Нервничать было бесполезно. Надо было смириться с капризами и характером хозяина лодки. Если принять во внимание этот невозможный характер их перевозчика, опасности войны и тот факт, что три дня тому назад они все были в бухте Макуа, в руках Золотой Бороды, то надо признать, что путешествие было быстрым и пока что сравнительно благополучным.

Анжелика вернулась к спутникам и с помощью Сэмми разложила на плоском камне порции для каждого. В молчании начали есть. К концу обеда, подняв голову, чтобы попросить передать ей вино, она увидела, что все англичане, бледные, разинув от страха рты и широко раскрыв глаза, смотрели все в одну точку за ее спиной. С великим трудом заставила она себя оглянуться и посмотреть, откуда исходит опасность.

Под ивами с длинными золотисто-зелеными листьями, трепещущими на ветру, стоял иезуит в черном одеянии.

Первым желанием Анжелики было встать и защитить перепуганных англичан от пришельца. Вторая мысль: поискать глазами на нагрудном кресте священника рубиновый камешек, примету отца д'Оржеваля. Рубина не было. Значит, это был не д'Оржеваль.

Монах в черной сутане, неподвижно стоявший в тени, был высок и строен, гладко выбрит, с длинными темными волосами до плеч. Белые брыжи и высокий воротник подчеркивали сильную длинную шею, черты лица его были благородны и изысканны. Одна рука была опущена, другая покоилась на груди, придерживая крест с распятием, висящий на черной шелковой тесьме, и как бы указывая двумя пальцами на его вершину.

Темные глаза его смело смотрели на окаменевших от страха людей и, казалось, готовы были пригвоздить их к земле как загипнотизированных зверьков.

Наконец он вышел из тени деревьев и стал приближаться к ним по освещенному берегу. Тут она заметила, что из-под его обтрепанной и помятой внизу сутаны выглядывают ступни босых ног. Где-то она уже видела эти ступни.

— Hello! my fellom, how do you do? — раздался голос Джека Мэуина. — Dont you recognize me [79]?

Оторопевшие Анжелика и англичане не смели произнести ни звука: им показалось — о, колдовство или галлюцинация! — что эти слова были сказаны монахом.

Иезуит продолжал приближаться к ним, а они пятились к реке, пока не очутились у самой кромки воды.

Видя их испуг, он остановился.

— Итак, — продолжал он по-английски, с легкой усмешкой, — клад, который я только что выкопал, был всего лишь бедной монашеской сутаной, оставленной здесь перед отъездом, восемь месяцев тому назад.

И, обратившись к Анжелике, он добавил по-французски:

— Вы тоже удивлены моим превращением? Мне казалось, однако, что я давал вам повод для подозрений.

— Мэуин, — пробормотала она, — вы — Джек Мэуин?

— Он самый. Но я же и отец Луи-Поль Мареше де Верной, член Ордена иезуитов. Вот так при случае чертов англичанин может превратиться в проклятого француза и даже в самого ужасного паписта.

Тень усмешки пробежала по его лицу.

Он объяснил:

— Прошлой осенью мой наставник поручил мне секретную миссию в Новой Англии. Это переодевание в моряка — лишь одно из немногих, к которым мне пришлось там прибегнуть, чтобы не выдать себя и выполнить задание. Слава Богу, вот я и вернулся жив и невредим в нашу французскую Акадию.

Он говорил на изысканном французском, однако легкий акцент сохранился, видимо из-за долгой привычки говорить по-английски.

— Но.., вы француз? — проговорила Анжелика, с трудом приходя в себя.

— Конечно, француз. Мой род — из Нормандии. С детства я говорю по-английски, потому что был пажем при английском королевском дворе во время его изгнания во Францию. Позже я ездил в Лондон совершенствоваться в языке.

Несмотря на эти учтивые объяснения, Анжелика не могла поверить, что перед ней Джек Мэуин, хозяин их лодки.

Как, в течение трех суток она путешествовала под предводительством некоего Джека Мэуина, ни на минуту не заподозрив, что перед ней не грубый английский матрос, а французский иезуит из аристократической семьи, к тому же, по-видимому, сотрудничающий с отцом д'Оржевалем?!

