Алексей пытался вырваться, чтобы спасти Николая, но Штолль не пускал.

Ермолаев и Семен Владимирович наконец добрались до них. Чуть ранее, преследуя Калинина, они уже отчаялись догнать его, как вдруг мимо них с непостижимой легкостью пролетел немец. Оправившись от удивления, сержант увидел на ногах пленного простейшие снегоступы, которые тот изготовил из пеньковой веревки и фанерных листов от ящика «панцер-фауста». На какой-то миг ему показалось из-за неистовства, с которым бежал по сугробам Штолль, обгоняя их, что он собирается отомстить Калинину. Но Штолль спас лейтенанта, удержал от броска в лес так же, как молодой лейтенант спас затравленного немца от расправы красноармейцев.

Старшина взглянул на тяжело дышащего вестервальдского бауэра, мягко отстранил его и обнял рыдающего лейтенанта.

— Не нужно, Алексей, — произнес он. — Уже поздно.

Бурлящий снег стал вздыматься горкой. Она росла стремительно, на верхушке появилось черное пятно. К этому и готовился командир отделения. Палец, затекший от напряжения, нажал на спусковой крючок. Отдача от выстрелов ударила в плечо. Пули впивались в поднимающуюся из снега темную громаду.

Командир отделения орал и водил пляшущим стволом из стороны в сторону, с каждой очередью посылая новую порцию пуль в направлении вздымающейся фигуры…

Очереди стихли. И все как один закричали от ужаса. Командир отделения закричал громче остальных и выронил автомат из «золотых рук». Кто-то заплакал. Кто-то захохотал, как безумный.

Из снега поднялся деревянный кол, на котором висел рядовой Приходько. Вогнанный через промежность кол насквозь пронизывал тело солдата. Грудь и живот его были перепаханы пулями. Непокрытая голова с мокрыми прилипшими волосами упала на выпирающее из груди острие кола. Глаза были открыты и осознанно взирали на сослуживцев. Именно от этого мученического взгляда лишались разума красноармейцы. Под ногами Приходько к колу была прибита табличка с надписью на древнеславянском.

Кто-то из солдат упал, кого-то охватила истерика. Лошадь Дуня с оглушительным ржанием поднялась на дыбы и опрокинула обоз.

Николай повернул голову, выдавил изо рта сгусток крови и с бульканьем в горле прошептал:

— Смерть — это маленькая девочка…

Один из солдат наклонился, чтобы разобрать надпись на табличке у ног Николая. Связного текста не получалось, только отдельные слова:

— …тьмн… земла… поднамиша набратне…

Калинин плакал, уткнувшись в грудь старшины. Он уже не вырывался, чтобы броситься в сторону хвойного леса, опушку которого оглашал ужасающий хруст. Старшина прав, было поздно.

Калинину казалось, что он не сможет перенести боль утраты. На душе было горько, на сердце тяжело.

Штолль сидел в стороне и растерянно смотрел на Калинина. Ермолаев, не в силах поднять глаза, с остервенением сжимал приклад «ППШ».

Вдруг Алексей вскинул голову. Перед его мысленным взором предстал текст:

Он вздрогнул:

— Боже!

Алексей быстро повернул голову в том направлении, где осталась рота. В ту же секунду резкий звук автоматной очереди взорвал округу.

— Смотрите! — в ужасе закричал Ермолаев, разглядев сквозь частокол березок поднимающуюся из снега темную во мраке человеческую фигуру. Солдаты открыли по ней огонь.

Старшина вскочил, чтобы что-то предпринять, вот только сделать уже ничего было нельзя.

Земля вздрогнула с такой силой, что потемнело небо. Деревья угрожающе заскрипели, гигантские стволы качнуло, словно стебли колосьев предгрозовым ветром. Солдат на дороге кинуло в снег. Они так и не успели подняться, а если бы и поднялись, всё равно спастись им было не суждено.

Заснеженную дорогу пересекла глубокая трещина. Последовал новый толчок, и еще одна отрезала путь назад. Оба разлома стремительно уходили в лес, круша сугробы и неумолимо сближаясь. Калинин, старшина, Ермолаев и Штолль с болью смотрели на солдат, которых отрезало от них этими трещинами.

