– Пошлятина, стадный секс, да льстивое восхваление Мадоса.
– Вешают публике лапшу на уши, – сказал Метельский.
– Чего?.. – удивилась Хельга. – Хотя поняла, забавное выражение. Давай лучше опять про священное писание. Пророки им горожан наверное уже достали…
Вечером делать стало нечего, Метельский вспомнил о трости и стал изучать ее внимательнее. Обнаружил два углубления, видимо для пальцев, вложил в них кончики и сделал выпад: достанет ли до стены? Неожиданно трость удлинилась, и ее конец пружинисто ударил в стену.
– Ого! – сказал Метельский. – Про это Морихеи не говорил.
Продолжил эксперименты дальше, а Хельга заинтересованно наблюдала.
– Слушай, – наконец сказал он. – Трость как будто исполняет желания владельца. Может стать длиннее или короче, кончик может превратиться в наконечник копья, возможно есть и другие свойства. Я еще удивлялся, как мог сбросить ту «лошадь» с обрыва Вади Кельт? Просто трость стала такой длины, как нужно для рычага. Какая-то фантастическая технология.
– Мы уже встречались с фантастическими технологиями, – задумчиво сказал Хельга. – Благодаря им я снова живу…
Утром четвертого дня пророков что-то долго не показывали. Неожиданно открылась дверь и вкатился полицейский робот.
– Собирайтесь. – жестким голосом приказал он. – Вы возвращаетесь к исполнению своих обязанностей.
– С чего это? – фыркнула Хельга, однако встала и подошла к зеркалу. Метельский приладил трость к перевязи, робот не отреагировал.
Сопроводил их до лифта, но тот пошел не вниз, а вверх. Оказались на крыше, снаружи павильона ожидал ховер.
– Все удобства для привилегированных зэков, – кисло сказала Хельга.
Тот же офицер в черно-серебряной форме, а охранники возможно другие. Офицер протянул две кобуры со станнерами:
– Это только для видимости, они разряжены. Вы, фрау Хельга, слишком импульсивны. Извините, дубинку вам больше не дам.
– Придется поработать ногтями, – усмехнулась Хельга.
Офицер поглядел с сомнением, однако дверцу для нее открыл. Пока летели, всё поглядывал на трость Метельского.
– Хотите отнять? – спросил он.
Офицер пожал плечами: – Зачем? Не верю, что вы хромаете, но сканер показывает, что это не огнестрельное или лучевое оружие. Даже любопытно, что вы можете сделать с палкой против станнеров?
Погода была сумрачной, над горами громоздились тучи, порою их освещали желтоватые вспышки молний. Опустились перед вчерашним «стадионом»: многолюдно, ко входу тянется целая очередь. Метельского с Хельгой провели мимо нее. Черно-серебряные охранники распределяют публику по трибунам, от арены их отделяет забор примерно в два метра высотой. А вот и пророки, стоят перед изваянием человека-козла, но лицом не к нему, а к собирающейся аудитории. От нее их отгораживает полукольцо охранников.
– Идол есть ничто! – кричит Елисей. – Истукан из металлопласта, а вы поклоняетесь ему и приносите в жертву своих дочерей. Это приношение бесам, и когда вам разнесут еду и вино, и вы будете пировать, это тоже будет приношение бесам. Упившись, вы предадитесь блуду, и вашими телами будут овладевать не только другие люди, но и те же бесы. Мы не хотим, чтобы вы становились общниками бесов и потом провалились в миры бесовские. Выйдите отсюда и бегите из города, судьба которого будет горше, чем у Содома и Гоморры…
Трибуны почти полны, по ним действительно начинают сновать девушки в прозрачных зеленоватых одеждах и с подносами. На лицо Метельского падает капля дождя, его и Хельгу вводят в полукруг охранников, ближе к пророкам. Еще несколько раз каплет, а потом сумрачное небо над ареной начинает синевато мерцать, и капать перестает.
– Тело не для блуда, а для Господа и любви, – это уже вступает Даниил. – Бог не запрещает плотской любви, для большинства это единственный путь к любви духовной. Устами апостола Павла Он заповедал: «Стремитесь к любви, ревнуйте о дарах духовных… пребывают вера, надежда, любовь, эти три, но большая из них любовь»[9]. Однако вы не стремитесь к высотам настоящей любви, а только тешите свою похоть…
Охранники начинают медленно отступать к забору, а Хельга озирается: – Опасности как будто нет. Правда, когда эта публика перепьется и натрахается, могут взяться и за пророков… ЧТО ЭТО?
