Епископ давно хотел увеличить собор, красивый и просторный, но имеющий лишь одну башню, в то время как новая церковь иезуитов, с двумя замечательными по своей архитектуре башнями, гордо возвышалась над деревьями, окружавшими ручей, и как бы бросала вызов, глядя на собор стрельчатыми окнами, похожими на широка распахнутые спокойные глаза.

Мадам де ла Водьер быстро вела за собой Анжелику и предпочла войти не через главные ворота, а через маленькую боковую дверь, ведущую во внутренний двор.

— Мы ищем господина де Пейрака, — бросила она на ходу одному из братьев, вышедшему из коровника с двумя ведрами молока. Из-под его длинной черной монашеской одежды виднелись деревянные башмаки.

Это «мы» раздражало Анжелику.

Мадам да ла Вольер, казалось, хорошо знакома с этими местами. Она не испытывала ни малейшей робости. В отличие от нее, Анжелика с некоторой неуверенностью переступила порог вестибюля, вымощенного плитами, в котором находилось лишь одно большое распятие у стены и кропильница у входа.

Беранжер окунула в нее кончики пальцев с тем покаянным и одновременно игривым видом, который был верхом женской грации и лицемерия. Она обладала бесспорным очарованием, в котором сочетались набожность и шаловливость. Такими изображали некоторых ангелов, окружающих трон Всевышнего.

Глядя на нее, Анжелика вспомнили, что мадам де ла Водьер тоже была гасконского происхождения, родом из Окситании, той части Аквитании, солнечной и мятежной, где люди часто имеют свое представление о религии и относятся совсем иначе к обрядам и верованиям.

Когда-то, когда Анжелика впервые приехала в Тулузу из своего родного Пуату, она была ошеломлена пылким нравом этих людей, чьи характерные черты так ярко воплотились в благородной натуре Жоффрея де Пейрака: изящество, ум, независимость, страстность. И в то же время вспыльчивость сочеталась в них с нежностью и тонкой иронией.

В то время ей показалось, что прекрасные дамы Лангедока, с черными глазами, дерзким смехом и огненными страстями, насмехаются над ней — белокурой и сдержанной. Ей стоило немалого труда завоевать свое место среди них.

И вот, не смешно ли, эта сумасбродная Беранжер пробудила в ней те давние и полузабытые ощущения.

Ученик, одетый в черное, проводил обеих дам в просторную приемную. Зная о цели их визита, он удалился, чтобы узнать, действительно ли господин де Пейрак находился здесь.

Комнату согревала печь, привезенная из Англии. На стенах висело множество картин, и среди прочих — портрет Игнатия Лойолы, испанского офицера, который почти столетие тому назад основал свое знаменитое воинство Христовых солдат. В нише, где мерцала лампада, находилась его посмертная маска.

Беранжер расхаживала по комнате и с интересом рассматривала картины, написанные с религиозным вдохновением и большим талантом.

На одной из них была изображена смерть Георгия Ваза, проповедника из Африки, в тот момент, когда, собрав последние силы, он благословляет негров из Конго, собравшихся у его смертного одра. Другая изображала отца Франсуа-Ксавье, стоящего среди китайцев в Сан-Шеу и оживляющего утонувшего ребенка. Этот священник был одним из первых шести иезуитов, сподвижников Лойолы, и так же, как и он, канонизирован Папой Грегуаром XV. Его праздник недавно отмечался, и потому перед картиной стояли серебряные вазы с большими букетами бумажных цветов. В комнате царила особенная тишина. Атмосфера была здесь совсем иная, чем в семинарии. Более углубленная. Удивительный покой, несмотря на присутствие детей в классных комнатах. Закрыв двери, вы ощущали себя будто в крепости. Здесь странствующие миссионеры находили отдых, вернувшись после опасных и утомительных экспедиций. После бесконечного путешествия в лодках-каноэ, дыма и насекомых в индейских хижинах, они обретали покой в своих побеленных известью кельях, наслаждались общением со своими братьями по вере. Здесь они писали свои знаменитые донесения, столь ожидаемые во Франции.

Здесь бывали неординарные личности, способные к левитации, передаче мыслей на расстоянии, обладающие даром предвидения.