Она была так удивлена, так нежданна для нее была эта метаморфоза, что глядя на ее растерянные глаза и открытый рот, он не выдержал и расхохотался.

— Успокойтесь, сударыня, прошу вас! Некоторые ваши высказывания обеспокоили меня. Но я вижу, что мне нечего опасаться. Вы не разгадали моего переодевания.

Впервые они услышали громкий смех Джека Мэуина.

И как ни парадоксально, именно это заставило их поверить, что» перед ними под столь ненавистной и столь враждебной черной сутаной, — именно он, хозяин лодки, тот самый, кто только что смачно сплевывал в море табачную слюну и ловко покорял с помощью рук и ног наполненный ветром парус, кто доставлял их с острова на остров, молчаливый, одинокий, но любопытный…

В одно мгновение в голове Анжелики промелькнула вся глубина личности Джека Мэуина, которая так ее заинтриговала.

Ну конечно же!… Конечно, это был иезуит!

Как она раньше не догадалась? Она, воспитанная в католическом монастыре, строго руководимом членами самого высоко стоящего и могущественного религиозного ордена того времени! Воспитанники его обязаны были каждую неделю исповедоваться преподобным отцам и ничего не скрывать от них, вплоть до самых глухих закоулков сознания. Как же она позволила так себя провести?..

Почему, по тысяче признаков, не появились у нее подозрения?..

Например, когда он сидел однажды ночью, на скале в Лонг-Айленде, с таким «отсутствующим» видом, что она испугалась, — ведь это он молился, как умеют молиться только последователи великого Игнация Лойолы, он был в тот момент не отсутствующим, не в летаргическом состоянии, как она подумала, а в экстазе, в мистическом экстазе!

А когда он обносил их пищей в Монегане, как она не опознала ту ловкость, с которой монахи раздают бедным благотворительные обеды?..

А сегодня? Неожиданный уход акадского юноши Юбера д'Арпентиньи наверняка объясняется тем, что он узнал в человеке, переодетом английским моряком, католического миссионера, быть может, принимавшего от него когда-то первое причастие. По-видимому, монах незаметно подал ему сигнал молчать.

Медведь мистер Уилаби подошел к иезуиту, понюхал его. Учуяв знакомый запах хозяина шлюпа «Белая птица», он потерся о его сутану, а монах погладил его мохнатую голову.

— In fact we've already made acquaintance [80], мистер Уилаби, — тихо проговорил он.

И верно, уже много дней, с тех пор, как вышли из Нью-Йорка, они делили деревянное убежище, укрывавшее их от волн. Признание монаха мистером Уилаби убедило самых недоверчивых.

Они окончательно сникли, потрясенные мыслью, что судьба их решена, и они проиграли игру. Анжелика не в состоянии была произнести ни слова. Никогда еще она не чувствовала себя такой подавленной. Обдумывая последствия, которые будет иметь эта мистификация для нее и ее спутников, она даже не была в состоянии посмеяться над тем, как она дала себя обмануть. Она думала:

«Случайно ли лодка мнимого Джека Мэуина оказалась рядом с кораблем Колена, или и на этот раз я попала в ловушку?»

Она поникла головой, почувствовав себя побежденной, и горькая складка легла у ее губ.

Иезуит обратился к англичанам:

— Не бойтесь ничего. Здесь вы под моим покровительством.

Он подошел к воде, поднял голову и, сложив ладони рупором, испустил индейский клич, повторив его несколько раз, как сигнал.

Через несколько минут ветки кустов зашевелились, и появилось множество дикарей, они с шумом спускались с холмов, пересекали реку вброд. Все они кинулись на колени перед своим пастырем, прося благословения и проявляя всяческие знаки расположения. Естественно, появился напыщенный великий сагамор Пиксарет.

— Ты думала, что убежала от меня, — сказал он Анжелике. — Но я все время знал, где ты, я не выпускал тебя из рук, и Черная Сутана привез тебя. Ты — моя пленница.