— Обозначим Аристида как помощника аптекаря в квебекской больнице. Звучит по крайней мере респектабельно… Однако мне нужно вернуться мысленно к той минуте, когда мы в то несчастливое лето покинули Голдсборо. Нас было двадцать семь, не считая Жюльенны, вышедшей за этого Бомаршана. В Порт-Руаяле трем удалось спрятаться у мадам Рош-Посей — они убежали от захватившего их в плен англичанина. Им очень хотелось снова очутиться в Голдсборо, где у них остались женихи. Они говорили об этом с губернатором, который обещал забрать их из Порт-Руаяля, если они сумеют от нас отстать.

Мадам Модрибур, попавшая в руки англичан, не смогла послать за ними. Это привело ее в ярость, и нам пришлось прятаться от ее гнева.

— Они так и остались в Порт-Руаяле, — закончила за нее Анжелика. — Сейчас они живут при шахтах Бобассена. Жермен Майотен, Луиза Перрье, Антуанетта Трушу. Могу назвать вам имена их мужей. А еще три в Голдсборо, судя по вашему списку, — что это значит?

— Сейчас займемся ими. — Дельфина встала, чтобы зажечь свечу. На ее висках выступили капельки пота. Напряжение памяти и воспоминания о тех горестных днях обеим давались нелегко.

— Одна умерла во время путешествия в Бостон. Вот ее имя: Алин Шармет. То ли от лихорадки, то ли от морской болезни — не знаю… А может, это было в Ла-Эв, где нас высадил капитан Фипс? Нет, скорее на корабле. Теперь я вспоминаю… Этот ужасный англичанин выбросил ее тело за борт.

— Семь.

— После нашего спасения в Ла-Эв господин Пейрак привез нас в Тидмагуш. Не стану больше говорить о Ласковой Мари, убитой там, потому что мы ее уже сосчитали. Но перед заходом в реку Святого Лаврентия вы разрешили трем из нас вернуться в Голдсборо.

— Чего не помню, того не помню, — созналась Анжелика.

Пребывание в Тидмагуше после всех тамошних драм представлялось ей весьма смутно. Однако постепенно она припомнила, что что-то в этом роде действительно обсуждалось.

— Они так сожалели, что не смогли найти убежище у Мадам Рош-Посей! говорила Дельфина. — Господин Пейрак позволил им вернуться туда на «Бесстрашном» под защитой супругов Малапрад, которые увозили Онорину. Он передал с ними письмо для господина Патюреля. Мне известно, что в письме он просил его заняться их замужеством и обеспечить приданым, ибо у них не было буквально ничего. Ведь мы утратили полученное от короля имущество во время кораблекрушения. Мы остались без приданого. — Она вздохнула. — Как я скучаю по Голдсборо! Конечно, сперва там было довольно страшно — все-таки еретики да пираты, однако царившая там сердечность быстро развеяла наши опасения.

Губернатор Патюрель так добр! Он был для нас как отец.

— Да, да! — кивнула Анжелика, вспомнившая, что Дельфина, если верить Генриетте, испытывала к Колину Патюрелю нежные чувства. Сейчас не было времени для романтических вздохов. — А вот еще три, которые, как нам известно, вышли замуж. Мари-Поль Наварэн осталась, кажется, на восточном берегу, потому что ее руки попросил акадиец, один из сыновей красотки Марселины. — Список становился все более подробным, так что полицейский наверняка будет доволен. — А вы не забыли про Петроннелу Дамур, вашу дуэнью? Она входит в число двадцать семь, которые вы назвали сначала?

— Нет, не входит. Я имела в виду только девушек, и женщин, которых Кольбер отправил в Канаду в качестве невест для здешних холостяков.

— Но тогда получается, что даже если мы приплюсуем к ним Жюльенну, которая путешествовала вместе с Дамур, то наберется всего десять — и это из одиннадцати живых или мертвых, не добравшихся до Квебека. Не хватает одной.

— Да, Генриетты Майотэн, — беспомощно пробормотала Дельфина.

— Но разве вы не говорили, что она возвратилась во Францию с мадам Бомон?

— То — знакомая вам Генриетта Губэ, а не Генриетта Майотэн, сестра Жермены.

А вот с ней… Я не знаю, что с ней стало.

Итак, Генриетт оказалось две.

