– Что вы там бормочете, старый безумец! Сами вы сатанинское отродье!

– Лицемер! Не думайте, что вам так просто удастся отправить нас в Квебек. Я дрался с индейцами, защищал свою паству. Я буду драться и с вами.

Он поднял свой мощный кулак и с криком «Умри, Сатана» ударил Мэуина прямо в лицо. Кровь хлынула из носа, потекла по губам и белым брыжам иезуита. Пэтридж нанес ему еще один удар в живот и собирался нанести третий, но Мэуин отскочил назад и ногой ударил противника в подбородок. Челюсти неистового пастора с треском сомкнулись.

– Умри и ты, Сатана! – закричала иезуит.

И они накинулись друг на друга с безумной яростью. Один работал кулаками, другой, избегая ударов, так стискивал противника, что трещали кости.

В одно мгновение вокруг дерущихся образовался круг. Все стояли, не в силах раскрыть рта, потрясенные, не решаясь разнять соперников, одержимых ненавистью и дикой жестокостью.

Драка началась столь внезапно, что Анжелика не успела понять, что же произошло. Птицы вдруг подняли в небе страшную суматоху. Их оглушительные крики и шум крыльев заглушали звуки ударов и проклятий, стонов и прерывистого дыхания противников, лишали дара речи сбежавшихся зрителей и придавали этой смертельной битве зловещий, таинственный смысл.

Когда соперники упали, не разжимая адских объятий, кое-кто решился приблизиться, но остановился в бессилии перед бешеной жаждой уничтожения, придававшей обоим нечеловеческие силы. Наконец Анжелика бросилась к противникам, заклиная их успокоиться и разойтись. Но ее едва не опрокинул пастор, который, резко подскочив, освободился от железных объятий Мэуина и нанес ему страшный удар коленом, который пришелся сопернику в печень. У иезуита вырвался хриплый крик.

Словно клещами, одной рукой он схватил англичанина за плечо, а ребром другой принялся наносить ему удары по темени. Лицо пастора почернело от прилившей крови.

Анжелика изо всех сил старалась перекричать адский шум, который подняли птицы.

– Найдите Колена Патюреля! Только он может их разнять! Скорее! Скорее! Они же убивают друг друга!

Она бросилась навстречу Патюрелю, уже спешившему К месту сражения.

– Скорей, Колен, умоляю тебя! Они схватились насмерть!

– Кто?

– Пастор и иезуит!

Колен устремился вперед и властно разорвал круг зевак. Но внезапно воцарилась тишина.

В отдалении стая чаек и бакланов опустилась на скалы, удобно устраиваясь на выступах. Ленивая волна выкатилась на берег, нарушая тишину своим мягким шорохом.

В ужасе, не произнося ни слова, все взирали на два тела, безжизненно распростертые на песке, словно сломанные куклы.

– Он раскроил ему череп, – сказал кто-то.

– Он разорвал ему нутро, – проговорил другой. Пастор был мертв. Его глаза остекленели и вылезли из орбит. Его соперник еще шевелился. Анжелика упала на колени возле отца де Вернона, приподняла восковые веки. Видит ли он ее? Зрачки потускнели и приобрели слепой металлический оттенок.

– Святой отец! Отец мой! Вы видите меня? Вы слышите меня?

Он посмотрел на нее невидящим взором и произнес затухающим голосом:

– Письмо… д'Оржевалю… Оно не должно…

Голос иезуита сорвался, из горла вырвался хрип, и он умер.

Прошла долгая минута, прежде чем Колен снова наклонился над поверженными телами.

Анжелика пыталась объяснить дрожащим голосом:

– Я не поняла, что произошло. Пастор появился внезапно, вне себя от ярости, и ударил святого отца… Они всегда были врагами… Когда мы плыли по заливу Каско, они постоянно были готовы пустить в ход кулаки…

– Какое страшное несчастье! – произнес Колен. Он разъединил тела, положил их рядом: оба статные, могучие, в церковных одеяних. Закрыв умершим глаза, он попросил два платка и, взяв у женщин косынки, накрыл распухшие лица священников.

– Кто может прочесть заупокойную молитву над ним? – Патюрель указал на пастора.

Смертельно бледный пастор Бокер вышел вперед. Он прочел отрывок из заупокойной молитвы, и присутствующие протестанты вторили ему вполголоса.

