— Нет, — не поднимая головы, отвечал Ле Куеннек.

— Так когда же? После побега? Ты мне говорил, что сначала ты бежал, а потом обернулся и что-то увидел… Так все было? Увидел что-то странное, невероятное…

Как он мог угадать?.. Точно дьявол.

Жан был почти без сознания.

— Так что ты видел? — настаивал безжалостный голос. — Что видел, когда обернулся к тому месту на побережье, где ты ее оставил?

Страшная рука схватила Жана за затылок и начала сжимать, как тиски.

— Говори, — негромко, но с угрозой произнес граф. Заметив, что молодой человек весь посинел и начал задыхаться, граф разжал пальцы, немного приходя в себя.

Затем он сказал мягким, вкрадчивым голосом:

— Говори, сын мой… Я очень прошу тебя!

Эти слова сломили Жана. Он упал на колени, цепляясь за камзол Жоффрея де Пейрака, как заблудившийся слепой.

— Простите меня, монсеньор. Простите меня!

— Говори…

— Да, я бежал, продолжал бежать… А начал я бежать, когда Золотая Борода подходил к берегу. Я использовал момент, когда все взоры были обращены на него. Так мне посоветовала графиня… Я бежал, бежал, а потом решил взглянуть, нет ли за мной погони, и обернулся в сторону берега…

Его глаза страдальчески смотрели на Пейрака.

— Он держал ее в своих объятиях! — выкрикнул он, вцепившись в графа, как человек, которого бьют, которому достаются самые тяжкие удары. — Золотая Борода держал ее в своих объятиях, и они целовались! О, простите меня, монсеньор, убейте меня… Они целовались, как любовники, как два любовника, встретившиеся после разлуки…

За три дня до описываемых событий в северной части бухты Каско можно было заметить корабль, шедший в южном направлении. Здесь много барок и лодок, но много и островов: в бухте Каско их насчитывается 365, и в этом лабиринте каждое суденышко чувствует себя одиноким, отданным на милость ветра и течений. Проходя из освещенных солнцем мест в тень, затем снова выплывая на солнце, люди на лодках ощущают то запахи цветущих берегов, то соль морского простора. С берега приветствуют каждую лодку, машут руками, что-то кричат.

…Прошедшая ночь была для Анжелики невыносимо тяжелой. Спала она очень мало, все время думая о том, как убежать от Колена.

Утром он зашел к ней в каюту. Несмотря на огромную усталость Анжелики, лицо ее отражало решимость добиться свободы.

Колен опередил ее.

— Пойдемте, мадам, — холодно произнес он.

Он был спокоен и даже подчеркивал определенную отстраненность, когда она шла за ним на палубу. Как всегда, впечатлял набор оружия, висевшего на его одежде. Часть экипажа неторопливо занималась утренними делами, обычными на каждом корабле. Впрочем, всех матросов сейчас интересовало только одно: поглазеть на пленницу Золотой Бороды. Взглянув вниз, Анжелика обнаружила пришвартовавшуюся к судну лодку. Специальный соломенный мат смягчал ее удары о корпус корабля. Это была большая парусная лодка, одна из тех английских барок, которые занимались каботажным плаванием от Нью-Йорка до Пемоклида и даже севернее, заходя из бухты в бухту, от одного поселения к другому. Хозяин лодки, крепкий мужчина с мрачным лицом, видимо, не мог отказать французским флибустьерам выполнить кое-какую работу для «Сердца Марии». Никто не знал, разумеется, что он думал о трофейном грузе, который сейчас укладывали к нему в лодку, однако, опыт плавания в этих широтах, несомненно, научил его осмотрительности в отношениях с незваными гостями из Карибского моря. Среди пассажиров барки Анжелика узнала преподобного отца Пэтриджа с его бульдожьей физиономией, преданную ему маленькую мисс Пиджон, юного Сэмми и Адемара, чьи причитания никак не гармонировали с розовой прозрачностью занимавшейся зари.

— Надо же так попасться в лапы пиратов! Сколько бед на мою бедную голову… — без устали повторял он.

С корабля на лодку уже была спущена веревочная лестница.

