— Какое тебе до этого дело, жирный кусок солонины? — выкрикнул с сильным испанским акцентом его противник, по-прежнему сжимавший в руке длинную блестящую шпагу. — Тебе, должно быть, известен пиратский закон: в колониях все женщины принадлежат команде зашедшего на отдых корабля. Драться согласен, но мы имеем на этих «птичек» те же права, что и вы.

Ванно сделал угрожающее движение в сторону противника, но Анжелика, не обращая внимания на подрагивавшее всего в нескольких дюймах от ее лица острие шпаги, властным взглядом остановила его.

Бранясь, бурча и переругиваясь, обе группы окружили Анжелику, враждебно поглядывая друг на друга и цедя сквозь зубы смачные ругательства на всех языках Земли.

Инее начала на испанском языке подстрекать своих на бунт, однако Анжелика без особого труда заставила замолчать и ее. Она подозревала, что Инее подбила матросов с «Бесстрашного» на эту авантюру из детской ревности, для того, чтобы доставить ей неприятности. Вызывающий вид маленькой испанки не производил впечатления на Анжелику, поскольку ей был хорошо знаком этот тип женщин, и она знала, как ими управлять. За их внешней горячностью не было злобы, и они были опасны лишь тем, что умели возбуждать мужчин и толкать их на любое безрассудство.

Чувства заменяли им интеллект, а рассудительности у них было не больше, чем у колибри. Она знала, как подойти к этим отважным созданиям.

Одним своим взглядом она прервала длинную тираду Инее и затем с насмешливой и одновременно сочувственной улыбкой на лице потрепала ее за маленькое ушко с золотой серьгой в виде колечка. От этого почти материнского жеста девушка опустила голову; она действительно была всего лишь маленькой метиской, вырванной из привычной ей индейской среды и не знавшей иных, нежели вполне определенных, знаков внимания со стороны мужчин; жалкой островной куртизанкой. Высокомерная, но в то же время дружеская снисходительность Анжелики все перевернула в ней, и она вдруг превратилась в смущенную уличную девчонку.

Лишившись своей пылкой предводительницы, сумевшей им внушить, что они ничем не рискуют, и что ей удастся убедить капитана, люди Ванерека заколебались, переглядываясь между собой, и стали вести себя поспокойнее.

Между тем, туман полностью рассеялся, и Анжелика увидела толстуху Петрониль Дамурт с редкими всклокоченными волосами и темными синяками под глазами: бедняжка смело защищала своих «овечек». Проворства ей явно не хватало, зато она воспользовалась своим преимуществом в весе. Из-за ее спины выглядывали две или три молоденькие девушки в рубашках, лица их выражали испуг; остальные попрятались в глубине сарая.

Очень бледная, с синими пятнами на голых руках Дельфина Барбье дю Розуа пыталась прикрыть грудь разорванной блузкой. Это она закричала не своим голосом, когда вдруг почувствовала на своем теле сладострастные мужские руки. Ее крик и разбудил Анжелику. У ног Дельфины лежал без движения какой-то мужчина. Это был матрос с «Голдсборо», которого оставили охранять вход в сарай. Люди с «Бесстрашного» сразили его наповал. Именно эта чрезвычайная жестокость, отчетливо свидетельствовавшая об их подлых намерениях, переполнила чашу терпения Анжелики. Вдобавок ко всему среди этих негодяев она заметила некоторых «своих» раненых, которые, несмотря на перебинтованные руки и ноги, оказались, тем не менее, в состоянии принимать участие в этом любовном похождении.

Возмущенная, она почти закричала: «Это уж слишком! Вы все заслуживаете виселицы. Вы — подонки. С меня довольно! Хватит! Если вы будете продолжать, то я не буду вас лечить, и вы останетесь с выбитыми глазами, распоротыми животами и сифилисом. Я вам обещаю, что оставлю вас здесь гнить… Вы будете умирать от жажды, но я не дам вам и капли воды!

Как вы осмелились вести себя подобным образом на нашей земле! Вы — люди без чести. Ничтожества! Вы — падаль, которую следовало бы скормить бакланам… Я жалею, что не сделала этого раньше, когда была такая возможность».

