проиграли, но тогда немцы не думали, что надо всегда откладывать на чёрный день. На возрождение Германии и нации. Версальский договор поставил нас на колени и сделал нищими. Но потом пришёл я и моя партия. Наученные горьким опытом, мы учли все ошибки. И как только появилась угроза Третьему рейху, возникла необходимость готовить пути отхода и запасы на худшие времена. Этим занимался Борман.

– Он вывозил золото Германии в Аргентину?

– Не только. Золото чаще переводилось в валюту. Во многих банках мира есть тайные счета партии.

– Ади, я догадываюсь, о чём ты говоришь, – вдруг осенило Еву. – Ты всегда слыл аскетом и беззаветно служил Германии. Но Борман… ты всё это время в нём ошибался и недооценивал его коварство. Герман говорил, что твой секретарь бесстыдно наживался на твоём имени. Он даже ввёл налог на использование изображения фюрера – от плакатов до почтовых марок. Ещё он брал вознаграждения от промышленников за каждую тонну нефти и стали, тоже прикрываясь твоим именем.

– Тебе это говорил Фегелейн? – хмыкнул Гитлер. – А он не подумал, что Борман мог так поступать в интересах партии?

– Ты опять его защищаешь? Но ты же видишь, что он пытается тебя обмануть! Ты же сам сказал, что Борман затеял собственную игру. Это же ясно даже мне – он хочет увести тебя в тень и прибрать власть и золото к своим рукам.

И тут Еву посетила ещё одна догадка. Она закрыла глаза, стараясь в деталях вспомнить тот день.

– Погоди! Но ты же едва не застрелился сам и не застрелил меня?

– Придуманная Борманом комедия для публики в стиле: «Уговорите меня жить, иначе я покончу с собой». И мы её отлично разыграли. Так он хотел сохранить моё лицо. Это тоже входило в план «Полёт орла».

– Хитрец! Как на него похоже. Ади, но ты мог хотя бы предупредить меня. Я едва не умерла от страха. Да и седых волос это мне прибавило. А кстати, кто эта Дуарте? Возможно, мне с ней стоило бы подружиться? Женщины всегда понимали друг друга лучше, чем мужчины. Если она сумела взять за горло Бормана, то она уже мне симпатична. А этот Перон? Он действительно у неё под каблуком?

– Перон, Перон… – задумавшись, вдруг потемнел лицом Гитлер. – Хуан, как и я, не был аристократом, а потому был мне ценен вдвойне. Он вырос в седле, с ружьём в руках, на продуваемом всеми ветрами юге – «Диком Западе» Аргентины. Я следил за каждым его шагом, помогал, читал его речи. Он, как и мой Дуче, взрастал и впитывал зёрна идей национал-социализма по крохам, из моих рук. Когда Хуан сказал, что аргентинские рабочие выросли скотами в стаде и таковыми и умрут, и для того чтобы держать их в узде, достаточно дать им еду, работу и законы, я понял, что мой Перон познал основы политики и на него можно смело поставить всё. Он прошёл хорошую школу. Но если Борман говорит правду, то я начинаю в нём сомневаться. Никому нельзя верить. Никому.

– А как же я?! – воскликнула Ева.

– Тебе я верю, – улыбнулся Гитлер.

– Нет, ты не понимаешь! Теперь я твой самый преданный солдат! Не смей смеяться! Да, я не разбираюсь в политике, я незнакома с Пероном и не была знакома с Дуче, но, Ади, моя ценность в том, что я живу эмоциями, а не логикой. И я всегда чувствовала, кто с тобой рядом. Борман мне никогда не нравился. А ещё я всегда предчувствовала опасность. И как никогда в жизни – сейчас. Мы у него в руках. Даже охрана вокруг ранчо – это люди Бормана. Мы не можем на неё полагаться. Поверь, я знаю, о чём говорю. Я всегда чувствую. Умоляю, впредь я вечно хочу быть с тобой рядом. Слушай меня, бери повсюду, где бы ни был, и я предупрежу об опасности. Теперь ты должен сменить окружение, создать свой Рейх, приблизить других надёжных людей. Пообещай им высокие должности, и они пойдут за тобой до конца, пока всё не станет как прежде. Предложи моряку Фридебургу флот будущей Германии. Пусть его ещё не существует, но люди любят громкие должности, даже если за ними ничего нет. Герман мечтал о должности шефа тайной полиции или службе в разведке, так пообещай ему в Четвёртом рейхе пост нового Канариса, и он станет, как верный пёс, таскать для тебя из огня каштаны.

– Фегелейна – начальником разведки? – удивился Гитлер. – Он ещё так молод.

– Ну и что? Зато ты говорил, что он хорошо показал себя на востоке в борьбе с партизанами. Да, он муж моей сестры Гретель, но я прошу за него не поэтому. Он жесток, а сейчас это очень своевременное и хорошее качество – он будет безжалостен к нашим врагам. Да и оглянись, Ади, других-то у нас и нет!

– Фегелейн… – повторил, задумавшись, Гитлер. – Что ж, позови его ко мне.

Затем, вдруг вскочив и нервно пробежав от окна к окну, фюрер будущего Четвёртого рейха неожиданно замер перед пустой стеной. Со стороны казалось, что он внимательно рассматривает линии узоров на обоях, но Гитлер был уже далеко. Он внезапно почувствовал в крови тот живительный адреналин, который подбрасывал его с места и уносил в круговорот борьбы. Заражал остальных и вёл по указанной им дороге. Гитлер вновь испытал ту гипнотическую силу, которую он излучал, стоя перед многотысячной толпой со вскинутыми в приветствии руками. Толпой, готовой броситься по его мановению в пропасть.

Он так увлёкся собственными переживаниями, что не заметил вошедшего Фегелейна.

– Ади, – осторожно позвала Ева.

– Герман, подойди, – выдохнул, успокаиваясь, Гитлер.

– Да, мой фюрер! – лихо щёлкнул каблуками и вскинул в нацистском приветствии руку Фегелейн.

Он весь подобрался, как сжатая пружина, – подбородок вперёд, глаза горят огнём, – и даже гражданский костюм не смог скрыть прекрасной военной выправки.

«А ведь Ева права, – неожиданно подумал Гитлер, – из него получится хороший цепной пёс, готовый на всё, стоит лишь указать – фас!»

– Оглянись вокруг, – взял под локоть Фегелейна Гитлер. – Что ты видишь, Герман?

– Море огня, мой фюрер!

– Огня? – не понял Гитлер.

Сам он имел в виду охрану вокруг ранчо, которая была им скорее угрозой, чем защитой.

– Да, мой фюрер, огня борьбы, в котором зарождается новый мир! Я вижу клокочущее пламя, расплавленный метал, бушующие волны лавы! Реки металла, бурными потоками пробивающие русло новому полноводному Рейну. Огненная лава, как таран, пробивает путь сквозь полчища врагов новому зарождающемуся Рейху и новой Великой Германии!

– Прекрасно, мой мальчик! – произнёс потрясённый Гитлер.

Он догадался, что Фегелейна успела подготовить Ева, но как же восхитительно звучали его слова!

– Да, Герман, вокруг море огня, в котором рождается новая история. И ты можешь оставить в ней след. Я хочу, чтобы ты занялся сбором информации, созданием необходимой нам сети полезных людей, организацией тайного силового центра, – в общем, всем тем, чем занимается секретная служба любого государства.