Анжелике пришло в голову, что отец д'Оржеваль вполне мог бы спрятаться в этих стенах, выжидая, когда наступит его час.

Именно в этот момент она услышала тихие шаги за спиной и, обернувшись, увидела, что в дверь, скрытую ковром, вошел иезуит.

Несмотря на полумрак, она сразу же узнала его светлую бороду и слишком белую кожу.

Поскольку он стоял неподвижно и молча, Анжелика обратилась к нему с приветствием:

— Я полагаю, что мы уже встречались в Акадии? Вы — отец Филипп де Геранд, не так ли? Коадъютер отца д'Оржеваля?

Он утвердительно кивнул в ответ. Взгляд его слишком светлых глаз стал жестким. Наконец его губы зашевелились, и он как бы выдохнул:

— Из-за вас он должен умереть.

Он отступил назад и, будто призрак, растаял в полутьме.

Вернулся семинарист, сказав им, что действительно господин де Пейрак находится здесь.

Они прошли по длинному коридору, и их провожатый постучал в самую последнюю дверь из массивного дерева. Они очутились в просторной комнате, которая, судя по обилию книг, была библиотекой. Повсюду стояли сотни книг самой разной величины. Некоторые из них были высотой с пятилетнего ребенка. В тот момент, когда они вошли, один из этих гигантских томов в кожаном переплете был только что возложен на деревянную подставку, и над ним склонились граф де Пейрак и несколько отцов иезуитов.

Они взглянули на вошедших, и Анжелика узнала в одном из них отца Мобежа.

Комната поражала обилием находившихся в ней научных приборов и инструментов большой ценности. Медные астролябии и астрономические циферблаты, небесные и земные глобусы, тригонометрии… На маленьком столике среди луп и компасов стоял раскрытый астрономический несессер, представляющий собой восьмиугольную шкатулку из дерева, инкрустированного позолоченным серебром.

На его откинутой крышке была изображена миниатюрная географическая карта, выполненная яркими красками по эмали. Множество различных предметов: маленькие солнечные часы и лунный циферблат, таблица широты и долготы и так далее находились вокруг несессера. Анжелика вспомнила его среди подарков, которые граф де Пейрак привез в Квебек.

Только в Квебеке можно было допустить вторжение двух дам в этот храм науки: но, вдали от метрополии, дистанция между отдельными классами и слоями общества соблюдалась не так строго.

— Простите мне, достопочтенные отцы, — весело заговорила мадам де ла Водьер, — но я вынуждена прервать ваши ученые беседы, так как моя подруга, мадам де Пейрак, разыскивала своего супруга по всему городу…

Выразив свое сожаление по поводу причиненного беспокойства, Анжелика быстро изложила суть происшедшего, объяснив, что требуется вмешательство графа де Пейрака, чтобы спасти корабль от затопления. Жоффрей был слегка удивлен.

— Эту дырявую калошу? — спросил он. — Но какое это имеет значение, ведь она мне не принадлежит.

— Но там медведь, — воскликнула Анжелика. — О! Жоффрей, нужно спасти мистера Виллагби.

И медведь был спасен!

«Сан-Жан-Баптист» пригнали к берегу, и он нашел свое пристанище в заброшенной гавани.

Несчастный Элие Кемптон, прятавшийся в замке Монтиньи, испугался, решив, что его, пуританина из Коннектикута, заменили в ловушку в этом папистском городе, когда люди с «Голдсборо» повели его навестить его незадачливого друга.

Медведь спал непробудным сном, и его нисколько не потревожила прогулка по реке. Элие Кемптон оставил для него коренья и клубни, чтобы он мог подкрепиться, когда проснется.

Этим вечером в дверь дома маркиза де Виль д'Аврэя постучался широкоплечий, крепко сбитый человек. В одной руке он держал свою шапку, в другой — плетеную корзинку с тремя головками сыра.

Ужин подходил к концу, и Господин Кот, как всегда, устроился среди блюд с остатками кушаний.

Анжелика уселась на том знаменитом канапе, все секреты которого ей еще не были известны. Рядом с ней находился граф де Пейрак.