– Что это? – Рука Хельги дернулась к кобуре, ей явно пришлось пересилить себя. – Женщин держат здесь против их воли!

У одного из хэ-ути зашевелился трубчатый рот:

«Их содержат для вынашивания эмбрионов. Наши женщины рожают не приспособленных к здешним условиям детей. Теперь, благодаря успехам нашей науке, это делают человеческие самки, и у них получаются гораздо лучше. После нескольких рождений женщин возвращают в привычный мир, с хорошим вознаграждением».

«Перестреляла бы всех, – сказала Хельга через трансид. – Содержат женщин как племенной скот. Заставляю рожать не людей. Бр-р!»

Соты остались позади. Склон сделался круче, но пол вагончика оставался ровным. Вот склон стал отвесным, вглубь земли уходила сумрачная труба. Спуск казался бесконечным, один раз затрепыхалось сердце. Навстречу по стенам ползли красноватые отсветы. Наконец заскрежетало, вагончик встал.

Зал, только без крыши, вверху непроглядная темнота. В центре, за прозрачной стеной, что-то красное и пульсирует.

«Выходите», – сказал один из хэ-ути, и они первыми покинули вагончик. Следом вышел Метельский, нарочито опираясь на трость. Еще жарче, сердце учащенно бьется. Вдоль выпуклой стены вереница из нескольких людей.

– Франческа! – крикнула Хельга, бросаясь к одной из женщин. В этот раз Метельский пригляделся внимательнее: невысокая девушка с темными волосами.

– Франческа, идем с нами. А где Марио?

Девушка кивнула вперед, где за изгибом стены как раз скрывалась мужская фигура.

– Н-нет, – затрудненно выговорила она. – Сначала… мы… должны… обойти… вокруг.

«Станьте в конец очереди, – снова приказал хэ-ути. – Будьте благоговейны и воздержитесь от разговоров».

Хельга гневно посмотрела, но послушно встала последней, через мужчину и женщину от Франчески. Метельский секунду поколебался: стать впереди нее, или лучше сзади, чтобы прикрывать спину Хельги? Решил, что лучше сзади.

Странно, что не отняли оружие, но хэ-ути не собирались выпускать их из виду, стоя сбоку. Очередь сдвинулась, и они тоже. Метельский попытался разглядеть, что за прозрачной стеной, но без толку – какое-то копошение в багровом тумане. Уголок преисподней?.. Что-то мелькнуло за стеной и послышались странные звуки – то ли бульканье, то ли чавканье. Уже не было жарко, тело пронизал озноб, происходящее все больше не нравилось.

«Хельга, – через трансид сказал Метельский. – Давай не пойдем туда, происходит что-то непонятное»,

«Я посмотрю, Лон. Не спеши за мной».

Хотя и шел через трансид, голос прозвучал странно. Франческа скрылась за поворотом, и несколько шагов за ней сделала следующая женщина. Что-то опять метнулось за стеной. Вдруг раздался пронзительный, ни на что не похожий звук – это мог быть крик, но на немыслимо высокой ноте. Звук не прекращался, от него звенело в ушах. В спину Метельского будто впились ледяные когти, а Хельга ринулась вперед, толкнув мужчину и женщину так, что те полетели в стороны как кегли. Тоже скрылась за изгибом стены, а хэ-ути качнулись вслед, синхронно выхватив станнеры. Звук резко оборвался, но в ушах продолжался звон. Время словно замерло… и вдруг Хельга появилась снова – волосы разметаны, лицо белое, как у ведьмы. В руке поднятый «глок», и Хельга выстрелила три раза подряд – так быстро, что выстрелы слились в оглушительный треск. Хэ-ути начали падать, так и не успев нацелить станнеры, а Хельга завопила:

– Лон, это не поклонение. Это жертвоприношение. НЕ ХОДИ ЗА МНОЙ!

Снова скрылась, а Метельский продолжал оцепенело стоять. Страшным усилием воли заставил себя перехватить палку Морихеи левой рукой и тоже вытащил «глок». Из-за поворота появилась спина Хельги и опять раздался треск выстрелов – она пятилась, непрерывно стреляя во что-то багровое, что скользило за ней. Вместо холода Метельского прошиб пот, он прыгнул вперед и приостановился, подняв пистолет… Что-то вроде багрового щупальца, или – еще отвратительнее! – бесстыдно обнаженного пениса: неимоверно длинного и гибкого. Похоже, выстрелы Хельги не причиняли ему заметного вреда. Вот Хельга почти поравнялась с Метельским, а выстрелы прекратились – в «глоке» закончились патроны.