Третий удар потряс землю и деревья. Сугробы, в которые провалились красноармейцы, мгновенно покрылись мелкой сетью новых разломов. На какой-то миг Калинин подумал, что на этом всё и закончилось.

Огромный пласт земли между двумя трещинами вместе со снегом, гигантскими деревьями, лошадью с обозом и остатками роты рассыпался и рухнул в бездну, подняв в небо столб снежной пыли. Удаляющиеся отчаянные крики падающих людей заглушили грохот камней.

Алексей закрыл голову руками. Увесистые белые хлопья, взметнувшиеся вверх от удара, сыпались с неба и деревьев. Через некоторое время грохот камнепада смолк, и на лес опустилась мертвая тишина.

Калинин поднял голову. За чередой темных деревьев образовалась гигантская расщелина. Вечерний мрак не позволял разглядеть ее — насколько она была велика. Определенно можно было сказать лишь одно, расщелина преграждала дальнейший путь по просеке.

Из всей роты в живых остались только четверо. Те, кто, казалось, бросился в самые объятия смерти. Калинин, старшина, Ермолаев и Штолль. Они стояли в нескольких метрах от провала, среди немногих уцелевших березок. Остальная часть лиственных деревьев сгинула в неведомой бездне, в гнетущей мрачной пропасти.

Алексей отодвинулся от старшины и подполз по сугробу к краю пропасти. Мрачный провал был настолько глубок, что закружилась голова. Калинин с надеждой вглядывался в черноту, пытаясь различить хоть что-нибудь. Но тьма, словно занавесом, закрывала всё.

— Эй! — закричал он без особой надежды.

Эхо пронеслось вниз и потерялось в глубине. Назад не вернулось.

— Это бездна, — отстраненно произнес Калинин. Подполз Ермолаев. Он тоже глянул через край.

— Немыслимо, — прошептал сибиряк.

— Погибла вся рота!

Ермолаев с горечью посмотрел на Калинина, а затем, не выдержав, двинул огромным кулаком по склонившейся над пропастью березе. Ствол дрогнул, зашелестели ветви. Ермолаев привстал и с криком ударил по стволу другим кулаком, а затем начал бешено молотить по нему руками. Даже в темноте было видно, как на белоснежной коре остаются размазанные кровавые следы.

— Ваня, перестань, — глухо произнес старшина, когда береза под натиском сержанта уже почти опрокинулась в пропасть.

Ермолаев повернулся к нему. Он тяжело дышал, из разбитых костяшек на поверхность сугроба падали темные капли.

— Зачем я здесь? Я должен был остаться с ребятами!

— Полагаешь, мне было легко смотреть, как гибнет рота? — спросил Семен Владимирович. — Ничего изменить нельзя. Время вспять не повернешь. Кто знал, что всё так выйдет? Или ты хочешь сказать, что, останься мы с ротой, всё вышло бы иначе? — Тяжело дыша, Ермолаев молчал.

— Мы погибли бы вместе с остальными, — сказал старшина.

Он повернулся к Калинину:

— Что случилось, командир? Почему погибла рота?

— Теми тресну земля, кто руку поднямиша на братие, — произнес Калинин. — Разверзнется земля под ногами тех, кто поднял руку на брата.

Он устало вздохнул и сел на краю пропасти.

— На брата? — спросил старшина.

— Другой перевод — на земляка… — ответил Алексей.

— Что за фигура поднялась из снега? — холодно спросил старшина.

Калинин тяжело посмотрел на него.

— Господи! Это ужасно! — подал голос Ермолаев. Он опустил окровавленные кулаки в снег и заскрежетал зубами, превозмогая холод и боль.

Калинин вздохнул.

— Больно на сердце, — пожаловался он. — Я предчувствовал беду, но так и не сумел догнать Николая…

— Зачем он пошел в лес?

— Его позвал солдат… я не помню фамилию. Кажется, он из деревни. Такой неуклюжий, кряжистый, с сильным окающим говором…

— Смерклый? — удивился Ермолаев.

— Да. Не знаю, что произошло между ними. — Ермолаев вытащил кулаки из сугроба. Взгляд его был серьезен.

— Приходько вчера подшутил над Смерклым, — сообщил он. — Шутка получилась неудачной. Я сперва подумал, что Смерклый затаил обиду. Но потом решил, что он уже остыл.