Понизив голос, чтобы его могла слышать только она, Колен обратился к Анжелике:

— Ничего не поделаешь, значит, не судьба! Хозяин лодки сказал мне, что он направляется к устью Пенобскота. При хорошем ветре, если идти прямо на восток-север-восток, ты будешь на месте не позднее, чем через четыре дня…

Несмотря на все старания, ему не удавалось говорить с ней иначе, чем на «ты», и она понимала, что каждый раз, когда они окажутся рядом, им не избежать возвращения в пустыню, где только он один в целом мире мог любоваться ею, держать ее в своих объятиях…

Анжелика посмотрела ему в глаза и попыталась вложить в этот взгляд охватившие ее чувства дружеской теплоты и признательности.

Анжелика с радостью представила себе, что всего лишь через четыре дня она встретится с Жоффреем, и кошмару придет конец.

Тогда она сможет перевести дыхание и разобраться в своих мыслях. Успокоенная любимым, таким ласковым для нее голосом мужа, она постарается понять самое себя. Сколько всего у них будет сказать друг другу…

Ослепительная улыбка, которой она одарила Колена, возымела обратный эффект: лицо его исказилось страданием.

— Да, ты любишь его, я вижу это… — прошептал он.

Она почти не расслышала эти слова.

Она понимала, что ей никак нельзя поддаваться эмоциям. Бежать, бежать как можно скорее.

Надо было немедленно воспользоваться предоставившейся возможностью, пока Колен не передумал. В благородстве и искренности его поступка, в котором так полно раскрылось все его существо, в том, что он давал возможность ей уехать, было нечто такое, от чего она вдруг ощутила боль сожаления в самой глубине своего сердца.

Взяв сумку, которую протянул ей один из матросов, Анжелика небрежно перекинула ее через плечо и вдруг вспомнила, что у нее по-прежнему босые ноги. Ну, и пусть, кому нужны туфли на скользком настиле барки. В последний момент она чуть не спросила о самочувствии своего пациента Дырявый живот, но удержала себя. Нельзя было терять ни секунды. Отказалась она и от помощи матроса, который хотел поддержать ее на веревочной лестнице, весело бросив ему: «Да что вы, приятель! За мной Средиземное море!»

На плечо ей опустилась рука Колена. Сейчас она скроется из виду. Это было невыносимо. Его глаза напряженно смотрели ей в лицо, и некуда ей было укрыться от этого пронзительно-голубого взгляда, от его обветренного мужественного лица в светлом ореоле выцветшей шевелюры и бороды, превращенной им в символ страха. Казалось, он хотел ее удержать, как удерживают привидения, фантастические создания духа, нечто не совсем реальное. И все же она каким-то чутьем поняла, что сейчас он думал не только о своей страсти, но еще и о чем-то неотложном, пусть более поверхностном, но и более серьезном для нее в этот момент. Дважды он порывался что-то сказать ей.

— Будь осторожна, — прошептал он наконец, — будь осторожна, мой ягненочек… Кто-то желает тебе зла!.. Большого зла!..

Она могла идти. Ловко спустившись, она встала на нос лодки в то самое мгновение, когда хозяин отталкивался багром от корабля, нисколько не заботясь об Анжелике, которая чуть было не упала в воду.

Тем не менее, она сердечно приветствовала его по-английски. В ответ он бросил на нее взгляд не более выразительный, чем у дохлой рыбы. Наверняка, это был очередной пуританин, который видел в любой молодой, веселой и чуточку сумасшедшей женщине воплощение самого дьявола!.. Анжелика с удовольствием уселась рядом с Адемаром и Сэмми, в то время как юнга с волосами, как из пакли, уже разворачивал фок и главный парус, хозяин же на веслах обходил корабль корсаров, чтобы стать под ветер.

Похожая на прекрасную птицу в наклонном полете, парусная лодка англичанина Джека Мэуина отправилась в плавание по островам бухты Каско, то возносясь на гребнях волн, то падая между ними.

Кроме уже упомянутых пассажиров, в лодке, взявшей на свой борт Анжелику, находились трое других. Это были бродячий торговец из Коннектикута, негритенок, служивший ему помощником, и.., медведь. Его Анжелика приметила первым, почувствовав на себе умный, оценивающий и любопытный взгляд зверя, но не поняв поначалу, кому он принадлежит.