– Ей пока нет надобности есть или пить, – пояснил Матвей. – Сейчас я ее разбужу, Первое время она будет как в полусне, и сознание не скоро обретет прежнюю ясность.

Легкое содрогание прошло по телу Хельги, и глаза медленно открылись – пустые и равнодушные.

– Она нас не видит, – сказал Матвей. – Пусть глаза привыкают к свету. И я приподниму верхнюю часть ложа, посмотрите, Лон, как это делается. Скоро с нею надо заниматься физическими упражнениями, я перешлю методичку на ваш трансид. Или пусть это делают Аоми?

Отдавать Хельгу в руки этих бездушных существ?

– Нет, лучше я. У Аоми хватает работы в больнице.

– Да, так будет лучше. Тело Хельги нуждается в ласковых прикосновениях. И продолжайте разговаривать, через какое-то время она сможет ответить.

К Рождеству наконец похолодало, с тела будто свалилась раскаленная каменная плита. Выпало даже немного снега. Госпиталь почти обезлюдел: немало больных умерло от злокачественной дизентерии, а выздоровевшие разъехались по домам. Взгляд Хельги понемногу становился осмысленным, она будто все время что-то вспоминала. Трубки из ее тела убрали, кормила смесями и меняла памперсы Аоми, профессионально и ловко. Метельский делал с Хельгой упражнения из комплекса для лежачих больных, и однажды, когда поднял ее за плечи, разрабатывая мышцы спины, Хельга глянула ему прямо в лицо.

– Лон?.. Где я?

Хотя голос прозвучал резко и хрипло, сквозь тело Метельского прошла горячая волна радости.

– Ты в больнице. Очень долго спала.

– Не… правда. Я… была мертва. Всё… хорошо помню. Спасибо… что… забрал меня от тех ведьм. Они бы… сделали меня… как они. Я… люблю тебя.

Метельский поцеловал ее в губы, еще сладкие от питательной смеси.

Настала весна, хмурая и безрадостная. Почки на деревьях не распустились, наверное сожженные зимней жарой. Река перестала быть цвета свежепролитой крови, сохранив неприятно-бордовый оттенок. Хельга стала сама садиться в саркофаге, а потом с помощью Метельского и Аоми вылезать из него. Ее сажали в кресло-каталку, закутывали теплым пледом, и Метельский вывозил на свежий воздух. Большую часть времени она все равно проводила в саркофаге.

– Тело Хельги почти полностью сформировано, – как-то сказал Матвей, – но идет настройка физиологических параметров. Вам тоже придется пройти через это, только позже, когда приблизится время лететь на Венеру. На Хельге отрабатывается биотехнология, которая потом будет применена к сотням людей, поэтому процесс не быстрый…

Однажды, когда Метельский выкатил кресло во двор, он поразился: на казалось бы мертвых кустах распустились желтые розы. Обогнул угол – и там вдоль дорожки цвели розы. Шедший рядом Матвей (теперь он появлялся реже), объяснил:

– Это в память о Джанет, матери Кэти. Что бы не произошло на Земле, в этом месте всегда будут распускаться желтые розы.

– Как красиво, – слабым голосом сказала Хельга (она говорила гораздо лучше). – Лон, вывози меня сюда каждый день.

– Скоро сможете ходить сами, – улыбнулся Матвей.

Но это случилось лишь летом: Хельга сошла с каталки и, крепко держась за руку Метельского, сделала несколько неверных шагов. В следующие дни походка становилась все увереннее. В конце лета Хельгу перевели в обычную палату, где нашлось место и для кровати Метельскому – наконец-то смог вытянуть ноги после надоевшего бокса. Как-то в палату пришли госпожа Кэти и Матвей.

– Вот и всё, Хельга, – сказала госпожа Кэти. – Поздравляю с воскресением, ты стала первой. И ты здоровее, чем раньше, сможешь жить там, где мне будет очень некомфортно.

– Спасибо, госпожа Кэти. Только я все время мерзну.

– Еще бы! – рассмеялся Матвей. – Комфортная температура для вас теперь пятьдесят градусов. Ничего, используйте воздушную одежду с подогревом. Зато у вас выше скорость реакции, больше физическая сила и крепче костная ткань. На Венере надо быть сильной, там еще долго будут дуть ураганные ветры. Вдобавок даймоны помудрили с механизмом регенерации, в детали меня не посвятили, да и им глубокая трансформация человеческого организма внове. Но вероятно, вы будете жить гораздо дольше обычного срока.

