Конечно, если это обсуждалось в Квебеке, вряд ли меня там считают святым с нимбом вокруг головы. Особенно вышеуказанный губернатор Акадии, например, в момент, когда он собирает налоги со своих строптивых подданных; Потому-то вызволить его из переделки будет, по-моему, хорошей политикой.

– Что с ним стряслось?

– В отместку за резню, учиненную абенаками во главе с французами, на западе, в Новой Англии, Массачусетс послал адмирала с несколькими кораблями, дабы покорить всех французов, попавшихся под горячую руку. Хотя подобный план и был оправдан, он мог лишь усугубить наше положение и ни к чему бы не привел. Следовало образумить Квебек, а не нападать на каких-то мелких землевладельцев, которые изо всех сил держатся за свои земли, полученные ими от предков, и худо-бедно собирают на них ежегодный урожай. Мне удалось отговорить от этой затеи адмирала Шеррилхэма, но сопровождавший его Фипс из Бостона и слышать ничего не желал; он стал действовать самостоятельно, и, прознав, что высокопоставленные лица из Квебека, в том числе губернатор Акадии Виль д'Авре, а также интендант[96] Новой Франции Карлон и несколько знатных дворян, находятся в Джемсеге, он запер вход в устье реки Святого Иоанна. Таким образом, он не дает им спуститься вниз по течению и вернуться в море. Господин Виль д'Авре, человек непоседливый, предпочел ускользнуть пешком, через лес. Под покровом тумана ему удалось остаться незамеченным англичанами, подняться на борт рыболовного судна, промышляющего треску, и прибыть сюда ко мне за подмогой. Хоть он и считает меня гнусным противником и могущественным врагом, больше всего ему хочется спасти свой корабль, груженный, как я подозреваю, драгоценнейшими мехами, собранными им в качестве податей во время его губернаторской поездки. С моей стороны было бы непорядочно отказать ему в такой услуге.

Если Фипсу удастся захватить этих людей вместе с их кораблями и доставить их пленниками в Бостон или Салем, дело дойдет до Версаля, и король может увидеть в нем как раз тот предлог, который он ищет, чтобы объявить войну Англии. А мы здесь все предпочитаем наш шаткий мир новому столкновению.

Анжелика слушала его, преисполненная тревоги. И хотя, чтобы не пугать ее, Жоффрей многое смягчил в своем рассказе, она, благодаря услышанному, стала лучше понимать, сколь ненадежно их положение, и какой груз он взвалил на свои плечи.

Боже мой, как же он был одинок! Ради чего, ради кого хотел он бороться?.. Ради нее, ради Онорины, ради их сыновей, ради тех отверженных, что стекались к нему со всего света, под его стяг, под сень его могущества. Чтобы созидать, двигаться вперед, чтобы строить, а не разрушать…

– …Это одно из типичных происшествий Французского залива с его разноплеменными представителями рода человеческого, – заключил он и слегка улыбнулся. – Любой обречен на провал, пока есть такие туманы, такие болота, такая глушь, куда можно пробраться и спрятаться ото всех… Это страна беглецов и перестрелок, но что за важность, я построю здесь королевство для вас…

– Не опасна ли экспедиция, куда вы отправляетесь?

– Это всего лишь прогулка. Надобно лишь помочь французам, сделать все, чтобы индейцы не вмешались в конфликт, и в конечном счете отнять у Фипса добычу, хотя он и имеет на нее определенное право. Он будет в ярости, но до рукопашной дело не дойдет, это исключено.

Он сжал ее в своих объятиях.

– Я хотел бы взять вас с собой.

– Нет, это невозможно, я не могу оставить Абигель одну. Я пообещала ей, что буду принимать у нее роды и… не знаю почему, но мне страшно за нее, я чувствую, что и она сама очень тревожится, несмотря на все ее мужество. Мое присутствие успокаивает ее. Я должна остаться.

Анжелика тряхнула головой, словно отгоняя искушение – ухватиться за него, следовать за ним, чего бы это ни стоило, повинуясь безотчетному желанию, над которым она даже не пыталась размышлять.

– Не будем об этом больше говорить, – непреклонно решила она.

