– Да, может быть… на самом деле.

Наблюдение Амбруазины было справедливым. Оба они обладали в чем-то сходной внешностью: высокие, статные, крепкие, обоих – иезуита и дворянина, искателя приключений – сближали внутренняя сила, исходившая от того и другого, укрощенный азарт, внимательный взгляд на окружающий мир, воля, которую было нелегко отвлечь от намеченной цели. И наконец, их роднил дар ценить жизнь в ее различных проявлениях, например – способность наслаждаться каждым шпангоутом прекрасного морского судна.

Темные глаза Джека Мэуина загорелись, когда Пейрак стал во всех подробностях описывать ему различные корабли его флотилии, задуманные и построенные с конкретными целями – для перевозки грузов, рыбной ловли, каботажа, и даже для скоростного плавания, разумея под этим не то, что стало привычным у боевых пиратских судов, но просто скоростные суда.

– На море подчас случается, что необходимо плыть быстрее всех, подобно тому, как чистокровная, хорошо отдохнувшая и тренированная лошадь без труда обгоняет шестиконную упряжку. Для этого предназначен вот этот маленький парусник, очень легкий, низко сидящий на воде.

– Я вижу лишь восемь человек экипажа и никаких жилых помещений. Однако же это не лодка.

– Это самбур из Йемена, что в Красном море, из негниющего яванского дерева. Небольшой парусник, который может с его двумя парусами при хорошем ветре мчаться со скоростью двенадцать узлов.

– У него очень маленькая осадка.

– И он может проскользнуть в любую бухточку, а ведь их тут уйма.

Рыболовные суда были построены по типу баскских китобойных судов.

Их было два. Третий ловил треску в заливе Святого Лаврентия и должен был вернуться осенью, когда железнипа (бостонцы называли ее «шед») тысячами станет спускаться по прибрежным рекам, где она нерестилась.

Несколько маленьких голландских яхт, более медленных, но и более маневренных, могли принять на борт много груза в служили для каботажа, а при случае – и для перевозки вооруженных людей.

«Голдсборо» оставалась жемчужиной этой независимой флотилии, маленькой, но уже более могущественной и более действенной, нежели любая другая в тех краях.

– Мы чертили проект этого судна вместе с Ридером.

– Он ведь, кажется, родом из Роттердама?

– Да, так и есть. Мы весьма гордимся результатом, ибо нам удалось свести воедино в одном неплохо скроенном корабле противоположные требования: вооружен он, как корсар, а вместе с тем может нести большой груз.

– А эта каравелла? – спросил Виль д'Авре. – Она кажется основательной, но, по-видимому, чужда новинок, украшающих вашу флотилию. Разве что сгодилась бы для Христофора Колумба. Но зато какая восхитительная картина, писанная прямо на борту: Дева Мария в окружении ангелов. Эта Дева Мария поразительно красива! Не знаю, может, мне чудится, но, клянусь, дорогая Анжелика, она похожа на вас!.. Вам не кажется, граф?

В воздухе повеяло холодом. И если Анжелика могла порадоваться такту иезуита, то, напротив, восхищаться деликатностью губернатора Акадии явно не приходилось. Он в совершенстве обладал искусством выбалтывать то, о чем следовало молчать. Она не впервые ловила его на этих маленьких каверзах.

«Ты мне заплатишь за это», – подумала графиня.

– Это мой корабль, – вмешался Колен Патюрель, – «Сердце Марии»…

– Да что вы говорите! – восхитился маркиз, простодушно глядя на светловолосого великана. – Представьте меня вашему художнику, друг мой! Я хочу, чтобы он намалевал нечто в подобном роде на моем собственном паруснике: это настоящий шедевр!

– Если только ваш не попал в руки англичан или не покоится на дне реки Святого Иоанна, – вставила Анжелика.

Открытое и счастливое лицо маркиза де Виль д'Авре внезапно сморщилось от огорчения.

– Ах, дурно с вашей стороны напоминать мне об этом, – с укоризной произнес он, – посудите, я же был счастлив, я только-только развеялся в этом интересном обществе, и вот я снова погружен в страдания. Право, это очень дурно с вашей стороны, Анжелика!.. Но чего же вы ждете, почему вы не отплываете, чтобы прогнать этих англичан? – затопал он ногами на Пейрака, ударяя по молу своей тростью с серебряным наконечником. – Это же в конце концов непереносимо! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться на вас в Квебек, предупреждаю вас… Ах, перестаньте смеяться! Это вовсе не смешно. Да чего же вы все-таки ждете?

