Этот вечер напоминал Анжелике то, как они собирались прошлой зимой в форте Вапассу. Жоффрей был рядом, их окружали друзья, зимовавшие вместе с ними, — граф де Ломени и господин д'Арребуст; звонкие голоса детей врывались временами в шум их беседы. Пиксаретт курил свою трубку, усевшись на полу на расстеленной возле камина шкуре.

Человек, стоявший на пороге, представился как Бонифас Гонфарель.

Большинство присутствующих его давно знали, но Анжелика с интересом рассматривала человека, связавшего свою судьбу с Полькой и помогшего ей выбраться из нищеты.

Если когда-то он и сидел в тюрьмах Руана и какое-то время выполнял позорные обязанности палача, то теперь благодаря воздуху Канады и своему общественному благополучию он приобрел вид наичестнейшего человека в мире.

Он был одет как зажиточный горожанин, но его грубые башмаки и колпак, который он держал в руке, выдавали его простую душу, не испорченную нажитыми деньгами.

— Мессир, — сказал он, обращаясь к де Пейраку почтительно, но с достоинством. — Я пришел поблагодарить вас за то, что вы спасли мое имущество. Без вас я понес бы ощутимые убытки. Я и так потерял уже часть тех товаров, что были на атом несчастном корабле. Однако те, кто хочет меня разорить, решили довести это дело до конца и потопить его, даже меня не предупредив. Вы помешали им сыграть со мной эту злую шутку. Смею вас уверить, я никогда этого не забуду. Мессир, отныне я — ваш преданный слуга, так же как и все мои друзья и родные. Я буду счастлив, если представится возможность доказать вам мою преданность.

Пейрак поблагодарил его. Он был рад, что обстоятельства позволили ему оказать услугу одному из самых уважаемых граждан города.

— Ну что ж, в конце концов «Сан-Жан-Баптист» вполне может обрести вторую молодость. Если вы согласны, мы поступим следующим образом. Завтра я пошлю туда насосы, и, откачав воду, мы отбуксируем его с помощью моих двух яхт «Рошле» и «Мон-Дезер» вверх по течению реки до Силлери, где я начал строительство сухого дока и помещения для экипажа охраны тех судов, что будут там зимовать. Пока что он продержится во льду, а весной мы посмотрим, что с ним можно сделать…

Анжелика рассеянно слушала эту беседу, подводя итог прошедшего дня. Большой Совет утром, затем визит к Польке, поездка к иезуитам с Беранжер, спасение медведя — все это заканчивалось тремя головками сыра с Орлеанских островов, принесенных в подарок бывшим палачом.

Последние отъезжающие из Квебека в Монреаль собирались в бухте Со-О-Матело у подножия высокой горы на улице, носящей то же имя. Уже скоро лед сжует реки и сделает невозможным плавание по водному пути, соединяющему три города Новой Франции: Три-Реки, Монреаль и Квебек. Река Святой Лаврентий

— единственная дорога, пролегающая между ними.

Итак, жители Канады прощались друг с другом на долгие месяцы.

Путешественники группами собирались на набережной. Ярко светило солнце, и сильный ветер гнал по небу свинцовые тучи. Святой Лаврентий, отражая переливы облаков, все еще свободный, упрямо катил свои воды на юго-запад.

«Дорога, которая идет сама» — называли индейцы эту реку-море.

Бурная, с подводными течениями, с коварными скалами, погубившая множество кораблей и унесшая несчетное количество человеческих жизней, она была тем не менее любима всеми, и путешественники, ожидающие отплытия, радостно и оживленно переговаривались на набережной.

Анжелика, сопровождаемая господином Тиссо и его помощниками, несшими корзины с провизией, пришла сюда, чтобы попрощаться с м-ль Буржуа и ее девушками.

Дети также пришли с ней, как и Иоланта с Адемаром, оба юных пажа, Элуа Маколле и Пиксаретт, вновь одетый в свою медвежью шкуру, с томагавком и луком. В толпе провожающих, как всегда, было много индейцев.

