– Они видят в вас загадочную женщину: не грешницу, не святую. Вам удается усыпить их бдительность и недоверие.

– Откуда он знал, что меня похитил Золотая Борода, я кто ему подсказал, что меня надо искать на корабле «Сердце Марии»?

– Исповедуйте его.

– Иезуита? Признаюсь, мне удалось совершить многое из того, что считалось невозможным, к примеру – бегство из гарема Мулая Исмаила. Но исповедовать иезуита? Ни разу не приходилось. Что ж, попробую!

– Прощайте, – сказала госпожа де Модрибур, Сжимая руки Анжелики, – прощайте, я вас никогда не забуду!

Она не сводила с Анжелики своих прекрасных, полных отчаяния глаз, будто стараясь навсегда оставить память о себе. Ее щеки покрывала смертельная бледность, руки были холодны как лед.

– Вы меня презираете? – прошептала Амбруазина. – Но я обязана повиноваться воле господа. О! Мое сердце разрывается при мысли, что я должна покинуть эти края, полные неизъяснимого очарования. Они пленили меня! Никогда еще предписания церкви не казались мне столь суровыми. Но отец де Верной был непоколебим. Мне нельзя оставаться здесь. Я должна ехать в Новую Францию…

– Вы мне уже объясняли, – сказала Анжелика. – Поверьте, мы тоже весьма опечалены тем, что вам пришлось, решиться на отъезд. Я вижу, что сегодня кое-кто из девушек, Да и юношей тоже, в слезах.

– Я обязана повиноваться, – прошептала Амбруазина.

– Ну что ж, повинуйтесь. Мы не станем запирать вас на замок и принуждать остаться, если вы этого не хотите.

– Как вы жестоки, – с упреком проговорила Амбруазина Срывающимся голосом, будто с трудом сдерживая рыдания.

– Чего вы хотите от меня?! – Анжелика чувствовала, как, в ней поднимается волна раздражения.

– Чтобы вы меня не забывали! – Казалось, что Амбруазина близка к обмороку.

Она закрыла лицо руками, отвернулась от Анжелики и медленно, неверным шагом отошла в сторону. Переодевшись в свои яркие одежды, Амбруазина стала похожа на хрупкую экзотическую птицу.

То короткое время, что она провела в Голдсборо, оставило необычайно глубокий след в ее душе.

Вчера вечером, едва оправившись после борьбы с медведем, отец де Верной велел построить хижину из ветвей для приема верующих. Амбруазина одной из первых поспешила на исповедь к святому отцу.

Вскоре она в крайнем волнении появилась перед Анжеликой.

– Он возражает, он категорически возражает против того, чтобы я оставляла здесь королевских невест. Он говорит, что я должна покинуть эти края, где не почитают Господа Бога и короля Франции, что мой долг – увезти девушек в Новую Францию, в Квебек или Монреаль, и что я поддалась искушению опасной свободы. «Здешняя атмосфера околдовывает, и эти молодые женщины вскоре забудут о вечном спасении и начнут думать лишь о материальных благах… Ведь сюда стекаются все богатства мира», – так он сказал.

– Богатства? В Голдсборо? Это суровый край, где мы постоянно рискуем не только своим скудным имуществом, но и жизнью… Мэуин преувеличивает. Я и не подозревала, что он на такое способен.

Анжелика была обескуражена и разочарована: она никак не ожидала такой реакции иезуита. Очевидно, она слишком преувеличивала свое влияние на него.

У нее было желание тотчас найти отца де Вернона поговорить с ним, но Амбруазина предупредила, что тот собирался ночевать в поселке и уже отправился в путь.

– На него произвела большое впечатление флотилия господина де Пейрака. Он говорит, что все поселения Новой Франции вместе взятые не имеют такой торговой и военной мощи.

– Французские колониальные поселения всегда были бедны как Нов из-за небрежения королевства и нерадивости местных правителей. Но вовсе не обязательно следовать их примеру…

Анжелика решила поскорее рассказать мужу о решении госпожи де Модрибур…

– Ну что ж! Пусть едет, – в голосе графа прозвучали ноты радости, удивившие Анжелику. – Вчера отец Турнель, капеллан Порт-Руаяля, как раз предлагал доставить этих женщин к себе, на французскую землю, где их приютит госпожа де ла Рош-Позе.

– Кое-кто из здешних мужчин будет жестоко разочарован. Они уже вели речь о женитьбе.

