Пока он говорил, все эти господа, не стесняясь присутствия дамы, начали поспешно раздеваться, свернули свои вещи вместе с документами и выкинули через иллюминатор в море. Затем они поспешно облачились в бесформенные лохмотья, извлеченные из сундука.

— Но у нас нет ни одного женского платья, — растерянно пробормотал один из торговцев.

— Мадам, эти грабители сразу же догадаются по вашему виду, что вы из высшего общества. Одному Богу известно, сколько они потребуют за ваш выкуп!

— Мне ничего не надо, — заявил Савари. Он единственный из всех не утратил невозмутимости и ждал спокойно, с зонтиком под мышкой. Единственной его заботой было тщательнее завязать тесемки на мешке с костями — своей палеонтологической находке. — «Они» всегда начинают с того, что хотят меня выбросить в море — настолько ничтожной им кажется добыча, — прибавил он философически.

— А что мне делать с моими часами, золотом и деньгами? — спросил голландский банкир.

— Действуйте, как мы. Проглотите все, что можете, — посоветовал один из торговцев.

Его компаньон уже заглатывал, не без усилий и гримас, содержимое кошелька, отправляя в рот пистоль за пистолем. Поддавшись общему настроению, проглотил свои кольца и студент. Рассудительный банкир с возмущенным видом созерцал эту эпидемию пожирания ценностей.

— Я предпочитаю отправить за борт и их.

— Совершенно напрасно. Если бросите в море, вы их никогда не отыщете. А так снова сможете получить обратно.

— Каким образом?

Собеседники не успели пуститься в объяснения: на верхних ступеньках лестницы появился огромный пират с угольно-черным лицом. В ушах его висела пара отвратительно покачивающихся костяных колец. Он держал наготове широкую кривую саблю. Банкир зажал золото в руке, что сделало его переодевание бессмысленным.

После неистовых криков внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых.

Пассажиров вытолкнули на верхнюю палубу. В бухту входили четыре алжирские галеры под зелеными стягами, все с низкой посадкой и пушками по бортам. На корме первой из них стоял раис-баши, командующий маленькой флотилией. На нем были плащ из тонкой белой шерсти и остроконечный шлем, напоминающий головные уборы сарацинов, с которыми сражались крестоносцы. Он поднялся на борт мальтийской галеры в сопровождении своих офицеров: старшего помощника, писца, начальника артиллерии, в обязанности которого входил осмотр повреждений, нанесенных кораблю, и, наконец, казначея, отвечающего за учет награбленного.

На лице раис-баши застыло выражение досады: его раздражало, что эти тупоумные фанатики-нападающие так сильно попортили прекрасную галеру. Высказав несколько горьких мыслей по этому поводу, он приказал приступить к тщательному осмотру захваченных ценностей.

Галерники-алжирцы были отпущены на свободу, остальные переведены на алжирские галеры. Мальтийскую команду заковали в цепи. Мимо Анжелики провели окровавленного Анри де Рогье со скованными цепью руками. Три гиганта пронесли рыцаря фон Нессельхуда, также в цепях, несмотря на ужасающие кровоточащие раны.

Пленных пассажиров погнали к раису Али-Хаджи. Их постные физиономии не обманули его. Он внимательно осмотрел их руки, проверяя, насколько внешний вид пленников соответствует их истинным занятиям. Естественно, что нежные ладони банкира мало напоминали руки портного, которым он себя объявил. К тому же его золотые, украшенные алмазами часы, с предосторожностям передаваемые друг другу членами пиратского штаба, говорили о размерах его будущего выкупа. К его отказу назвать свое имя и национальность отнеслись снисходительно. Он их назовет потом, когда будут приняты соответствующие меры.

Торговцы с самым искренним видом назвали себя «искателями удачи». Это должно было означать, что у них ничего нет за душой. Наружность Савари вызвала разочарование и бурное веселье. Его ощупали, рассмотрели потрепанную одежду. Содержимое мешка, который он бережно прижимал к груди, вызвало удивление, смешанное с суеверным страхом. Какой-то шутник заметил, что мешок и его обладатель могли бы пригодиться отощавшим собакам города Алжира. Савари не представлял интереса и, видимо, был забракован.

