Совсем как глаза Киры! Словно она сама в облике бабочки ищет меня в этом испепелённом мире!
И тут я понял нечто столь важное, что у меня замерло сердце, а мир перед глазами пошёл трещинами, как красное стекло, готовое вот-вот разбиться вдребезги.
Мои запёкшиеся губы раздвинулись в улыбке, хотя их пронзила боль, и я ощутил солоноватый привкус.
Есть Сила превыше силы. Превыше коварства и безмерной власти, потому что сама есть Власть.
Мир снова вернулся в фокус — угольно-чёрные деревья на багряном фоне, — но это уже ничего не значило. Я с трудом встал. Меня качнуло, а грудь словно перехватило огненным обручем. Но я сделал шаг в сторону бабочки, а потом другой…
Она словно ждала этого, легко и неспешно запорхала прочь.
Уже сделав несколько шагов, я вспомнил, что забыл куртку с пистолетом.
Но возвращаться не стал, боясь потерять свой единственный ориентир, да и зачем мне теперь пистолет?
Я спотыкался об упавшие обгорелые стволы, увязал в зыбучем пепле. Ветви мёртвых, возможно, миллионы лет деревьев цеплялись за пропотевшую рубашку и рвали её в клочья. Этот мир не хотел меня отпускать — наверное, он никогда и никого ещё не отпускал. Но бабочка тихо порхала впереди, и я из последних сил тащился следом.
И внезапно потянуло прохладой, будто наконец и пальцы Киры дотронулись до моего пылающего лба. Я ощутил, что под ногами сухая, ломкая, но всё же трава. А потом услышал звук падающих капель и остановился.
Бабочка кружилась у дерева над лужицей голубой воды. Капля за каплей падали туда из-под корней, словно слёзы по тем, кто ещё, кроме меня, скитался в этих мёртвых лесах. Но когда я бросился ничком и приник к воде, она оказалась чистой и сладкой.
Огонь нехотя затухал в моей груди и животе. Когда я наконец смог оторваться от воды и встать, меня переполняла блаженная лёгкость. Я огляделся.
И уже не увидел чудесной бабочки. Но не увидел и мёртвого леса, не ощутил запаха гари. Вокруг стояли хмурые величавые ели, меж стволов мерцал таинственный полусвет, а воздух был чист и смолист. Чем-то смутно знакомым повеяло в воздухе. Я облегчённо вздохнул и пошёл наугад.
И понемногу стало смеркаться в лесу. Увеличилось расстояние между елями, появились заросшие травой лужайки, а под ногами обозначилась тропка. Становилось всё теплее. Постепенно истончился запах смолы, и какие-то другие ароматы наполнили воздух, снова затронув что-то в памяти. Ели стали выше, их ветви закрывали небо…
Хотя нет — уже не ели, а совсем другие деревья, с тёмными пышными кронами, обступили тропинку.
А потом на лужайке я увидел цветы. Не смог различить их цвета — сумерки быстро сгущались, и всё становилось одинаково серым: раскинувшиеся как драконы ветви деревьев, гладкие лужайки, обложенные камнями дорожки. Другие цветы неярко забелели у берега пруда, и гладь воды красиво замерцала в свете внезапно высыпавших на небо звёзд.
Впереди забелело ярче. Тропка ушла в тень и вынырнула на открытое пространство. Сердце у меня забилось отчаянно и глухо.
Залитая лунным светом лестница спадала к тёмному морю. Чёрные кипарисы сторожили её, и мраморные львы лежали и стояли с обеих сторон.
И я понял — луна здесь и вправду вечно льёт свет на белый каскад ступеней, и мраморные львы никогда не видели иного света, и я уже за пределами земного времени и пространства…
Рядом с одним изо львов сидела женщина, прислонив голову к оскаленной пасти. Завидев меня, встала.
Я вздрогнул — слишком красивым и стремительным было её движение, а волосы будто взмыли жемчужной волной. Вспомнилась прекрасная и жутковатая гостья, пришедшая ко мне с вечернего моря…
Но потом я вздохнул с облегчением.
— С возвращением, Андрей! — сказала Кира.
Евгений Кривенко
Избранники Армагеддона. Книга 2. В землях Заката
Пролог
Всё гуще шёл снег.
К этому времени они миновали бывший штат Висконсин и углубились на Территорию Мин-Айоу. Привыкли к виду мёртвых городов и лишь старались проезжать их быстрее.