Статуя человека-козла вдруг разевает рот, из него вырывается красное пламя.
– Ха-ха-ха! – смеется он, и смех громыхает со всех сторон. – Люди, возлюбите НАС, ибо мы подарили вам все наслаждения земли. Зачем вам этот жалкий бог, который допустил, чтобы его распяли? Ешьте, пейте и предавайтесь земной любви, а не выдуманной небесной.
Метельский пожимает плечами: – Подумаешь, дешевые трюки. Мы видели и похлеще.
На скамьях (это скорее ложа) кое-кто от питья и еды переходит к другим занятиям. Над ареной начинает сгущаться красноватый туман. «Лон, – тревожно говорит Хельга в голове Метельского, – вспомни Петербург».
Однако из красных паров возникает другая фигура – тоже человеко-козел, но живой. Он неспешно идет к собственному изваянию – это Самаэль, что сидел рядом с Мадосом! Только на этот раз в нем меньше от человека и больше от зверя: мускулистое туловище, темный пенис, ноги заканчиваются копытами и взрывают землю. Если бы не две ноги, больше походил на быка. На трибунах возникают красноватые вихри, льнут к телам совокупляющихся. Раздаются вопли и взвизги.
Чудовище наклоняет голову, целясь маслянисто-черными рогами в пророков. Те поднимают ладони, с них срывается пламя, на этот раз фиолетовое. Оплетает человеко-козла (тот делается угольно- черным) и… бессильно стекает на землю.
Трибуны все больше окутываются красноватой мглой, оттуда слышно мерзкое чавканье, а крики уже непрерывные.
Чудовище бьет копытом в грудь Елисея, раздается хруст костей и пророк падает. Мгновенный разворот бычьих плеч, и уже Даниил повисает на воздетом роге. Землю сотрясает страшный удар, синеватое мерцание вверху гаснет, и на арену обрушивается ливень.
Трибун уже не видно, там ревущая тьма, сквозь нее доносятся вопли отчаяния и боли, однако быстро стихают.
Метельский перехватывает трость как копье («Острие!») и кидается к чудовищу. То стряхивает Даниила и поворачивает рогатую голову к Метельскому, но земля опять сотрясается, по ней бегут трещины, и копыто застревает в одной из них. Метельский изо всех сил бьет импровизированным копьем меж рогов чудища. Раздается хруст, из массивного черепа вырывается фонтан крови. Чудовище ревет так, что звенит в ушах, но вокруг и так раздается невероятный треск. Все-таки достает Метельского ударом второго копыта и, хотя тот приходится вскользь, сбивает с ног.
Хельга кидается почти под копыта чудовища, ударом кулака сшибает его с ног, подхватывает Метельского на руки и прыгает через двухметровый забор в беснующуюся вокруг тьму.
[1] Посмертное состояние по «Тибетской книге мертвых», «Бардо Тёдол»
[2] Откр. 16:2
[3] Откр. 16:4
[4] Откр. 16:8
[5] Откр. 16:10-11
[6] Баллада о сэре Патрике Спенсе
[7]Самаэль – «яд Бога или суровость Бога» (ивр.) Имя «Самаэль» иногдарассматриваетсякакистинное «ангельское» имя дьявола. Впрочем, сам дьявол вряд ли может воплощаться в плотно-материальных мирах. Симеон Новый Богослов называл демонов «тварями мысленными»
[8] Откр. 18: 4-5, 8
[9] 1-е Кор. 14;1, 13:13
Глава 7
Глава VIII – Зверь из бездны
Тина. Последний приют
Что-то толкнуло ее в бок. Тина повернулась и теперь заорала по-настоящему: в нее тыкалась зубастая пасть. Какая-то огромная рыба, с толстого туловища стекает кружево пены. Акула! Сейчас сожрет!.. Тина в отчаянии попыталась оттолкнуть пасть, руки соскользнули, а она сама ушла под воду. Стала захлебываться, но тут же почувствовала, как ее что-то поднимает снизу. Голова вырвалась на поверхность, а потом и плечи поднялись из воды. Она сидела верхом на рыбе! Было скользко, и она ухватилась за плавник впереди – очень удобно. Под ее бедрами заходили сильные мускулы, и рыба устремилась вперед. Другая рыба вынырнула из водоворота пены и тоже оскалила пасть. Но большие радужные глаза были не безразлично-рыбьими, а будто искрились от веселья… да это же не оскал, а улыбка! В провале между волн показался Никита, тоже верхом на рыбе.