– А над иезуитом?

– Я, – робко проговорил молодой монах-капуцин, брат Марк, который все еще находился в Голдсборо.

Он волновался и путался в латинских словах, невпопад посылая крестные знамения. Великий Джек Мэуин жалостливо улыбнулся бы, видя такое.

– Кто из мужчин понесет тела? Из толпы вышли четверо.

– Кто еще? Они слишком тяжелые. Восемь широкоплечих мужчин понесли священников к их последнему пристанищу на вершине утеса.

– Их нужно положить в одну могилу, – сказал Колен.

Эта могила и поныне сохранилась здесь, у подножия сосны, заросшая иван-чаем.

О ней никто не знает. О ней давно позабыли. Но если раздвинуть мох, то откроется серая полуразбитая плита, на которой еще не стерлись слова, вырезанные на камне в те далекие времена по приказу здешнего губернатора:

Здесь покоятся два священника, Что с криком «Умри, Сатана!» Лишили жизни друг друга.

Да будет земля им пухом.

– Где ребенок? – спрашивала у всех Анжелика. – Маленький подопечный отца де Вернона Нильс Аббиал.

Сначала она побежала к опустевшему дому иезуита, но не найдя там мальчика, стала искать его повсюду. Вещи отца де Вернона он, видимо, унес с собой. Анжелике не давали покоя последние слова Джека Мэуина: «Письмо… д'Оржевалю… Оно не должно…» Анжелика чувствовала, что письме! имеет чрезвычайное значение. Ее воображение разгоралось, Я одновременно росла уверенность, что в этом письме есть ответы на все ее вопросы.

Да, теперь она не сомневалась: иезуит все понял и сорвал покров со всех тайн. Если бы ей удалось отыскать это письмо, она узнала бы имена своих врагов, смогла бы избежать их козней и защитить своих близких.

Отец де Верной несомненно хотел того же самого, когда, собрав последние силы, произнес последние слова:

«Письмо… д'Оржевалю… Оно не должно…» Что он имел в виду: оно не должно к нему попасть… или, наоборот, не должно потеряться…

Анжелика попросила Колена собрать людей на поиски мальчика.

Однако наступала ночь, и все пришлось отложить до утра.

Бесполезно было сетовать на жестокость происшедшего.

Со слов двух англичан из лагеря Шамплен понемногу становилась ясна причина разыгравшейся трагедии. В лагере прошел слух, что иезуит, сговорившись с местными папистами, графиней де Пейрак и Коленом Патюрелем, собирался доставить англичан в Квебек в качестве пленников. Прирожденная вспыльчивость пастора-пуританина сыграла свою роковую роль.

На притихший Голдсборо спустились сумерки. И только сверчки и цикады, хозяева ночи, вовсю распевали свои песни, словно бросая вызов людскому унынию.

Вместе с летней разноголосицей ночь несла с собой опасность и угрозу.

Наконец Анжелика вернулась в форт. Ей было страшно опять оставаться одной. Когда же вернется Жоффрей?

К ее страхам добавлялась еще одна причина для тревоги: целый день она не видела своего котенка. Не было его и здесь. Без резвого малыша дом казался холодным и мрачным. Анжелика даже вообразила, что котенок исчез навсегда, как и Джек Мэуин, навечно покинувший сегодня земной мир. Отсутствие ее маленького друга делало невыносимой ее скорбь и тяжесть, лежащую на сердце.

Анжелика вышла на улицу, решив во что бы то ни стало найти котенка. Она не осмелилась спросить у охранников, не встречался ли он им. После того, что сегодня произошло, ее заботы могли показаться смешными. Между тем для Анжелики они были чрезвычайно важны. Если котенок потерялся, исчез, умер, для нее это будет равносильно признанию, что беда схватила их за горло и уже не отпустит. Она должна его искать, как недавно искала ребенка.

Анжелика шла по улицам поселка и звала вполголоса:

«Где ты, мой маленький? Иди сюда! Иди!» Она останавливалась перед садовыми оградами, искала в тени заборов и деревьев. Она спустилась к морю, осмотрела все лодки и корзины рыбаков, что были на берегу, все камни, обнажившиеся после отлива. «Где ты, мой маленький?! Иди скорей, прошу тебя!» Яркая луна с золотистым нимбом освещала ей путь.