Гнев и резкость выражений Анжелики, весь ее величественный вид, который сегодня усиливали строгая прическа и достойное появления при дворе короля темно-фиолетовое платье из фая, а также ослепительный блеск колье и какая-то особая манера кутаться в плащ из тюленьей кожи, сломили и напугали пиратов с «Бесстрашного», превратили их в жалкие существа, каковыми они и были на самом деле. Они полностью утратили свою словоохотливость, а Гиацинт Буланже и его приятель Аристид стали потихоньку ретироваться.

— Господин Ванно, вы хорошо сделали, что вмешались, — признала Анжелика.

— Окажите любезность, позовите, пожалуйста, отца Бора и аббата Лошмера, которые, я вижу, направляются на утреннюю мессу.

Когда священники подошли, Анжелика поведала им о случившемся.

— Я вверяю их вам, святые отцы, — сказала она. — Попытайтесь разъяснить им, что они вели себя, как плохие христиане, и что они заслужили серьезное наказание. Я же должна рассказать обо всем господину де Пейраку.

Бретонский священник разразился проклятиями, обещая пиратам все муки ада. Было решено отвести оба экипажа на мессу, предварительно исповедовав их.

Понурив головы, матросы вложили ножи в ножны и с раскаивающимся видом, тяжело переставляя ноги, последовали за священниками на вершину холма.

В каюте на борту «Голдсборо» Жоффрей де Пейрак заканчивал обсуждение торговых вопросов с Джоном Кноком Мэтером, его помощниками и английским адмиралом. Здесь же находились Колен Патюрель, д'Урвилль, Берн и Маниго. Сильно оплывшие свечи говорили о том, что их встреча началась на заре, так как корабль из Бостона должен был отплыть с началом прилива.

Энрико провел Анжелику в каюту. Теперь она поняла, в каком «вертепе» проводил ночи ее муж.

В глубине души она была довольна, что события подтолкнули ее к действию, дали ей повод снова войти в жизнь этих мужчин. Раз Пейрак не прогнал ее, она вновь займет подобающее ей место, и он будет вынужден заговорить с ней. Это будет началом объяснения, которое позволит прояснить все недоразумения. В эти утренние часы Анжелика чувствовала себя сильной и была готова снова стать хозяйкой своей судьбы.

При виде Анжелики все мужчины встали и застыли в задумчивом молчании. Для каждого из них эта необыкновенная женщина была в большей или меньшей степени предметом самых потаенных мыслей. Каждое ее появление придавало их существованию новый смысл.

Поздоровавшись, Анжелика спокойным голосом рассказала им об инциденте между двумя экипажами: одна группа матросов решила, что женщины — их пиратская добыча, а другая посчитала, что Всевышний внял их молитвам и послал им их в законные жены.

— О! Отличная мысль, — воскликнул де Пейрак, повернувшись к Колену. — Надо признать, что чудесное появление этих молодых дам может благотворно повлиять на настроение той части ваших людей, которые в этом отношении чувствовали себя обделенными. Господин губернатор, вам надлежит принять решение. В действительности, мы не можем и думать об отправке этих девушек в Квебек, даже если они туда направлялись. В настоящее время у нас нет для этого ни времени, ни средств. Я подумывал об их отправке в Порт-Руаяль, но разве решение, о котором помышляли ваши люди, не есть самое мудрое и выгодное для всех? Их перевозкой занималась одна частная компания и, вполне возможно, что и в без того очень бедных французских поселениях в Акадии никто не захочет взять их на свое содержание. Если они пожелают остаться здесь, это хорошо, мы примем их, как жен наших французских колонистов. Я предоставляю вам обо всем договориться, господин губернатор.

Колен Патюрель встал, скатал карты и пергаменты и рассовал их по широким карманам своего камзола. Теперь он носил строгую прямую одежду, которая не исключала однако некоторых богатых деталей, соответствовавших его новому положению. Жабо и манжеты отличались тщательной отделкой, отвороты рукавов, воротник и карманы камзола из темно-рыжего драпа были украшены шитьем. Аккуратно подстриженная борода и строгое выражение лица настолько изменили внешность Колена, что Анжелика с трудом его узнала. Это был другой человек, и казалось, что его широкие плечи легко выдерживали возложенную на них ношу.