— И что было внутри станции?

— Не знаю. Я лишь причалил в разрушенном доке и выпустил хозяина. Где он был, что делал — мне неведомо.

— Отвезешь меня туда?

— А зачем тебе?

Даймон поглядел на свои голые коленки, втянутый от голода живот и проступившие сквозь кожу ребра. Жалкое зрелище. Весь он, от макушки до пят, представляет собой образное выражение. Зачем ему лететь на эту станцию?

— Я не знаю, зачем мне туда нужно. Но отвезешь?

— Ты освободил меня от страшного хозяина. И за это я готов ради тебя на все, Даймон Зверолов! Эх, давно я не поднимался в небо. Пристегните ремни, попросите у стюардессы леденец. Мы взлетаем!!

Даймон поспешно протянул ремни через безволосую грудь и защелкнул замок. Повернул голову, желая еще раз взглянуть на каменистую равнину, ставшую для него временным убежищем, но тут включились двигатели, и вокруг космолета поднялся песчаный вихрь.

— Ты готов? — просил процессор.

— Ага.

— Тогда поехали! — И, презрительно игнорируя притяжение планеты, космолет ринулся в сиреневое небо.

Калигула появился на экранах галактики ровно в восемь утра по центральному времени. На нем был строгий мундир, за плечами развевалось знамя Союза. Взгляд президента был тверд, а вид решителен. Миллиарды людей прильнули к экранам, оторвавшись от механизированного плуга и электронных консолей, от завтрака и эндоскопии желудка, от получения кредитов и ссоры с любимым супругом.

— Граждане Тысячелетнего Союза! Братья и сестры! — произнес президент. — Обратиться к вам меня вынуждают чрезвычайные обстоятельства, в которых оказался род людской. Отнеситесь к моим словам со всей серьезностью, ибо они покажутся вам необычными и даже странными. Но поверьте, что у нас нет другого выхода… Вы прекрасно знаете, какие ужасные твари обитают за пределами нашей галактики и насколько черны их прокаженные души. Из священных писаний вам известны гнусные цели, которые они ставят перед собой еще с тех времен, когда Вселенная была юной. У черни есть единственная мечта — выбраться из своей дыры, которую они называют Бездной, перейти барьер черных дыр и ступить на человеческие земли. Нужно им это не ради новых открытий или познания мира. Им это необходимо исключительно для захвата Верхних миров, для порабощения человечества и подчинения людей своему темному богу.

Президент перевел дух.

— Я вынужден сообщить вам, что угроза вторжения сделалась реальной. Она встала перед нами подобно уловским мертвецам, которые бездумно и озлобленно уничтожали людей только потому, что не знали другого пути существования. Да, угроза реальна. Армия и флот Тысячелетнего Союза по-прежнему стоят на защите человеческих территорий и не допустят, чтобы враг перешел границу. Но угроза вторжения придет не оттуда. Она придет изнутри, из Верхних миров. Она уже рядом с вами, а быть может, рядом с вашими престарелыми родителями или вашими детьми.

Изумленный вздох прокатился по сотням населенных планет, и даже вечно холодный космос услышал его и запомнил навеки.

— Мы одна семья, — продолжал президент, — мы живем в едином мире. Президент и правительство, Великие Семьи, союзные армии не допустят вторжения извне. Но вторжение готовится из наших домов. Помогите отвратить его! Угроза исходит от зеркал!! Да-да, самых обыкновенных зеркал, которые стоят в магазине, в офисе, на улице, в вашем доме — везде! Орки способны использовать их, чтобы проникнуть на наши земли… Граждане Тысячелетнего Союза, я обращаюсь к вам за помощью! Внимательно оглядитесь вокруг себя, отыщите зеркала… и разбейте их! РАЗБЕЙТЕ! Сделайте это прямо сейчас, не медля, во имя себя, во имя детей, во имя будущего человечества! Разбейте зеркала, помогите нам защитить Союз!

Когда закончилась речь, повсюду наступила тишина. Сказанные президентом слова были ужасающими, шокирующими и… абсурдными. И люди подумали, что президент не в себе. А потому люди не поверили Калигуле и не стали делать то, о чем он просил.

