Полетели над городом – впереди вырастал, тускло отсвечивая золотом, купол мечети Омара. Нахум указал на него:

– Раньше сиял нестерпимо, но теперь весь город будто в тени. Зато не так жарко.

Прямо к мечети не полетели, глайдер пошел на снижение правее. Открылась долина, усыпанная прямоугольниками надгробий, уже видели ее в прошлый раз с Масличной горы. В одном месте собралась небольшая толпа, часть людей в темных одеждах и шапках. Сержант Нахум посадил глайдер в стороне.

– Мои люди уже здесь. Чтобы лучше слышать, включу наружные микрофоны.

Одеты проповедники были так же, в грубые хламиды, один вещал звучным голосом:

– Древние пророки говорили, что Мессия должен въехать в Иерусалим на белом осле через Золотые ворота, что как раз над нами. Так и сделал Иисус Христос, но его не признали, а наоборот, предали мучительной казни. С тех пор верующие евреи до сих пор ждут прихода своего Мессии, однако придет всё тот же…

В толпе началось движение, и Нахум покачал головой.

– Как бы опять не схватились за камни.

– Тут из камней только надгробия, – заметила Хельга, – тяжеловато кидаться.

Мунин заворочался и что-то проскрипел, будто в подтверждение.

– Золотые ворота были замурованы мусульманами, – продолжал тот же проповедник, – чтобы Мессия больше не мог проехать через них. Но дух веет, где хочет, и ему нет надобности в воротах. Да и зачем они? Христос не войдет в храм, который был осквернен Мадосом. Он будет разрушен, будут новое небо и новая земля, где останутся жить только чистые, те, кто не осквернил себя поклонением тьме и блудом!..

– Благочестивые евреи стремятся быть похороненными в этой долине, – вступил другой проповедник, – и платят за это большие деньги. Они верят, что когда Мессия явится, те, кто погребен здесь, воскреснут первыми. Они заблуждаются, хотя в этом заблуждении не их вина, а вина их отцов. Христос был воскрешен Отцом небесным первым и передал учение о воскресении своим ученикам. Апостол Павел сказал: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся, вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся»[4]. Но не все мертвые воскреснут, а только убиенные за проповедь об Иисусе. Это сказал уже Иоанн, и это будет воскрешение первое, а остальным, в том числе самым благочестивым иудеям, придется ждать того, что называют Страшным судом…

Раздались возмущенные крики, и Нахум поспешно поднял дверцу.

– Это уже откровенно христианская проповедь, и не все наши такое стерпят. Идемте.

Действительно, кое-кто в темном стал наклоняться, подбирать что-то с земли и швырять. Побежали вместе с Нахумом. Больших камней здесь действительно не было, только щебенка, она и пошла в ход. Свидетели прикрывались рукавами, а трое в полицейской форме достали дубинки, но не спешили ими воспользоваться.

– Как бы нас в ответ не поджарили, – выдохнула Хельга. – Видела я записи, как сгорают в огне рогн. Кто тут главный?

Она кинулась к человеку, который уже несколько раз нагибался за щебнем, вытянула в его сторону дубинку, но бить ею не стала.

– Эй! – крикнула она. – Как не стыдно! С вами только хотят поговорить, а вы кидаетесь камнями. Будто мальчишки!

Бросавший щебенку на мальчишку не походил: черная борода, поседелые пряди выбиваются из-под шапки. Однако руку разжал, и щебень просыпался на землю.

– Это еще что за христианская собака? – прошипел он на иврите («Гедеон» добросовестно перевел). – Защищаешь своих?

– Я не христианка, – заявила Хельга, – это мой муж католик. Но мне неприятно смотреть, как вы поступаете с людьми. Вы иудеи, представители древнейшей религии, как можете не уважать людей другой веры? Тем более, по-моему, веруете в одного Бога.

Сквозь толпу протискивались телеоператоры, крупным планом снимая Хельгу и ее оппонента. У того задергалась щека, но явно постарался взять себя в руки.

