Карта изображает нагую женщину в овале, покрытую легкой вуалью. Овал — символ полноты творения, а вуаль — бесконечности постижения тайн сущего. В руке женщины магический жезл, над нею Ангел и Орел — принципы воздуха, а внизу Бык и Лев — принципы земли. 21 — это число полноты (3×7) и бесконечных возможностей. Равно нулю, числу карты «Глупец».

— По нам стреляли, — сообщил глайдер. — Однако мы уже миновали точку перехода, с точки зрения внешнего наблюдателя преодолели световой барьер.

— Недаром Мадос строит столицу здесь, — сказала Селина. — Дворец как раз в точке перехода, чтобы Темный коридор всегда был под рукой.

Вокруг серая пустота, но начало светать. Селина мечтательно улыбнулась:

— Ты знаешь, милый, я танцевала в Огненном цветке. И, как видишь, осталась жива. Тебе я могу рассказать о своих ощущениях — это как вмещаешь в себя необычайный, блистающий мир. Более того, я наконец встретила свою духовную дочь, о которой говорила госпожа Ассоль. Я дала ей имя Эсмеральда и подарила свой изумруд.

— Я рад за тебя, Селина, — сказал Илья.

— Если бы не ты, ничего этого не случилось. Мне было очень страшно, когда входила в огонь. Казалось, все тело воспламеняется, и в следующий миг я обращусь в пепел. Но я стиснула зубы и напомнила себе, что должна еще пойти за тобой. Тогда вдруг повеяло прохладой, а потом… мне захотелось танцевать.

Совсем рассвело. Они висели будто над огромной раковиной, унизанной жемчужинами облаков. За ними что-то синело.

— Догадываешься, где мы? — спросила Селина.

От радости затрепетала каждая клеточка в теле. Облака проносились мимо, и на синей глади появились как бы разноцветные лоскуты.

— Переландра! — счастливо улыбнулся Илья.

— Нам опять даруют отдых в этом блаженном мире. Здесь твое тело забудет, что страдало, и снова станет, каким я его любила. И, быть может, мы еще займемся любовью.

— Это было бы прекрасно, Селина.

— А потом мы полетим туда, где я приготовила для нас дом. Ты наконец встретишь отца, и познакомишься с другими замечательными людьми. Мы будем путешествовать, а в тонких снах бродить по прекрасным мирам — ты, я, Эсмеральда и Тайша. Но настанет время, и мы обязательно вернемся в наш мир.

Три города сыграли ключевую роль в истории цивилизации Запада.

Первый — Вавилон, где начала ткаться ее материальная основа, но духовность только зарождалась, и в омраченных формах.

Второй — Иерусалим, где впервые в облике Христа воссияло Солнце мира.

Третий — Рим, смесь высокой духовности и коварства; горнило, где и в борьбе с которым формировалась европейская цивилизация.

Четвертый стоит в завершении истории. Он будет построен в XXIII веке, и великолепием превзойдет все земные города. Он будет назван Альфавилем, потому что первый и последний правитель мира объявит себя альфой и омегой человеческой истории. Но он будет узурпатором и погибнет, а вместе с ним его столица, со всей когда-то великой цивилизацией Запада.

Но пока…

Забота о природе отброшена, и город возведен в заповедных долинах Альп, в географическом центре Европы. Грандиозные здания соперничают по высоте с горными утесами, сады разбиты на границе вечных снегов и великолепием намного превосходят висячие сады Вавилона. Сквозь горные отроги пробиты широкие туннели, а над пропастями висят филигранные мосты. Население превышает тридцать миллионов человек, и это самый богатый город мира.

В центре — величественный, хотя и несколько сумрачный, дворец Верховного правителя. Архитектурная игривость не пристала Его обители. Да и тюрьма на другой стороне долины мрачновата — параллелепипед из темного стекла. Жители города любят прогуляться вдоль стен и ткнуть пальцем в интерактивную панель, чтобы появилось объемное изображение камеры с каким-либо узником — личным врагом Правителя. Можно всласть поиздеваться над ним, но из камеры в ответ не будет слышно ни звука. Временами на большой арене устраивают публичные казни.