От ярости у Метельского темнеет в глазах, остаются лишь красное и темнота. Он швыряет бесполезный пистолет и хватает трость обеими руками: «Лезвие!». А потом прыгает на отвратительный пенис, ощутив под ногами упругое и пульсирующее, и изо всех сил вонзает острие в эту мерзкую плоть. И еще раз, и еще… Его обдает горячим, а страшный удар в подошвы подкидывает в воздух. Раздается оглушительный визг – нечеловеческий, но несомненно стенание боли. Метельский падает на бок, не выпуская палки, и та пропарывает а пенисе-щупальце длинную рану. Тот стремительно втягивается обратно за выпуклость стены, а Метельский скатывается на пол. Замечает свой «глок», хватает его и поворачивается к Хельге. Губы у той дергаются, но что она кричит, невозможно разобрать в адском шуме. Визг переходит в непрестанный вой, а пронизанная багровым темнота уже не только в глазах Метельского, она потоками извергается из прозрачной стены, парализуя тело, наполняя его отвращением и бессилием. Крик Хельги наконец различим:

– Глайдер! ГДЕ ЖЕ ТЫ… твою мать?!

Тина. Последний бой

«Друг мой, жених мой!.. Ветер геенны

Треплет одежду мою, разрывая,

Клочья уносит – слоями вселенной

С края до края…

Друг мой! Жених мой!

Знаю: в бою ты

С темным хранителем, с лютым титаном,

Лишь согревает мирным приютом

Сердце мечта нам…»

Слова звучат издалека, и на миг вместо жуткой физиономии рогна возникает вдохновенное лицо Ильи, освещенное красноватым светом камина… Тина, возьми себя в руки! Тебя опять запрокидывают на землю, над тобой нависает темное чудище. Но ты готовилась к этому!

Внутренняя речь потекла плавно, словно говорил кто-то другой: «Сеть Лонгин, высший приоритет! Оникс, это Рубин и я в церкви, в капкане у темного рогна. Попытайся отвлечь его хоть на секунду, но не приближайся. И не стреляй в него самого, я чувствую в нем огненный яд».

Даже хорошо, что платье располосовано. Ее рука ползет вниз по бедру, а рогн еще возится с застежкой штанов. Хочет потешиться напоследок, прежде чем прикончит!.. Гремят, отдаваясь эхом, выстрелы, в стороне свистят пули. Рогн вскидывается – молодец, Никита! С Тины будто сваливается чугунная плата. Она хватает рукоятку маленького кинжала, который носила в ножнах на икре, выхватывает его и втыкает промеж ног рогна. Наточенное Стояном лезвие входит в плоть, как в масло. Раздается дикий вопль, и руку Тины обливает теплая жидкость.

«НАНОСИ УДАР!»

Такого выброса энергии у нее еще не было. Объятая пламенем фигура рогна летит через всю церковь, ударяет в колонну и распадается на горящие комья. Не леди Селина, которая обращает в пепел, но тоже неплохо.

– Тина! – Никита бежит к ней, и она кое-как встает на ноги, чтобы не лежать бесстыдно нагой. Тут же все плывет перед глазами, ноги подкашиваются, и опять падает, уже не ощутив, что ее подхватывают, не дав упасть…

Она опять в странном месте. Вроде это пещера, но своды безмерно высоки, и под ними плавает красноватый туман. Впереди исполинская арка, за ней что-то громоздится в рыжей дымке, но при попытке разглядеть начинает болеть голова. Что-то движется под аркой, все ближе и ближе… Наконец удается рассмотреть – какие-то блестящие огромные колеса катятся по равнине цвета меди. У их низа шевелится что-то белое, как белые муравьи. Справа и слева от Тины багровые скалы с черными расселинами, похожими на входы в пещеры. Колеса катят к этим входам, и теперь видно, что белые муравьи – это хэ-ути. Одно за другим колеса скрываются в расселинах, а у Тины все сильнее болит голова…

Она открыла глаза – похоже, просто видела сон. Очень жарко, во рту сухо и гадкий вкус. Над нею склонилось чье-то лицо, это Никита, и она попросила: – Пить. – Слово еле выговорила.