— Входит ли мой хозяин в число тех лиц, которые, по-вашему, являются столпами протестантского сопротивления?

— Входит ли он в их число! — возмущенно вскричал де Бардань, поднимая руки к небу. — Да он же из самых худших! Он действует втайне, но вредит нам больше, чем если бы проповедовал на площади. Он помогает запрещенным пасторам, беглецам, бог знает кому еще. Вы же могли заметить его подозрительные похождения…

— Я вижу мэтра Габриэля только за счетами и за чтением Библии. Он совсем не похож на заговорщика.

Правда, она еще не договорила, как в памяти у нее встали многие впечатления: чужие люди, прятавшие свои лица и тихонько перебиравшиеся в сумерках из дома мэтра Берна в дом торговца бумагой или пастора Бокера, торопливые переговоры шепотом — в дневное время… К счастью, ее уверенность, кажется, смутила королевского наместника.

— Вы меня удивляете.., может быть, вы были недостаточно внимательны? — Он хлопнул рукой по толстой папке. — У меня тут ведь собраны доклады, не оставляющие сомнения в его опасной и нездоровой деятельности. Я его несколько раз предупреждал. Он как будто понимал меня и выслушивал с признательностью. Он казался искренним, но побег его сына жестоко разочаровал меня.

— Мартиала послали в Голландию изучать канатное дело.

— До чего вы наивны! Отец отправил его, потому что видел: юноша готов перейти в католичество, и хотел удержать его в ереси.

— Мне тоже это говорили, — продолжала отбиваться Анжелика. — Но я убеждена, вас вводят в заблуждение. Это лишь кажется так. Я уже много месяцев живу в этом доме и могу заверить вас, что мэтр Берн стремился только дать образование своему сыну. И вы же знаете, что реформаты вообще привыкли путешествовать.

— Слишком уж привыкли, — сухо отозвался де Бардань. — Пора уж им от этой привычки отказаться. Ну а закон в этом отношении не допускает отклонений.

— Вы представлялись мне в более приятном свете.

Королевский наместник возмутился:

— Что вы хотите сказать?.. Я всегда был против насилия и…

— Я хочу сказать, что эти инквизиторские обязанности мало подходят к вашему характеру.., который казался мне особенно доступным земным утешениям.

Он искренне рассмеялся, втайне польщенный. Видно, не так уж она равнодушна и невосприимчива, как представляется.

— Постараемся понять друг друга. Как всякий добрый христианин, я хочу попасть в рай, но, должен признаться, нынешняя моя должность привлекает меня прежде всего с материальной стороны. Религиозные дела в настоящее время дают возможность продвинуться по службе быстрее всего. Ну а к мэтру Берну я отношусь с большим уважением, я бы хотел помочь ему, но он так упрям, он никак не хочет понять…

— Что ему надо понять?

— Что мы можем доверить воспитание обоих его детей только католикам. Зло и так уже слишком глубоко въелось в эти юные души.

— Почему арестовали его дочь Северину?

— Потому что ей уже пришло время сделать выбор религии.

— Но такие решения подрывают отцовскую власть — основу нашего общества и государства.

— Что же делать, если эта власть несет зло? Вот у меня тут есть донесение, в котором… — Он пододвинул другое досье, начал его открывать и вдруг остановился, недоверчиво взглянув на нее:

— Но.., вы ведь его защищаете!..

Анжелика спохватилась. Как же глупо она себя ведет! Она не сумела скрыть своего отношения к этому делу. Не могла она целиком притворяться, как делала когда-то. Прежде ей легче было хитрить и обманывать. Может быть, потому что тогда она меньше принимала все к сердцу. Надо исправлять положение, чего бы это ни стоило.

— Я их не защищаю, я просто хочу показать вам, что знаю все, что делается в этом семействе. И я вижу, что вы руководствуетесь какими-то сплетнями ваших подручных, которые они пышно именуют «донесениями», а у меня ничего и не спрашиваете.

— Так вы же ничего не сообщаете! Я надеялся получить обильные сведения именно через вас. Я ждал напрасно.

— У меня не было ничего интересного.

— Как же вы дали возможность Мартиалу Берну бежать и не предупредили меня об этом замысле, хотя должны были заранее знать об этом?

— Это был не побег, а поездка. Он ехал учиться.

