— Пора спать, — прошептала она.

Валентен шагнул вперед:

— Я постелил новый папоротник, совсем свежий, из подлеска, чтобы постель была помягче.

Он наклонился, взял ее руку в свою и пробормотал с мольбой:

— Пойдем, приляжем на папоротник!

Анжелика вырвала руку, словно обжегшись:

— Что тебе взбрело? Ты что, спятил?

Она вскочила, испуганно глядя на него. Ужас, который он ей внушал, — а ей был теперь невыносим любой мужчина — мешал ей дать достойный отпор. Сердце бешено забилось. Если он притронется к ней, она упадет в обморок, как было с герцогом де Ламориньером. Тогда с ней случилась судорога, она задыхалась от ужасных видений той ночи убийств. А теперь глаза мельника горели, как уголья, в их взгляде не было уверенности, но он обжигал.

— Не трогай меня! Не прикасайся ко мне. Валентен!

Он нависал над ней, с оттопыренной губой и тем тупым выражением лица, какое у него бывало в детстве и тогда очень веселило ее.

— Почему не я, — с силой выдохнул он… — Я ведь люблю тебя… Вся моя жизнь пошла прахом, ты околдовала меня… Долго я ждал этого часа… Думал, это невозможно, а теперь знаю, ты будешь моя… Я все смотрю на тебя, пока ты здесь. Вижу, как ты толстеешь, словно овца, что вот-вот объягнится. Тогда-то счастье мне в сердце и вошло. Я понял: ты не фея… И я могу тебя ласкать, и ты меня не сглазишь.

Не очень вникая, она слушала эти бессвязные слова, которые он бормотал на корявом местном наречии. Тем ив менее он был нежен:

— Ну же, моя птичка, моя красавица… Иди в кроватку.

Он подошел к ней и прижал к себе. Рука его медленно гладила ее плечо. Ей удалось совладать с собой, и она изо всех сил замолотила кулаками по его лицу:

— Оставь меня, деревенщина!

Валентен отшатнулся, задрожав от оскорбления. Теперь он вновь превратился в хозяина Уклейкиной мельницы, вспыльчивого, жестокого бирюка, которого недаром побаивалась вся округа.

— Так ты опять, — задохнулся он. — Все как в первый раз?! Ты все такая же, но мне плевать. Сейчас-то я не боюсь. Ты не фея. Ты мне заплатишь. Этой ночью ты будешь со мной.

Он произнес эти слова с устрашающей решимостью. Затем отвернулся, тяжело топая, подошел к столу и налил себе вина.

— ..У меня есть время, но запомни: никто безнаказанно не оскорблял мэтра Валентена. Ты мне все сердце изгрызла и теперь заплатишь!

Она попыталась смягчить его ярость.

— Поверь мне, Валентен, — сказала она прерывающимся голосом, — я не презираю тебя. Но даже если бы ты был королем, я бы не позволила прикасаться ко мне. Это так. Это как болезнь, пойми…

Недобро щурясь, Валентен старательно слушал. Потом вытер мокрые от вина губы тыльной стороной ладони:

— Не правда. Ты врешь. С другим ты валяешься почем зря. Он ведь должен был к тебе прикасаться, раз уж ты поймала воробышка…

(«Воробышка? О чем это он? Ведь так говорят, когда…»).

— Какого воробышка? — спросила она, глядя на него с таким недоумением, что он слегка опешил:

— Да черт возьми! Ну, того самого, что у тебя в брюхе. Тут-то я и смекнул, что ты не фея. Феи не рожают от людей, так говорят. Мне один заклинатель растолковал. С настоящими феями такого не бывает. А уж коли ребенок…

— Какой ребенок?! — сорвалась она на высокий пронзительный крик.

Перед ней разверзлась пропасть. А ведь неосознанно она давно ухе что-то предчувствовала. У нее бывали головокружения, которые она считала следствием обычного переутомления. Теперь она поняла, что все это время в ней таилась чужая, нежеланная жизнь.

— Ты же не можешь сказать, что не знала, — бубнил голос мельника, ставший далеким и неясным. — Вот уж лун пять или шесть, как ты его носишь.

Пять-шесть лун! Но это невозможно… После Колена Патюреля она никого не любила. Она не отдавалась никому…

Пять или шесть лун!.. Осень… Огненная ночь в Плесси! У нее вырвался вопль раненого зверя:

— Нет! НЕТ! Только не это!

