После этого рассказа Ярослав Георгиевич переключился на целителей и на протяжении получаса проводил «мягкие допросы», замаскированные под застольный треп. Нет, ничего особо личного не выяснял. Тем не менее, дал почувствовать, что ему интересны не только мы, члены «проекта», но и эта четверка. В результате чего завоевал уважение как минимум Володи и Коли. К слову, Яромир Ярославович и Мирослава Михайловна тоже не молчали — очень толково подыгрывали родичу, то добавляя беседе «объем», то сглаживая шутками пусть не острые, но все-таки углы, то просто развлекаясь. А вот Олег Ростиславович и Наиля Каримовна, в основном, слушали. Первый — из-за того, что никого не знал и пытался восполнить недостаток информации, а вторая, по моим ощущениям, проверяла уже имеющиеся выводы.

Я тоже анализировал почти каждое слово Волконских, поэтому уловил момент, когда во взгляде государя появилось легкое напряжение, и, конечно же, подобрался. Как вскоре выяснилось, не зря — выяснив, о чем Данилова мечтала в далеком детстве, он вдруг зацепился за слово «бал» и саркастически поморщился:

— Ну да, когда-то и я считал балы чем-то волшебным. А после того, как повзрослел, возненавидел их всем своим естеством — если во время кабинетной работы я иногда расслаблялся и на что-нибудь отвлекался, то в перекрестии взглядов интриганов, лизоблюдов и откровенных врагов Российской Империи ощущал себя, как сапер на минном поле. Хотя почему «ощущал»? Ощущаю до сих пор. Поэтому заранее готовлюсь к наиболее вероятным эксцессам. К примеру, на сегодняшнем балу появится толпа родственников, которых я загнал в армию в самом начале войны. По-настоящему достойно отслужило всего четверо, но надувать щеки, строить из себя героев и цепляться к тем, кто действительно воевал, будут почти все.

— Наша боевая задача? — сходу взяв быка за рога, поинтересовалась моя матушка.

Ярослав Георгиевич хрустнул костяшками пудовых кулаков и нехорошо усмехнулся:

— Сейчас расскажу…

…Планы Императора отдохнуть у нас часа полтора-два так планами и остались — уже в девять с минутами он принял какой-то чрезвычайно важный звонок, выслушал невидимого собеседника, потемнел взглядом и ушел решать очередную проблему. Ушел не один, а с Олегом Ростиславовичем и Наилей Каримовной. Зато Мирослава Михайловна и Яромир Ярославович остались. И если первая в половине десятого построила старших женщин и в компании с ними ушла загорать на наш пляж, то наследник престола продолжил общаться с молодежью. Только после ухода бабки забил на расспросы и попросил дать ему возможность оценить нрав бронированного «Хозяина Леса». При этом не дурил от слова «совсем»: прекрасно понимая, что гонять по дорогам общего пользования ему точно не светит, предложил куда более реальный вариант — провести ему небольшую тренировку в подземном гараже основного здания дворцового комплекса. И даже показал голографии абсолютно пустого минус четвертого этажа.

Я бы предпочел рассказать матушке и Раисе Александровне о дымке. потерзать зрительную память новой программой или полениться, но наступил на горло собственным желаниям и до одиннадцати ноль-ноль «развлекался» в огромном «подземелье», помогая будущему Императору привыкать к очень норовистой машинке. Ага, один-одинешенек — если не считать его личных телохранителей — ибо пожалел девчонок, намылившихся, было, с нами, и отправил наслаждаться летом, морем и солнцем.

Как ни странно, этот промежуток времени прошел абсолютно спокойно и, субъективно, достаточно быстро. А после того, как Великого Князя вызвал к себе отец, начался сущий кошмар. Для начала меня по очереди «захотели» все двенадцать… хм… приближенных «воздыхательниц». Дабы, выполняя боевой приказ глав рода, выяснить, буду ли я на Августовском балу или нет. Не скажу, что я забалтывался хоть с кем-то, но даже на эти двух-трехминутные разговоры ушло почти полчаса. После того, как эта говорильня осталась в прошлом, и я, наконец, отогнал «Потапыча» в свой гараж, меня набрала госпожа Лисицина и огорошила просьбой «не зацикливаться на танцах со сверстницами», а найти возможность уделить полчасика дамам постарше! Я попробовал выяснить, о каких дамах идет речь, но учительница русской словесности посоветовала не спешить и пообещала, что они — то есть, дамы постарше — подойдут ко мне сами. Затем хихикнула, напомнила пословицу о терпении и отключилась.