— Вас просто обвели.

— Скажите уж прямо, что я дура!

Она встала. Видя, что она собирается уходить, де Бардань, пораженный, выскочил из-за стола, чтобы удержать ее:

— Не стоит обижаться из-за таких пустяков, не надо! Послушайте.., вы просто не так поняли мои слова. Я просто в отчаянии…

Он хотел удержать ее, и это был предлог положить руки ей на плечи, туда, где под полотном рукавов ощущалось тугое и нежное тело. Легкий аромат здоровой женщины опьянил его. Анжелика не могла обманываться в характере своего воздействия на него. Это было очень неприятно, но она сказала себе, что ее долг извлечь из этого пользу, и очень осторожно высвободилась.

— Вы меня действительно оскорбили.

— Я очень огорчен, я раскаиваюсь…

— Я имею право сказать вам, что, действуя таким образом по отношению к мэтру Берну, вы ничего не добьетесь. Я хорошо узнала его характер, он будет упорствовать и станет еще более недоступным внушению. Но он будет тронут милостью и помощью, которую вы ему окажете, и тогда станет внимательнее прислушиваться к вашим доводам.

— На самом деле?

— Вполне возможно!

Королевский наместник вновь почувствовал, что потрясен. Да и как же иначе, когда он стоит так близко к ней, лаская взглядом эту прелестную шею. Он готов был поверить ей, слепо довериться.

— Но детей я не вправе вернуть ему, это невозможно… И потом, должен признаться, затеял это проклятый Бомье. Но теперь, когда дело пошло в ход, зарегистрирован факт преступного бегства, да и девочка уже задержана, я не могу отступить.

— Что вы собираетесь с ними делать?

— Мальчика отдадут иезуитам, а девочку монахиням…

«И мы их никогда больше не увидим», — подумала потрясенная Анжелика.

— Я пришла к вам, господин королевский наместник, именно для того, чтобы предложить иное решение. Мэтр Берн не станет досадовать на вас тогда. У него есть сестра, обратившаяся в католичество. Она замужем за офицером королевского флота и живет на острове Ре.

— Совершенно точно. Ее зовут госпожа Демюри.

— Детей можно доверить ей… Так делается, как мне говорили. Когда возникает необходимость забрать протестантского ребенка от родителей, его передают на воспитание кому-нибудь из родственников-католиков. Это мера гуманная и в то же время вполне здравая.

— Ну как же я сам раньше не подумал об этом! — воскликнул, просияв, королевский наместник. — Это великолепный исход! И Бомье не посмеет ничего возразить, и мэтр Берн, со своей стороны, думаю, будет мне благодарен. Вы изумительны! Вы так же разумны, как прекрасны собой.

— Совсем недавно вы, кажется, полагали иначе.

— Как мне заслужить ваше прощение?

Бардань был в восторге, тяжесть спала с его плеч, а в этой удивительной женщине открывались все новые достоинства. Не в силах удержаться, он схватил Анжелику за талию и прикоснулся губами к ее шее, к тому самому месту, нежная линия и грациозные изгибы которого притягивали его непрерывно во время их разговора.

Анжелика отшатнулась, словно ее обожгли, и так быстро вырвалась из его объятий, что бедняга был совершенно озадачен.

— Неужели я вам до такой степени неприятен? — пробормотал он.

Глаза его замутились, губы дрожали. Как ни кратко было это прикосновение, оно подтвердило все его надежды. Из всех женщин, которых он знал, эта была самой возбуждающей. «Черт побери, — подумал он. — Да неужели же она будет держаться недотрогой, как все эти кальвинистки? Нет, нельзя упускать этот шанс!»

Анжелика опиралась о стол, украшенный инкрустацией, и размышляла, как ей держать себя.

В конце концов, он не был ей неприятен. Он вел себя учтиво, у него были красивые глаза, красивые руки, умелые губы. Кто знает, вдруг в будущем — а будущее представлялось ей отделенным черной, непроходимой преградой — она поддастся искушению? Она не могла забыть, что пока она лишь скромная служанка, а он наместник короля в Ла-Рошели, то есть человек, занимающий первое место в городской иерархии. К счастью, он не фат. Он был не оскорблен, а огорчен тем, что она отшатнулась от него. Надо было его утешить.