Госпожа Кэти улыбнулась: – В Библии написано, что Адам прожил девятьсот тридцать лет. Наверное столько же и его жена, Ева. Хотя, как мне шепнула Селина, за роль новой Евы намечается конкуренция… Кстати, Хельга, ты родилась заново, и неплохо бы тебя окрестить. В прошлой жизни ты обходилась без этого, однако наступает решающее время и лучше подстраховаться.

Хельга что-то смутилась. – Кажется, до этого надо исповедоваться? Отец Себастьян, доминиканец, сказал мне готовиться, но началась такая суета… Для Лона это привычное дело, хотя по-моему, он относится к этому не слишком серьезно. А мне…

Госпожа Кэти пристально смотрела на нее, потом моргнула.

– Вот что, Хельга. Сегодня вечером исповедуешься мне. Я посвященная Второму лику Триединого бога, и священник знает о моем сане. Никому больше этого не говорите. Сегодня и утром не ешь и не пей, а завтра на утренней службе тебя окрестим. Крестными будем я и Матвей. Ты не против, Матвей?

– Конечно нет, – улыбнулся тот. – Хельга, можно сказать, выросла на моих глазах.

– Спасибо, – пробормотала Хельга. – Лон, сходи уж в церковь без меня.

Вечером она ушла в коттедж Кэти (тот был рядом с главным корпусом), а Метельский отправился в церковь. Грехов как будто не прибавилось, вот только оригинальное лечение Герды – непонятно, каяться в прелюбодеянии или нет? – и об этом просто рассказал. Священник наверное тоже был озадачен, потому что долго молчал. Но видимо был старой закалки, назначил сорок земных поклонов, столько же «Богородице Дево, радуйся…» и отпустил с миром. Метельский вернулся в палату с болью в коленях, однако на душе стало легче.

Хельги долго не было и появилась странная: то плакала, то смеялась.

– Я в порядке, Лон, – сказала она, всхлипывая. – Извини, ничего не могу рассказать. Какая госпожа Кэти замечательная!

Спать опять пришлось врозь и утром обойтись без завтрака. Крещение не заняло много времени, заодно причастился и Метельский. Потом пошли в ресторан, где им устроили скромный праздничный стол с шампанским.

– Скоро мы расстанемся, – сказала госпожа Кэти. – Пока беды обходили нашу обитель стороной, ну почти. Однако вскоре седьмой ангел выльет чашу свою на воздух, и от этого гнева никуда не скрыться. Но претерпевший до конца спасется…

Когда все разошлись, Метельский с Хельгой отправились погулять. Хмурое небо нависало над головами, однако впечатления мрачности не было, настолько изобильно цвели желтые розы.

– Красиво, – вздохнула Хельга, кутаясь в теплую куртку (Метельский был в одной рубашке). – Но холодно, сейчас бы иерусалимскую жару.

– Вряд ли стоит туда возвращаться, – сказал Метельский. – Тебя считают умершей, а твое прежнее тело наверное похоронили.

Хельга передернула плечами: – М-да, стоять на собственной могиле, это смахивает на извращение. Ты прав, возвращаться не будем.

Они оказались в Иерусалиме на следующий день.

Незадолго до ужина «Сивилла» неожиданно сказала: «Лон. С тобой хочет поговорить отец Себастьян, Леди Селина разрешила связаться с тобой».

А он и забыл о доминиканцах. Но делать нечего, тем более как-то вовлечена леди Селина. «Хорошо», – сказал он.

«Здравствуйте, Лон, – раздался голос отца Себастьяна. – Я не хотел больше вас беспокоить, вы и так много сделали. Но появилось неожиданное и важное дело. По распоряжению Мадоса двух наших пророков препровождают из Иерусалима в Альфавиль. Они не возражают, но заявили, что их должны сопровождать двое – вы и Хельга, почему-то запомнили вас. Я был поражен, ведь Хельга погибла, но они твердо сказали, что жива. Перечить им не смеют, все помнят, что они сделали с роем хасил. Вы не согласитесь? Чего-то требовать от вас я уже не могу».

«Подождите минуту», – сказал Метельский и передал слова отца Себастьяна Хельге. – Боюсь, это будет опасно, ты и так еле выкарабкалась.