Пока я поднимался в свои покои, комм молчал. А в прихожей ожил снова и вывел на экран дозвона лицо Кости Задорожного, с которым мы, вроде как, все решили. Настроение тут же ухнуло в пропасть, поэтому я начал разговор… ни разу не учтиво:

— Помнится, во время нашей последней встречи я предупредил, что мы вам больше не рады, соответственно, любой ваш следующий шаг навстречу превратит нас во врагов. Вы засомневались в том, что я сдержу данное слово?

— Нет, не сомневаюсь… — угрюмо буркнул бывший друг.

— Однако мне настолько не нравятся планы моего деда и главы рода Соколовых, что такая вражда кажется меньшей из двух зол. Вот и звоню с чужого коммуникатора.

— Что ж, даю вам минуту… — через силу процедил я, замерев на пороге гостиной и жестом попросив у девчонок, встревоженных моим тоном, тишины.

Он сухо заявил, что минуты хватит за глаза, и уложился всего в четыре предложения:

— На их встрече я, конечно же, не присутствовал, так что отталкиваюсь от нескольких фраз, случайно услышанных от деда, и расплывчатых обещаний Леньки, явно знающего намного больше меня. Тем не менее, словосочетания «Августовский бал», «толковый бретер» и «пойдет навстречу, если не дурак» в комплекте с вашим именем и именем Наоки Кэйташевны, честно говоря, пугают. Разговорить Леню я, по вполне понятным причинам, даже не пытался, но могу сказать, что он вас люто ненавидит, а значит, злая радость в его глазах могла появиться только от предвкушения. И последнее: и мой дед, и его дед, и сам Леонид уже в Крыму…

— Что ж, я вас услышал. Благодарю. Всего хорошего… — отрывисто сказал я, дождался ответного кивка, оборвал вызов, врубил портативную «глушилку» и пересказал услышанное.

Реакция Онна-Бугэйси вызвала пусть злую, но улыбку:

— О-о-о, а вечер-то будет намного более томным, чем мы рассчитывали. Что ж, значит, оторвемся значительно энергичнее, чем предполагалось!

— То есть, отговаривать тебя идти на бал бесполезно, верно? — приобняв подругу, ехидно ухмыльнулась Медовая Змеюка.

Японочка дурашливо округлила узенькие глазки:

— Да ты что⁈ Я ж мечтала об этом бале с детства!!!

— Что ж, значит, расстраивать тебя я не буду… — холодно усмехнулся я, еще раз обдумал мысль, пойманную за хвост, и потянулся к комму: — Поэтому попрошу помощи у любимой прабабки…

…Любимая прабабка выкладывалась до предела аж до начала седьмого вечера, зато ее стараниями восьмидесятивосьмилетняя менталистка Агрессия, еще в полдень выглядевшая лет на двадцать пять-двадцать семь, скинула еще пяток и превратилась в премиленькую девчушечку с абсолютно безобидным личиком. Да, большая часть этих изменений была чисто косметической, но результат порадовал по полной программе. Причем не только меня и моих оторв, но и саму Рындину.

Следующие минут сорок Зинаиды и стайки ее добровольных помощниц было не видать и не слыхать, зато ровно в семь Церберши вытребовали меня в коридор и предъявили госпожу полковника ИСБ в полной готовности ко всему на свете. В смысле, с новой стрижкой, с самым минимумом косметики и в стильном белоснежном брючном костюме.

Я сделал дамочке искренний комплимент, перекинул на ее комм файл с очень подробными инструкциями, на минутку вернулся в свои покои и, забрав из ванной комнаты здоровенный букет роз, унесся благодарить Валентину Алексеевну за неоценимую помощь. Ничего особо оригинального, вроде, не сказал, но целительницу почему-то проняло. Да так, что увлажнились глаза. Мне стало не по себе, и я воспользовался первой же оказией — появлением матушки и Раисы Александровны — чтобы свалить.

Вернувшись к себе и завалившись в гардеробную, попал в цепкие ручки Церберш, уже нарядившихся в церемониальные платья кавалерственных дам ордена Асклепия и жаждавших поиграть в одну большую куклу. Не скажу, что сильно измучился, но от отдельных манипуляций типа перекладывания одной отдельно взятой пряди на моей шевелюре с места на место никакого кайфа не получил. А без четверти восемь в оперативном канале раздался командный рык моей родительницы, и весь народ, выдвигающийся на бал, в темпе вальса вынесся в фойе первого этажа.