– Может быть, вот этого! – сказал граф, указывая на горизонт.

Он вытащил из-за пояса подзорную трубу и развернул ее, прежде чем приложить к глазу.

– Да, это он, – прошептал Жоффрей.

Уже более часа у входа в бухту можно было различить парус, лавирующий, словно в ожидании благоприятного момента для проникновения в порт.

И именно в этот миг корабль, маленькая приземистая яхта, скользя по волнам, вошел в порт.

– «Ларошелец»! – вскричала Анжелика, не помня себя от радости.

Амбруазина удивленно посмотрела на нее. Зато маркиз вытащил из кармана своего цветастого жилета маленькую подзорную трубу с золотым ободком. Он уже больше не дулся.

– Но что это за замечательный юноша, которого я вижу на носу? – с энтузиазмом воскликнул он.

– Это капитан, – отвечал де Пейрак, – в к тому же наш сын. Кантор.

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Он такой же хороший мореплаватель, как и Александр?

– Над этим стоит поразмыслить.

Анжелика не ожидала столь быстрого возвращения «Ларошельца». Теперь же она радовалась, испытывая облегчение. Ее дети были рассеяны по всему краю – Онорина в Вапассу, Кантор где-то в море, Флоримон в чаще лесов Нового Света – и это рождало в ней глухую тревогу. Ей хотелось собрать их всех под свое крыло, как и любой матери, в минуту опасности. И вот наконец Кантор здесь.

Море чуть отступило, и невозможно было причалить к молу. Кантор бросил якорь между «Голдсборо» и легким трехмачтовым кораблем своего отца, спустил на воду шлюпку, и вся компания пошла по берегу ему навстречу.

– Какое прекрасное дитя! – сказала герцогиня де Модрибур Анжелике, – вы должны гордиться им, сударыня.

– Вы правы, – согласилась та.

Она любила видеть, как на открытом, круглом, еще детском лице Кантора проступает мужественное и чуть отстраненное выражение юного принца, рожденного для иной судьбы… Ныне он причаливал к берегу с той учтивой уверенностью, с какой, наверное, он предстал бы перед королем.

Юноша почтительно, кивком головы, по-военному строго, приветствовал отца, поцеловал руку матери.

– Он очарователен! – повторил Виль д'Авре.

– Он похож на архангела, – вторила ему герцогиня. Граф представил его тем людям, что прибыли в Голдсборо в отсутствие юноши.

Эти представления были прерваны стремительным появлением Вольверины, которая, по своей привычке, выскочила, словно шар, сбивающий кегли.

Кантор вновь превратился в ребенка, счастливого встречей со своей любимицей.

– Я думал, что она потерялась и вернулась в лес.

– Надо полагать, она все это время высматривала тебя с лесной опушки, где резвилась вместе с медведем, – пояснила ему Анжелика.

– А вот и медведь, – сказал кто-то.

Жоффрей де Пейрак тотчас принял решение:

– Раз медведь здесь, нужно немедленно переправить его на корабль; вряд ли еще представится такой удобный случай. Мистер Кемптон, вы готовы отплыть сегодня вечером?

– Да, сэр! Еще утром я по вашему совету принес в порт свои вещи. А потом, не жалея ног, бегал в поисках этого разбойника, а он, наверное, был рядом и ухмылялся, глядя на меня из-за какого-нибудь дерева.

Мистер Уилаби не спеша приближался, время от времени останавливаясь, чтобы перевернуть камень, вставал на задние лапы, нюхал воздух и с невозмутимым видом оглядывался вокруг.

– Вы еще поплатитесь за ваши проделки, – проворчал Кемптон, готовясь накинуть на беглеца цепь.

Тем временем атмосфера вокруг внезапно изменилась: было решено действовать безотлагательно, по намеченному плану. Раз медведь, непременный участник экспедиции, нашелся, в море уже сейчас должны были выйти менее быстроходные лодки, и среди них – большая шлюпка, на которой приплыли жители из Акадии и их соседи – индейцы. Обратно они возвращались с оружием и разной утварью, к тому же в обществе Кемптона и его медведя, Матеконандо с его дочерью и воинами, двоих патсуикетов, господина д'Урвйлля, господина де Рандона и других. Такая разношерстная флотилия могла вызвать недоверие англичан, и Пейрак на своих легких кораблях собирался нагнать лодки возле устья Святого Иоанна и проследить за их разгрузкой.