Пять месяцев она скакала по Пуату, поглощенная одной целью, не желая знать ничего, кроме мести. Она хотела забыть о своем оскверненном теле и пренебрегала его недомоганиями, объясняя их пережитым потрясением и тяготами походной жизни.

Теперь, припомнив все это, она убедилась вполне. Чудовищный плод развился. Вот почему так жмет платье под лифом… Увидев ее неузнаваемое, обезумевшее лицо, мельник почувствовал себя неловко. Наступило молчание. Было слышно, как снаружи плеснула, выпрыгнув из воды, рыба.

— Ну и что с того? — приободрился мельник. — Ты теперь еще красивее!

Он пошел к ней. Она увертывалась от вытянутых рук, мечась по тесным углам. От ужаса спирало дыхание — она не могла вскрикнуть. Ему удалось схватить ее и обнять.

Внезапно дверь сотряслась от сильного стука, деревянная задвижка выпала и высокая фигура Самуила де Ламориньера появилась в проеме. Войдя, герцог окинул взглядом комнату. То, что он увидел, заставило его взвыть от бешенства.

Со времени исчезновения Анжелики его снедало беспокойство. Ходили слухи, будто она — пленница проклятого мельника, который удерживает ее колдовством. Конечно, он понимал, что это суеверия, но тем не менее считал паписта-мельника человеком двусмысленным и опасным. Что заставило сиятельную даму последовать за ним? Почему она не возвращается? Не утерпев, он нашел дорогу к хижине.

И вот теперь он застал ее в объятиях этого скота.

— Я перережу тебе горло, мужлан, — прорычал он, выхватив свой широкий кинжал.

Мэтр Валентен еле увернулся от удара. Пригнувшись, он отбежал в другой угол хижины. Ярость и досада придали его грубой физиономии почти такое же устрашающее выражение, как у гугенота.

— Вы ее не получите! — рявкнул он, тяжко сопя от возбуждения. — Она моя.

— Ну, падаль, кабан, я сейчас тебе кишки выпущу!

Мельник был таким же большим и крепко сколоченным, как протестантский вельможа. Но он был безоружен. Он пробирался вдоль стола, не спуская глаз с наступающего врага, а тот, ополоумев от ревности, подстерегал мгновение для смертоносного прыжка. Меж тем огонь в очаге догорал, и углы комнаты погрузились в сумрак.

Валентен надеялся добраться до топора. Топор с высокой рукояткой (такими пользуются лесорубы) стоял за ларем для муки, скрытый от глаз нападающего. Меж тем Анжелика взбежала по лестнице на чердак и бросилась расталкивать спящего аббата:

— Помогите, они дерутся… Они дерутся из-за меня!

Спросонья молодой человек изумленно уставился на женщину с расширенными зрачками и стучащими зубами, озаренную тусклым светом фонаря, висящего на балке под потолком.

Очнувшись, он торопливо вскочил на ноги:

— Не бойтесь, сударыня, я здесь!

Внизу раздался протяжный рев и стук падающего тела.

— Слышите…

— Не бойтесь ничего, — повторил аббат.

Он взял шпагу, лежавшую рядом, и стал спускаться по лестнице вслед за Анжеликой. Герцог-гугенот лицом вниз лежал на полу с раскроенным черепом. Густые жесткие волосы Патриарха не скрывали огромной зияющей раны. У стола Валентен пил вино прямо из кувшина. Окровавленный топор валялся тут же. Серый камзол мельника был весь в кровавых брызгах. Он уставился на вошедших помутневшими глазами сумасшедшего.

Увидев Анжелику, он удовлетворенно крякнул и поставил кувшин на стол.

— Чтоб заполучить принцессу, всегда положено сражаться с драконом! — заявил он. Язык у него заплетался. — Ну вот, дракон пришел, и я прикончил его. Дело сделано! Теперь-то я заслужил тебя, а? Никуда не денешься, все!

Он двинулся к ней, пошатываясь, хмельной от вина и грубой похоти. Аббат, доселе не замеченный им, стремительным движением метнулся к Анжелике и заслонил ее собой, обнажив шпагу.

— Отойди-ка, мельник, — вымолвил он спокойно.

Внезапное появление этого хрупкого юного священнослужителя на мгновение озадачило Валентена. Но он быстро пришел в себя. Обуреваемый страстями, он был глух к доводам разума.

— Нет уж, это вы сматывайтесь отсюда! — рявкнул он. — Эти дела вас не касаются. Вы ж невинный, ну и идите себе.