— И я видела.., и я, — раздались голоса…

Выйдя на палубу, женщины и дети оживились. Они были немного не в себе, но не казались больными. Многие из них действительно заметили внезапное появление арабского врача Абд-эль-Мешрата из пелены наползавшего на них тумана.

— Но как же он смог войти и, главное, выйти? Это какое-то колдовство!

При этом слове все в ужасе переглянулись. Затаенный страх, не покидавший их с самого начала плавания, получал реальное подтверждение.

Маниго потряс кулаком в сторону стеклянной двери на полубаке.

— Колдун! Пытаясь ускользнуть от наказания, он осмелился посягнуть на наших детей.

Возмущению Анжелики не было предела.

— Глупцы! — вскричала она. — Вот уже пятнадцать лет темные люди бросают ему в лицо все те же обвинения: «Чародей!», «Колдун!» и прочий вздор. Какой вам прок от вашей веры и наставлений ваших пасторов, если вы остаетесь столь же ограниченными, что и презираемые вами невежественные крестьяне-католики! «Доколе глупцы будут ненавидеть знание…» Без конца читая Библию, вы когда-нибудь задумывались над этими словами священной книги? Доколе люди будут ненавидеть тех, кто выше их, кто видит дальше других, кто бесстрашно познает окружающий мир?.. Какой смысл стремиться к новой земле, когда к подошвам ваших сапог прилипла вся грязь предрассудков, вся пыль Старого Света?..

Ее не пугала их враждебность. Страх был преодолен. Анжелика чувствовала, что только она может взять на себя роль посредницы в этой схватке.

— Неужели вы всерьез верите, господин Маниго, что было какое-то колдовство? Нет? Тогда зачем же вы пытаетесь с помощью лживого предлога будоражить простых, пугливых людей? Смотрите, пастор, — обратилась она к старому пастору, который все это время хранил молчание. — Куда исчез тот дух справедливости, коим ваша паства всегда гордилась в Ла-Рошели, когда все жили в достатке и уюте? Теперь их действиями управляют алчность, зависть и самая низкая злоба. Ведь вы пошли на этот бунт только из-за денег, господин Маниго. Вы боялись, что из-за расходов на переезд может не хватить средств для жизни на островах. И вдруг такой соблазн, возможность овладеть этим замечательным кораблем! Тогда вы находите удобное оправдание: мол, поживиться за счет людей, объявленных вне закона, дело вполне богоугодное.

— Я и сейчас так считаю. Кроме того, люди вне закона способны на все, и мне казались подозрительными их намерения. Я знаю, пастор, что вы не одобряете нас. Вы советовали нам терпеливо ждать. Но ждать чего? И как мы будем защищаться, когда нас высадят на пустынном побережье без всякого имущества и оружия? Я слышал много рассказов о несчастных людях, проданных капитанами кораблей хозяевам колонизируемых земель. Мы боремся именно за то, чтобы избежать их участи. К тому же мы боремся с отступником, безнравственным, ни во что не верящим человеком. Мне говорили, он был тайным советником константинопольского султана. Как и эти нечестивцы, он скрытен и жесток. Разве он только что не попытался погубить таким ужасным способом невинных женщин и детей?

— Он просто нашел средство отвлечь ваше внимание в момент, когда его жизнь оказалась под угрозой. Хитрость — вполне законное оружие.

— Несчастная! Выкурить, как каких-то крыс, наши семьи! Разве такая уловка не характеризует его как человека, способного на любую жестокость?

— Но, судя по физиономиям пострадавших, уловка оказалась вполне безобидной.

— Но как же он смог одним взглядом зажечь огонь? — спросил один из крестьян из местечка Сен-Морис. — Он разговаривал с нами там, на корме, и вдруг появился дым. Ну не колдовство ли это?

Маниго передернул плечами.

— Дурья голова, — проворчал он, — все достаточно просто — у него были сообщники, о которых мы не догадывались. Этот старый арабский врач, вроде бы прикованный болезнью к своей койке, а возможно, и сицилиец. Я думаю, что Рескатор нарочно оставил его дежурить на ночь, так как что-то подозревал. Он должен был вовремя предостеречь хозяина, но, к счастью, мы его опередили. Должно быть, и с доктором-арабом был заранее намечен план действий на тот случай, если возникнут трудности. Вы говорите, что этот трижды проклятый сын Магомета нес с собой бутыль из черного стекла?