– Мы с Коленом все им объясним. Мы им скажем, что Порт-Руаяль не так далеко, и эта вынужденная разлука на несколько дней лишь укрепит их взаимные чувства. Перед тем как начать совместную жизнь, порой полезно пережить испытание расстоянием и все прочее.

– И они поверят вам?

– Придется поверить, так надо, – ответил Пейрак.

Анжелика не совсем поняла, что он хотел этим сказать.

..Будущие супруги королевских невест и вправду внешне не выказывали чрезмерной тревоги и смятения, провожая своих суженых.

Прощание проходило, напротив, в странной тишине, все словно были охвачены невысказанным тягостным чувством. Казалось, что в действительности совершалось совсем не то, о чем говорилось вслух. Анжелика ощущала это столь остро, что ей пришлось делать над собой невероятные усилия, чтобы сохранять самообладание.

Мука, которая читалась на лице «благодетельницы», также не вносила успокоения в душу Анжелики. Жалость к этой женщине и беспокойство за нее спорили с раздражением той покорностью, с которой Амбруазина следовала приказам иезуитов.

Анжелика жалела, что не видит здесь отца де Вернона и не может высказать ему свои мысли.

Единственный, кто выиграл, был Аристид Бомаршан. Ему досталась Жюльена. «Благодетельница» была откровенно рада возможности избавиться от «паршивой овцы».

Анжелика заметила, Жюльена не пришла проводить своих бывших спутниц, видимо, опасаясь, как бы непостоянная и деспотичная герцогиня де Модрибур вдруг не передумала.

Амбруазина приняла решение покинуть Голдсборо столь внезапно, что многие об этом не знали. В последний момент появилась протестующая госпожа Каррер.

– Мне никто никогда ничего не говорит. Кто-то приезжает, уезжает, а я ничего не знаю. Прошу простить меня, госпожа герцогиня, но я не успела заштопать все дыры на вашем верхнем платье…

– Не имеет значения, милая, я вам его оставляю, – бесцветно произнесла Амбруазина де Модрибур.

Она растерянно огляделась, как бы ища поддержки.

– Господин Виль д'Авре, – воскликнула она внезапно, обернувшись к маркизу, который с горестным и проникновенным видом присутствовал при расставании. – Отчего вы не поедете с нами? Ваше приятное общество доставило бы нам удовольствие, да и Порт-Руаяль, по-моему, находится в вашем подчинении.

– Прекрасная мысль, – согласился маркиз со своей юношеской улыбкой. – У меня как раз появилось огромное желание поесть вишен в Порт-Руаяле. Рандон, там уже поспели вишни?

– Нет еще, – ответил вельможа из Акадии.

– Что же, тем хуже, мне очень жаль, – лицо Виль д'Авре приняло скорбное выражение. – Я вынужден отложить свою поездку до созревания вишен. Весьма сожалею. Но потерпите немного, я только съезжу в один поселок на побережье Французского залива отведать знаменитое кушанье Прекрасной Марселины, приготовленное из даров моря. А потом присоединюсь к вам, любезная герцогиня.

Эти нелепые слова о вишнях и дарах моря звучали довольно комично, но, странно, никто и не подумал засмеяться или даже улыбнуться. Никто, казалось, их и не услышал.

Анжелика долго колебалась, не в состоянии определить своего отношения к Амбруазине де Модрибур. Но теперь, когда герцогиня собиралась в путь и глядела на Анжелику с немой мольбой во взоре, она внушала сострадание и симпатию.

Была в этой тридцатилетней женщине какая-то трогательная наивность, незавершенность, внутренний надлом. Анжелике стало жаль эту молодую, красивую женщину, от рождения наделенную столькими талантами, созданную для того, чтобы блистать, но несущую в себе неведомую муку, некий разлад с самой собой.

Временами Анжелика не могла сдержать раздражение от контраста между зрелостью и мудростью герцогини и ее неожиданной детскостью. Такое противоречие сбивало с толку, но одновременно придавало герцогине особую прелесть в глазах ее почитателей. Анжелика вспомнила, что особенно ярко детские черты Амбруазины проявлялись в обществе мужчин. Было ли это инстинктивное кокетство или сознательный расчет с ее стороны? Она вела себя как девушка-подросток, делающая первые шаги в искусстве обольщения мужчин, как будто ей не приходилось пользоваться своими чарами прежде.