Остальные здания прихотливо изукрашены, особенно Дворцы наслаждений. Впрочем, и кроме них везде разбросаны изящные беседки для любителей прилюдного секса. Наслаждения и нега — вот смысл существования для жителей города.

Город — настоящий рай на Земле, другие уступают ему, но все равно являются центрами развлечений. Фабрики упрятаны под землю, и трудятся на них андроиды и осужденные, но последних немного: зачем преступить закон, который почти все позволяет? В специальных зонах работают хэ-ути, как будто рабски послушные Мадосу. Есть и тайные, темные стражи. Именно они появляются сквозь тела казнимых, внушая всем ужас. Но зачем сомневаться в незыблемо установленном порядке и бунтовать, когда жизнь полна наслаждений?

До поры…

I. Снятие первой печати — Конь белый

Лон Метельский. Алтай

Первые такты «К Элизе» всплыли из глубин сна, и он стал просыпаться. Не спешил вставать, наслаждаясь музыкой, а за окном розовел туман.

«Доброе утро, Лон», — наконец сказала «Сивилла», приглушив музыку.

— Слышу, — пробормотал Метельский, и вспомнилось, как загадочно улыбалась мать, активируя ему трансид — как и всем, в возрасте семи лет.

«Соответствующий ему сектор — подарок тебе из далекого прошлого. Давность не имеет значения, все секторы Кводриона поддерживают себя в актуальном состоянии. Он немножко особый, и ты познакомишься с ним постепенно. Когда-то ему дали имя Сивилла[106] и эту музыкальную тему — „К Элизе“ Бетховена. Конечно, ты можешь сменить их, но не спеши».

Музыкальных тем он сменил много, но в конце концов вернулся к этой: музыка нравилась, а такое необычное имя, как «Сивилла», еще поискать.

Встал, и, не одеваясь, подошел к панорамному окну. Там стал на круг подъемника и спустился к бассейну. Прыгнул в воду — прохладная и хорошо бодрит! — и поплыл к прозрачной стене, отделявшей бассейн от озера.

Водная гладь как стеклянная, над ней скользят пряди тумана. От стены тянет прохладой, а в самом озере вода всего +4 градуса. Телецкое озеро — не искупаешься, зато виды великолепные. Одно из семейных имений, выпросил его у матери в день совершеннолетия. Отец поморщился, но возражать не стал — большая часть обширных владений Варламовых осталась за матерью.

Метельский лег на спину и стал глядеть, как из тумана проявляются лесистые громады гор.

Когда вернулся к бортику, там ожидала девушка-андроид с полотенцем наготове. Метельский взял ее напрокат. Вытирая ему тело, она приостановилась на бедрах и лукаво поглядела вверх. Метельский провел ладонью по гладким темным волосам.

— Потом, Аэми, — сказал он. Утехи по утрам часто затягивались (Аэми была искусна в эротическом массаже), но сегодня ждали дела.

Девушка не обиделась, легко встала и принесла халат. Поднялись в столовую, где был сервирован столик. Завтрак легкий, в японском духе: рис и печеная рыба. Пока ел, поглядывал в окно, тут оно выходило на юг.

Солнце уже ярко освещало неширокое здесь озеро и деревню на другом берегу. Золотом горела маковка церкви.

«Ближе», — сказал Метельский про себя, и Сивилла увеличила изображение. Возле церкви уже начал собираться народ.

Метельский со вздохом встал и направился в гардеробную. Оделся поэффектнее, пусть деревенские девки глазеют — темно-зеленые бриджи, жилет и черный редингот. Потом натянул высокие коричневые сапоги для верховой езды и, не надевая кепи, подошел к зеркалу. Тут оно было классическое, в тяжелой дубовой раме.

Выглядел, пожалуй, сносно. Мать как-то с улыбкой сказала: — Ты похож не на отца, а на прадеда, Толумана Варламова. Такие же пепельные волосы, лицо со скулами, да и нрав непоседливый, даже кровь польских аристократов тебя не угомонила. Только глаза не голубые, а серые.