Анжелика пробежала глазами список и поняла, почему в свое время в Порт-Руаяле смогла успокоить и при этом ввести в заблуждение малышку Жермену.

— Но что же могло произойти с другой Генриеттой, сестрой Жермены Майотэн?

Дельфина бросила на нее взгляд, в котором читалась паника, снова охватившая бедняжку.

— Я же говорю — не знаю! Единственное, что мне известно, — это что в Тидмагуше она еще была с нами. Я отлично помню это, потому что как раз во время всех этих ужасных событий мы с ней поссорились. Она была очень привязана к мадам Модрибур и не могла стерпеть, когда ту в чем-то обвиняли, утверждая, что наша благодетельница сама призналась в своих преступлениях, когда обнимала бездыханное тело своего брата Залила. Генриетта утверждала, что герцогиня стала, дескать , жертвой заговора, что недоброжелатели преднамеренно довели ее до безумия. Сама Генриетта при этом буквально потеряла разум, и мне пришлось силой увести ее в форт, потому что индейцы были уже совсем близко. Впрочем, разве не все мы были тогда немного не в своем уме?..

— А дальше?

— Я заметила, что ее нет в нашей группе, направляющейся в Квебек, когда мы уже вышли в море и плыли по заливу Святого Лаврентия.

— Почему вы сразу же не сказали мне об этом?

Дельфина провела рукой по лбу.

— Не знаю. Мы были так потрясены… Наверное, я решила, что она тоже отправилась с Малапрадами в Голдсборо. А потом просто не представилось больше возможности, даю слово! В Квебеке нас приняли как шестнадцать королевских девушек и приуныли даже от этого количества, найдя его чрезмерным. А я изо всех сил старалась выбросить из памяти все эти ужасы. Она взглянула на свою писанину, с удивлением замечая выведенные ее собственным мелким почерком бездушные чиновничьи словеса. — Как странно, прошептала она, — мне почему-то снова стало страшно!

— Вы уверены, что Генриетты Майотэн не может быть среди девушек, вышедших замуж в Пярт-Руаяле? — без всякой надежды спросила она.

— Тогда пришлось бы допустить, что она живет там, не ставя об этом в известность собственную сестру.

— Верно. А она не могла выйти замуж за акадийца, на восточном берегу?

— Мы бы услыхали об этом от Марселины или от Мари-Поль Наварэн. В Акадии, на восточном берегу и во Французском заливе, белых не так-то много, и они живут далеко один от другого — именно поэтому каждый знает всю подноготную соседа, несмотря на расстояния.

Они снова умолкли. Анжелика, глядя на вышедший из-под гусиного пера список, пыталась представить рядом с одной из фамилий полузабытое лицо и сравнить его с известной многим во Французском заливе акадийкой. Нет, конечно, это не она.

— Не припомните обстоятельств, при которых вы виделись с ней в последний раз?

— Как же я могу вспомнить это после стольких лет? — вздохнула Дельфина. — В одном я убеждена: она еще была с нами в том форте, где Никола Пари умолял нас спасаться бегством при появлении индейцев, вознамерившихся всех оскальпировать. Я помню, как они выбежали из леса! Она вырывалась, крича, что хочет спасти мадам Модрибур. Ее силой затащили в форт. Она визжала, и мне пришлось отхлестать ее по щекам, чтобы прекратилась истерика. После этого она упала в обморок; помню, Никола Пари проявил к ней интерес: он испугался за нее и попросил принести сердечных капель… Снаружи доносились кошмарные вопли. Индейцы торопились оскальпировать всех тех, кто не успел спрятаться. Я же могу утверждать, что не отходила от Генриетты, потому что ее состояние и мне внушало беспокойство, и свидетельствую, что чуть позже, когда опасность миновала, нам сказали, что мы уже можем попытать счастья снаружи. Эти события навсегда запечатлелись в моей памяти.

Во время той бойни Анжелика оставалась с Иоландой и красоткой Марселиной у двери дома, где стонала раненая герцогиня и куда явился усмехающийся Пиксаретт с окровавленными скальпами на поясе.

«Я знаю, кто находится за этой дверью, однако я оставляю ее жизнь тебе, ибо ты вправе сама распорядиться ею». Прежде чем удалиться, чтобы продолжать свое кровавое занятие, он бросил ей: «Она была твоим врагом. Ее скальп принадлежит тебе».