– Не дело женщин спорить о богословии, – жестко сказал он. – То, что говорят эти еретики, противоречит Торе и Талмуду. Пророк Даниэль сказал: «И многие из спящих во прахе проснутся, одни – к вечной жизни, а другие – к вечному стыду и позору»[5]. Ничего не сказано о убиенных за проповедь об Иошуа Бен-Пандире…[6]

«Хельга, Лон, – сказал Нахум на тактической частоте "Гедеона", – можете отойти. Вы успешно переключили агрессию на себя, и теперь будут до бесконечности спорить о Талмуде».

Метельский, который так и простоял с палкой наготове, взял Хельгу под руку, и вернулись к глайдеру. Садясь, та фыркнула:

– Надо же, меня обозвали христианской собакой. Чуть не ткнула ему дубинкой в рожу, а потом сообразила, что на мне и вправду нарисована собака. Ну, на рубашке.

– Ты молодец, – сказал Метельский. – Остальные полицейские просто стояли, разве что дубинки вытащили… Нахум, я слышал, что Талмуд очень замысловатая книга. Неужели эти проповедники ее знают?

Сержант-майор кивнул: – Это как бы сборник комментариев к Торе, часто весьма мудреных. А эти… знают его досконально, ни разу не удалось подловить. Иначе их уже объявили бы самозванцами.

Посидели, послушали дальше – действительно, мудреная дискуссия. Люди постепенно прибывали, но до стычек уже не доходило.

– Довольно много молодежи подходит, – сказала Хельга. – Удивительно, что не во дворец наслаждений. А вот телевизионщики как будто потеряли интерес, всего один ховер остался.

– Им нужно что-то поинтереснее споров о Талмуде, – ухмыльнулся Метельский. – Например, ты с дубинкой наперевес.

К обеду стало жарко, то и дело приходилось потягивать воду. Люди начали расходиться, с кем-то ушли проповедники, кладбище опустело.

– Они по вечерам где-нибудь выступают? – спросила Хельга.

– Нет, – ответил Нахум, – но люди приходят в дома, где они ночуют. Собрания порой до полуночи, там выставляем только наружное наблюдение. В Сети часто идет любительская трансляция.

– Хватит с меня пока богословия, – зевнула Хельга. – Надеюсь, завтра будет интереснее…

Утром отправились в старый город, и место действительно оказалось живописным – Цитадель Давида, две старинные четырехугольные башни с зубцами поверху. На этот раз Хельга выпустила ворона из глайдера.

– Надгробий тут нет, – сказала она, – а этим башням к пернатым не привыкать.

Нахум посмотрел кисло, но возражать не стал. Небольшая толпа уже собралась, однако в центре внимания оказались не пророки, а Хельга с вороном на плече.

– Вы принадлежите к доминиканскому ордену? – спросил один репортер, в то время как оператор снимал обоих.

– Нет, добровольные помощники, сейчас вызвались помогать израильской полиции. Мой муж католик, а я пока язычница. Видите ворона, это один из вещих воронов Одина.

– Почему вы тогда взялись охранять христианских проповедников? – Оператор водил объективом по милитаристскому снаряжению Хельги.

– Я должна следовать за мужем, мы обвенчаны по католическому обряду. Возможно, потом приму крещение…

Досталось вопросов и Метельскому, но скоро внимание переключилось на проповедников. Один возглашал отрывки из псалмов, другой комментировал. Метельскому с Хельгой было не до них: народ прибывал, и приходилось ходить, вглядываясь в толпу. Хельга иногда бросала взгляд на Мунина, устроившегося наверху башни, а объективы камер порой скользили по ним, видимо живописная получилась парочка.

– Даже неловко, – сказала Хельга. – Эти пророки так стараются, а мы отвлекаем внимание. Вот сейчас о царстве божьем, кто войдет, а кто нет…

– Лучше приглядывай за толпой, – перебил Метельский. – Нам сказали особенно контролировать трехметровую зону.

– Да знаю я, – отмахнулась Хельга. – Мне приходилось участвовать в таких операциях, даже Мадоса охраняла, правда, только во внешнем оцеплении. Сегодня толпа спокойнее вчерашней.

Действительно, инцидентов не произошло, хотя порой из толпы возмущенно кричали.

– Как и во времена Иисуса Христа, – скептически заметила Хельга. – Одни его признавали за сына Божьего, другие нет. В итоге власти решили провести своего рода эксперимент: если сойдет с креста, значит действительно от Бога. А к этим относятся настороженно, но распинать вроде не собираются. Что-то будет завтра?..