Здесь был и маркиз Виль д'Аврэй, которого всегда можно было увидеть там, где происходило что-либо интересное. Он подошел к Анжелике, показывая ей тех, с кем она еще не была знакома. Маркиз указал ей на мадам ле Башуа, о которой ей приходилось слышать как о женщине, замечательной со всех точек зрения. Она пришла в сопровождении обеих дочерей и зятьев, а также их детей. Рядом с ними стояли господа де Шабли-Монтобан и Ромэн де Лобиньер, первый, имевший виды на старшую, почти достигшую возраста старой девы, что было редкостью в Канаде, второй, ухаживающий за младшей — очаровательной брюнеткой лет восемнадцати. Мадам ле Башуа смеялась, отпускала остроты, и вокруг нее сразу же собралась толпа поклонников.

Господин д'Арребуст пробрался к м-ль Буржуа, чтобы вручить ей письма для его жены, Камиллы д'Арребуст, посвятившей свою жизнь Богу, ушедшей в монастырь и жившей в затворничестве в Виль-Мари, проводя все свои дни в молитвах и умерщвлении плоти.

Две большие лодки подошли к набережной. На корме каждой из них был натянут тент, защищающий детей и женщин в случае плохой погоды.

Анжелика увидела семью новых иммигрантов, с которыми она вместе дожидалась аудиенции в приемной епископа. Одетые в удобные плащи и сапоги, они имели уже более жизнерадостный вид. Они высадятся на берег, недалеко от того прихода, где находится поместье их сеньора. Зиму они проведут в доме какого-нибудь местного жителя, осваиваясь с трудностями канадского быта, а с приходом весны начнут обрабатывать землю и строить свой собственный дом.

Возвращался в свое поместье на берегу реки и молодой сеньор, лет двадцати на вид, в сопровождении своей супруги, которой едва ли минуло семнадцать. Они горячо благодарили господина де Берньер, бывшего директором семинарии и кюре в Квебеке, который удостоил их чести, крестив их новорожденную дочь.

Молодая женщина приезжала летом рожать в Отель-Дье в Квебеке.

В течение всего времени, пока на лодки грузили всевозможные ящики, сундуки, бочки, этот симпатичный сорокалетний священник держал с материнской заботой младенца на руках.

Нежно глядя на дитя, он давал его молодой матери многочисленные советы. Молодая чета приходилась ему дальней родней — они были потомками одной из самых известных семей в Нормандии. Он хотел, чтобы дитя назвали Журдэной, как одну из его тетушек, сестру его дяди, Жана де Берньера, друга мадам де ла Петри, одной из основательниц Канады.

Виль д'Аврэй долго не отпускал м-ль Буржуа. Анжелика уже решила, что ей не удастся сказать ей хоть несколько слов на прощание. Держа за руку Керубина, маркиз болтал без умолку, не обращая внимания на остальных .

— Я не хочу отдавать его на воспитание ни к иезуитам, — говорил он, — ни даже к этим господам из семинарии…

— В любом случае он еще слишком мал, чтобы браться за учебу, — отвечала м-ль Буржуа.

— Это правда. Я хотел бы отдать его такой воспитательнице, как вы, матушка Буржуа, ведь ему нужно сделать карьеру.

— Что значит «нужно»? И какую карьеру? — прямо спросила м-ль Буржуа.

— Королевского пажа. Ни о какой другой не может быть и речи. Но я хотел бы отправить его во Францию, когда ему исполнится восемь-девять лет. А до того времени предоставить его Марселине, его матери? Ни за что! Она прекрасная женщина, я ее обожаю, но ведь она не имеет никакого понятия о воспитании, живя в глуши Французской бухты. Я не могу допустить, чтобы из него вырос такой же неотесанный олух, как все остальные братья Дефур… Ни за что!

Барон Вовенар, житель Акадии, так же как и Гран Буа, также находились здесь. Оба воспользовались своим пребыванием в Квебеке, чтобы найти себе жен.

Вовенар ухаживал за богатой и привлекательной вдовой, прозванной Кружевницей, так как она была из Фландрии и занималась этим тонким ремеслом. Она жила на той же улице, что и маркиз де Виль д'Аврэй, и Анжелике часто приходилось видеть ее за плетением кружев, когда она проходила мимо ее окна.

— Итак, вы перед всем миром объявили Керубина вашим сыном? — спросила Анжелика маркиза, когда тот подошел к ней.

— Ну, с матушкой Буржуа бесполезно притворяться. Она с первого взгляда все поняла… И он ведь в самом деле так на меня похож… — сказал он, разглядывая Керубина.