Но замешательство в домах и на улицах, в небоскребах и космических станциях длилось лишь до того момента, пока откуда-то не донесся одинокий удар и последовавшим за ним стеклянный звон. Кто-то не стал задумываться и разнес ближайшее зеркало попавшейся под руку пепельницей.

Крохотного камешка оказалось достаточно, чтобы сорвать лавину. Услышав звон, люди решили — а вдруг? Быть может, президент прав, и от зеркал исходит угроза? И теперь они размышляли и обсуждали, а сообщение президента передали вновь, и за окном послышался новый звон.

И в какой-то момент это случилось. Люди бросились громить свои отражения.

На несколько часов цивилизованные планеты Союза погрузились в звенящий хаос. Били все зеркала, которые попадалось на глаза: в комнатах, в парадных, на лестницах, на дверцах шкафов, на стенах супермаркетов. В парикмахерских, в салонах красоты; обзорные зеркальца на аэротранспорте, крохотные зеркала в женских косметичках. Над городами поднялся звон — серебристый, звучный, заливной. Среди него по улицам неслись постоянные напоминания из громкоговорителей:

— Уважаемые граждане… приказ, подписанный президентом Союза… уничтожить все зеркала…

Кое-кто в азарте поколотил лишнее. Досталось оконным стеклам и хромированным панелям, досталось аквариумам, здорово побили витрины и застекленные картины в рамах. Оказались расколотыми даже телевизионные панели, из которых вещал президент. Это были несколько часов всеобщего хаоса и всемирного звона.

Когда бить стало нечего, погром прекратился. Битва закончилась полным поражением зеркального воинства. Лишь изредка звон повторялся, когда кто-то находил зеркало на пыльном чердаке или на внутренней стороне шкафной дверцы. Да специальные группы еще несколько суток распиливали зеркала из металла и других небьющихся материалов.

Однако тот звон, стоящий над планетами, уже было невозможно повторить. Но космос запомнил и его. Древняя пустота всегда интересовалась сигналами, передаваемыми от звездолета к станции, от планеты к планете; внимательно прислушивалась к вибрациям планетарных атмосфер и все запоминала. Если бы кто-то смог найти способ обратиться к ней и выслушать ответ, он сделался бы обладателем самых сокровенных знаний, хранящихся с древнейших времен.

Потерянная планета, брошенная людьми и жизнью, осталась далеко позади. Сияние пылевой туманности за спиной тускнело. За искривленным пространством, выдающим себя мутной синевой, прятались две плотные нейтронные звезды. Космолет двигался между ними, словно по узкому мостику над пропастью. Стоит сместиться влево или вправо — и тебя утащит гигантская гравитация.

Гончий нес Даймона в пустоту, возле которой не было ни звезд, ни созвездий. Вокруг простирался густой черный космос. Даймон так долго смотрел вперед, что ему стало казаться, будто они не летят, а погружаются в океанскую впадину рекордной глубины.

За последний час полета Гончий не проронил ни слова, спуск в никуда угнетал даже его искусственный разум. Несколько раз космолет менял угол полета, лавируя в невидимом, изгибающемся как червяк коридоре. Он следовал курсом, которым его провели однажды в режиме ручного пилотирования. Траектория отображалась на экране, и катер повторял ее с машинной четкостью.

— Вот оно, началось! — вдруг сказал Гончий. — Чувствуешь?

И Даймон почувствовал. Нечто. Сначала головокружение, которое вскоре прошло. Хотя, возможно, он просто привык к нему и перестал замечать, когда новые чувства захлестнули его. В пространстве тесной кабины раздался шелест родной листвы. Затем его окатило ароматами утреннего луга. Потом был густой, состоящий из многих оттенков запах лесной чащобы и свежий ветерок, который играет с тобой, когда стоишь на холме возле дома. Затем все исчезло, и в нижнюю часть живота врезались невидимые ножи — юноша даже вскрикнул от пронзительной боли. Потом боль ушла, сменившись звоном в левом ухе. Сколько Даймон ни старался, стуча по нему ладонью, выбить звон не смог.