Остались позади пустынные берега Миссисипи, остались позади сверкающие огнями Города-Близнецы… О тех, кто ещё оставался позади, Варламов старался не думать. В любой момент из позёмки могли вынырнуть белые призраики.
Он не спал всю ночь, и от шума шин стали слипаться глаза. Варламов решил не рисковать и остановил машину на обочине. Глянул на спящую рядом Джанет, уронил голову на руль.
И увидел сон…
Этот город остался на другом краю мира, и Варламов не был там, но сразу узнал: слева угрюмо краснели стены Кремля, а справа в сумраке блестел купол храма Христа Спасителя. Набережная была пуста, гранитные ступени вели к реке. В тёмной воде змеился красный огонь — над городом всходило солнце.
Варламова пронзила дрожь!
Воздух замерцал, и возник человек в тёмной одежде, с ножнами на золотом поясе. Следом явилась женщина в зелёном одеянии, с красной розой в обнажённой руке. Варламов содрогнулся — прекрасно и холодно было её лицо. Третьим материализовался некто в синем плаще — со смуглым, будто обожжённым лицом.
У Варламова застучали зубы: глаза были не человеческие, а тигриные — с вертикальным чёрным зрачком.
«Я вижу сон!», — в отчаянии подумал Варламов. В надежде, что проснётся, заговорил:
— Кто вы? Есть ли кто живой в городе?
Он не ждал ответа, но получил его.
— Город пуст, — в голосе женщины послышался свист пурги. — Была война, но воля Владык сохранила город. Столица мира погибнет лишь вместе с миром.
— Кто вы? — голос Варламова дрожал.
Ответил третий, в синем плаще, слова секли словно бич:
— Нам сказано явиться в последние годы этого мира. Кто ты, что явился на поле брани?
— Какой брани? — Варламова трясло от страха.
— Если мы вступим в бой, этот мир рассыплется в субатомную пыль, — усмехнулся тот, кто с мечом. — Поэтому будет так, как написано — и не так. Двенадцать людей вступят в сражение с одной стороны, и двенадцать с другой. Сторону ты выбрал сам.
Голос Варламова сорвался на визг:
— Но я не хочу! Я хочу быть с Джанет…
— Тогда ты умрёшь, — уронил темноликий. — Белые призраки следуют по пятам. Если не настигнут тебя, мы встретимся на берегу мёртвой реки…
Варламов проснулся, голова болела. Тупо посмотрел на падающий снег — ещё один непонятный сон… Потянулся к кнопке зажигания, глянул на Джанет — та продолжала безмятежно спать — и тронул машину.
Вскоре и Джанет зашевелилась, спустила ноги с сиденья и сладко зевнула.
— Слава богу, это большая машина, — молвила она, глядя на мелькающие деревья. — Иначе мы сошли бы с ума от тесноты.
Она достала термос и налила чашку. Салон наполнился чудесным ароматом настоящего кофе: и когда успела о нём позаботиться?
— Попей, милый. Сколько же я проспала?
Варламов взял одной рукой чашку и стал прихлёбывать, не отрывая глаз от дороги. Это была хорошая дорога — ни разрушенных мостов, ни поваленных поперёк деревьев. Но и встречных машин почему-то не было.
После кофе перестала болеть голова. Варламов протянул пустую чашку:
— Спасибо.
Джанет налила кофе себе, потом убрала термос.
— За кофе спасибо дяде!
Некоторое время она смотрела на белый пейзаж, а потом повернулась к Варламову. Лицо утратило мертвенную бледность, что напугала его в ночь побега. За два дня пути рыжеватые волосы обрели прежний блеск, кудрями рассыпались по спинке сиденья. Зрачки зеленоватых глаз расширились.
— Юджин, расскажи ещё раз, как ты нашёл меня. Как оказался здесь.
Варламов смутился — не мог привыкнуть, с какой любовью смотрит на него Джанет.
— А знаешь, — сказал он неловко. — Ведь мы едем в сторону России. Почти тем же путём, что я прилетел когда-то. С каждым часом ближе мой город.
Джанет тряхнула кудрями и рассмеялась:
— Ну да! Только все дороги кончатся раньше. Ты мне рассказывал. Дальше идут тундры Лабрадора и ледяные моря, за ними снега Гренландии. Потом Атлантический океан, и только затем Европа. А там ещё надо пересечь Тёмную зону. До твоего города не добраться, только на самолёте. Странное у него название. Повтори его ещё раз.