Она села в кресло. Котенок, решив по этой примете, что игры и рассуждения окончены, прыгнул к ней на колени и свернулся клубочком.

Было в нем столько дружелюбия, любви к жизни, что он и ей сообщал немного своей умиротворенности. «Онорина будет от него без ума», – подумалось ей.

Онорина! И вновь сердце Анжелики сжалось от тревоги. Жоффрей уедет, а она останется бороться одна. Но откуда исходит угроза?..

Исходит ли она от неизвестного корабля и людей, плывущих на нем, чья цель, по-видимому, вмешаться в их судьбы? Кто их послал? Канадцы? Англичане?.. Это казалось совершенно не правдоподобным. Положение с канадцами было и так ясно. Они предавали анафеме, они нападали. Англичанам же хватало других дел, нежели тревожить полезного им человека, с которым они заключили выгодные договоры.

Тогда кто? Личный недруг Жоффрея? Соперник в торговле, домогающийся этой территории, желающий исподволь вытеснить первопоселенцев? Разве не пытались тайком настроить Жоффрея против Золотой Бороды?

Но тогда почему же целились в нее? Она остро ощущала себя мишенью, и это угнетало ее, угнетало так сильно, что у нее возникла мысль: если бы ее не существовало, Жоффрей мог бы жить спокойно.

Она не удержалась и сказала ему об этом.

– Если бы меня не было рядом с вами, вам бы жилось легче, я это чувствую.

– Если бы вас не было рядом со мной, я бы не был счастливым человеком.

Он огляделся вокруг себя.

– …Я строил этот форт в одиночестве. Вы исчезли из моей жизни, и все же что-то в душе моей отвергало мысль о вашей смерти. Уже то, что я вновь обрел Флоримона и Кантора, казалось мне залогом, сулившим что-то. «Она близко, – шептал я себе, – она здесь, моя возлюбленная…» Это было безумие, но, не отдавая себе в том отчета, при постройке я добавлял какие-то детали… для вас… Это было незадолго до того, как я собрался вернуться в Европу, до путешествия, когда по воле случая я встретил в испанском порту Роша, и он сказал мне: «Зеленоглазая француженка, знаете, та, которую вы купили в Кандии… она жива. Она в Ла-Рошели. Я ее там видел, совсем недавно…» Как выразить радость, охватившую меня в тот миг! То была словно вспышка молнии, сверкнувшей с небес!.. Славный Роша! Я засыпал его вопросами. Я щедро одарил его, как самого дорогого друга… Да, судьба была милостива к нам, даже если она и выбирала подчас окольные пути.

Он приблизился к ней и стал целовать ее руки.

– …Так будем же по-прежнему верить в нее, любовь моя.

Анжелика и Абигель сидели в центре садика, среди высоких трав и цветов. Этот садик окружал дом Бернов, вход в него был загорожен перекладиной, по обыкновению, принятому в Новой Англии. Подобный цветник полагалось иметь каждой жене поселенца, дабы в этих местах, где аптекарь нередко жил в большом отдалении, поддерживать все семейство в добром здравии с помощью собственных лекарств, а также чтобы придать остроты и пряности частенько пресным блюдам из рыбы и дичи. Здесь также сажали овощи, салат, порей, редиску, морковку и много цветов для увеселения души.

Весна выдалась мягкая, и теперь первые ростки уже дали всходы. Абигель отодвинула кончиком ботинка круглый и мохнатый лист, клонившийся с грядки.

– Осенью у меня будут тыквы. Я их сохраню на зиму, а несколько штук сорву раньше, когда они будут еще размером с дыню. Их пекут в золе и едят, как печеные яблоки.

– Моя матушка любила сад, – внезапно вырвалось у Анжелики. – В огороде… Я как сейчас вижу ее… Она трудилась не покладая рук… Я вдруг увидела ее сейчас…

Внезапно перед ней словно предстала ее мать. Высокая, статная, чуть поблекшая фигура, в соломенной шляпе, с корзинками в руках, иногда – с букетом цветов, который она прижимала к сердцу, точно ребенка.

..Моя мать!..

Это видение, словно выступившее из тумана, посетило ее внезапно, безо всякой на то причины.

«Матушка, защитите меня», – подумалось ей.