— Да! Да!.. Мы видели ее! Но мы подумали, что это нам просто приснилось.

— Что за отрава там была?

— А я знаю, — вмешалась тетушка Анна, — нашатырный спирт. Он безвреден, но оказывает раздражающее воздействие и при испарении образует белый дым, который может вызвать панику из-за своего сходства с дымом пожара.

Она слабо кашлянула и вытерла глаза, покрасневшие от «безвредного нашатыря».

— Вы слышите, что она говорит? Слышите? — громко воскликнула Анжелика.

Однако бунтовщики не захотели прислушаться к тихому, но убедительному голосу тетушки. Ее объяснение не успокоило, а усилило их гнев. Ведь они считали себя хозяевами положения, а Рескатор вновь обманул их, прибегнув к дьявольской уловке. Они неосторожно дали себя вовлечь в бесплодную продолжительную дискуссию. Между тем, время работало на него, так как его сообщники получили возможность подготовить видимость пожара. Возникла паника, чем и воспользовался Рескатор, чтобы ускользнуть от них.

— Почему только мы не прикончили его? — негодовал Берн.

— Если вы тронете хоть один волос на его голове, — сжав зубы произнесла Анжелика, — если вы посмеете…

— И что тогда? — оборвал ее Маниго. — Власть в наших руках, мадам, и если вы явно перейдете на сторону противника, нам придется вас обезвредить.

— Посмейте только поднять на меня руку! — исступленно закричала молодая женщина. — Только посмейте! Тогда сами увидите…

На это они решиться не могли. Они пытались запугать ее угрозами. Им очень хотелось сломить ее и, главное, заставить замолчать, так как каждое ее слово жалило их, как стрела, но грубо обойтись с Анжеликой они не могли. Это было бы кощунством, хотя никто из них не смог бы объяснить почему.

Используя последние остатки своего влияния, Анжелика произнесла:

— Надо подняться наверх! Надо во что бы то ни стало переговорить с ним.

Они почти покорно последовали за ней. Проходя вдоль борта, все посмотрели на море. Поредевший туман отступил от корабля, сомкнувшись на некотором расстоянии от него в кольцо цвета серы. Море оставалось мягким и ласковым, и израненный «Голдсборо» плавно скользил по его поверхности. Можно было подумать, что стихия давала людям время уладить свои раздоры.

«Но если начнется новая заваруха, — подумал вдруг Маниго, — то как быть с людьми из трюма? Чтобы сразу же привлечь их на свою сторону, мы должны нейтрализовать Рескатора… Заставить их поверить, что он мертв. Иначе их не возьмешь. Пока они считают его живым, они будут ждать чуда… Пока считают его живым!..»

Картина, открывшаяся им на корме, чуть не вызвала у Анжелики обморок. Нарушив приказ Маниго, мятежники-испанцы, охранявшие каюту Рескатора, выбили окна и дверь. Набравшись храбрости взбунтоваться против грозного хозяина, они собирались захватить его и заполучить все драгоценности.

Самым активным из них был Хуан Фернандес, который по приказу Рескатора был как-то привязан к бушприту за неповиновение. Он также инстинктивно чувствовал, что пока хозяин жив, победа может перейти на его сторону. И тогда горе мятежникам! Гнуться реям под тяжестью повешенных…

Готовые к отпору матросы вошли внутрь, держа наготове мушкеты и ножи.

В салоне было пусто!

От изумления они и думать перестали о возможности поживиться. Но напрасно они передвигали и опрокидывали мебель. Где же прятался их грозный противник? Не мог же он растаять, как дым из медных кадильниц инков. Маниго разразился проклятиями и стал пинать сапогом проштрафившихся.

Гнусавя, матросы-испанцы пустились в оправдательные объяснения. Когда мы вошли, утверждали они, никого уже не было. Не превратился ли он в крысу? От такого человека можно ожидать все, что угодно…