Зато Анжелика вызвала алчный интерес. Темные глаза алжирских офицеров изучали ее с любопытством, близким к почтительности и даже восхищению. Они обменялись короткими фразами, и Али-Хаджи дал ей знак приблизиться.

Для тех, кто рискует путешествовать по Средиземноморью, берберский плен был настолько вероятен, что Анжелика заранее обдумала план действий. Решение было принято: она не станет хитрить. Она воспользуется своим огромным состоянием и положением супруги, разыскивающей мужа, и во что бы то ни стало добьется освобождения. Ведь алжирцы — она знала это — отнюдь не простые грабители, что нападают, жгут, насилуют ради одного удовлетворения. Морской разбой для них — не что иное, как промысел, организованный по твердым правилам. Трофеи делят, и все, начиная от куска паруса и кончая капитаном захваченного судна, учитывается, находит выражение в звонкой монете. Что до женщин, в особенности белокожих европеек — добычи редкой и имеющей высокую цену, — то обычно жажда наживы побеждает похоть.

Итак, Анжелика объявила свое столько лет скрываемое имя. Она — жена богатого французского вельможи Жоффрея де Пейрака, который ждет ее в Боне и, конечно, будет посредником в деле ее выкупа. Он послал к ней гонца, человека одной с ними веры — Мохаммеда Раки, находящегося среди пленных. Он может это засвидетельствовать.

Толмач перевел. Раис-баши велел привести попавших в плен мусульман. Анжелика ждала в тревоге, не зная, жив ли Мохаммед Раки, не ранен ли во время сражения. Но тот явился невредимый, и, когда она указала на него, был отдан приказ поместить его отдельно. Затем настал черед пленных христиан. Их погрузили на одну из алжирских галер. Там они теснились на корме, где были свалены раненые из команды мальтийцев.

Оба рыцаря сидели, прислонясь спинами к бортовому ограждению, неузнаваемые под черной коркой запекшейся крови. Солнце стояло в зените, и палящий зной причинял им жестокие страдания.

Анжелика подозвала негра из охраны и заявила, что умирает от жажды. Страж через своего товарища передал просьбу Али-Хаджи, и тот немедленно распорядился принести ей кувшин с пресной водой. Не заботясь о последствиях своего поступка, Анжелика встала на колени перед бароном фон Нессельхудом, напоила раненого и осторожно омыла его лицо, исполосованное ножом. Затем утолил жажду шевалье де Рогье.

Раис-баши не вмешивался. Раб-христианин, принесший кувшин, склонившись, произнес вполголоса:

— Господа, если вам что-нибудь потребуется, я постараюсь помочь. Мое имя Жан Диллуа, я француз из Тулузы. Я уже десять лет в рабстве в Алжире. Мне доверяют. Я вам вот что скажу: алжирский адмирал Меццо-Морте знал, что вы направляетесь в Бон. Это он устроил вам ловушку.

— Он не мог этого знать, — ответил высокородный германец, с трудом шевеля потрескавшимися губами.

— Он это знал, мессир рыцарь. Ваши люди вас предали.

Удар саблей плашмя по спине заставил его замолчать, и он ретировался, унося кувшин.

— Нас предали. Вспомните об этом, брат мой, когда вернетесь на Мальту, — прошептал фон Нессельхуд. Он поднял глаза к ярко-синему небу и прибавил с твердостью:

— А я никогда не увижу Мальты.

— Не говорите так, брат! — запротестовал Анри де Рогье. — Многим рыцарям довелось бороздить океан прикованными к галерам неверных и дождаться освобождения от своих мучителей. Такова наша воинская доля.

— У Меццо-Морте ко мне особый счет. Он поклялся меня четвертовать. Разорвать на части четырьмя галерами.

Выражение ужаса промелькнуло на лице молодого рыцаря. Закованная рука барона фон Нессельхуда легла на его руку.

— Вспомните, брат мой, в чем вы клялись, давая обет перед святым знаменем Мальты. Окончить свои дни где-нибудь в провинциальном гарнизоне, мирном прибежище уставших воинов — удел совсем не рыцарский. Лучше погибнуть со шпагой в руке на палубе корабля. Но воистину достойна рыцаря лишь мученическая смерть!..