Каждому из литфаковцев после ее слов, наверное, представился родной город, над которым среди ясного дня вдруг опустилась темная ночь. Подумав об этом, они еще больше помрачнели…

Жежеря после долгого молчания проговорил:

— У какого-то села я подошел к группе женщин, работавших на рытье окопов. Разговорился с ними. Одна и говорит: «Я долго не верила, что придется эвакуироваться, и не собиралась в дорогу. А когда уже немцы захватили полгорода и вышли в нескольких местах к Днепру, похватала вещи, попавшие под руку, полила фикус, взяла детей и пустилась в путь. Думала, не пропадет, не засохнет фикус — скоро вернемся. А сейчас, как посмотрю, что наши войска идут и идут на восток, о скором возвращении даже и думать нечего». — Андрей поднял сжатую в кулак руку, погрозил, приговаривая сквозь стиснутые зубы: — Ну, теперь, если придется идти в бой, я этого фашиста зубами грызть буду!..

…Ночью полк сделал привал всего на один час, а на рассвете вступил в Покровку. Большое село, раскинувшееся по обоим берегам реки Волчьей, приветливо белело аккуратными хатами. В садах уже опадали с деревьев листья. На улицах в этот ранний час было людно, причем большинство — военные. По песчано-глинистым улицам шныряли «эмки» и полуторки. Грузовики один за другим выезжали из села, направляясь на фронт. В кузовах — ящики с боеприпасами и продовольствием.

После завтрака и короткого отдыха в одном из корпусов сельскохозяйственной школы подполковник Савельев приказал бойцам и командирам привести в порядок оружие, обмундирование, искупаться в реке, побриться.

И как раз в тот час, когда литфаковцы, искупавшись и постирав свое белье и гимнастерки, отдыхали, лежа на бугорке у тихой и неширокой степной реки, к ним со стороны села приближалась Лукаш. Рядом с нею неторопливо шагал высокий и тонкий военный. Лана еще издали радостно оповестила:

— Агов, ребята! А посмотрите-ка, кого я к вам веду!

Хлопцы зашевелились, переворачиваясь со спин на животы, приподнимаясь на локтях, смотрели на подходивших.

— Похоже, хлопцы, что с Ланой — Кайдаш, — высказал предположение Бессараб и первый вскочил на ноги.

— Откуда ему здесь взяться? — засомневался Печерский. — Слух шел, что он раньше нас отправился на фронт.

— Неисповедимы пути военные, — кряхтя по-стариковски, высказался Жежеря, тоже поднимаясь на ноги.

Теперь уже все видели — к ним подходил недавний преподаватель украинской литературы, а ныне политрук роты Кажан. На нем была новая форма, поскрипывали новые ремни и портупея. Он похудел и осунулся, темные брови сдвинуты, а в глазах таилась скупая улыбка. Крепко пожимая руки воинам и пристально вглядываясь в их лица, говорил:

— Ого, сколько вас здесь, литфаковцев, собралось! Это хорошо, молодые друзья мои, вместе будем бить фашистов.

— Ребята, да вы ведь еще не знаете, что Павла Петровича назначили в наш полк! — сообщила Лана.

Литфаковцы оживились еще больше.

— Буду проситься в ваш батальон, — сказал Кажан. — Вы — в третьем?

— Да, но уж заодно — проситесь в нашу вторую роту, — подсказал Радич.

— Если бы повезло, — вздохнул Павел Петрович. — А почему мы все стоим? Садитесь, хлопцы.

Уселись полукругом на рыжем, обгоревшем на солнцепеке спорыше.

— Воевали? — спросил Радич Кажана.

— Боевое крещение принял на Одесщине, у какого-то хуторка… Жаркий был бой. Потрепала немчура наш полк, расколошматила в клочья… Техники у них уйма, да и воевать насобачились — считайте, всю Европу заграбастали… Трудные были бои. Отошли мы к Днепру. А на переправах… — покачал головой. — Что творилось на переправах! Войска, подводы, машины, стада скота, толпы беженцев… Если бы мне раньше кто-нибудь сказал, что я стану свидетелем этого… Над переправами, над всем гигантским бурлящим скоплением техники, войск, людей висят немецкие самолеты, бросают бомбы, расстреливают из пулеметов… А наших ни одного самолета. Стреляют несколько зенитных пулеметов и две пушки… И вдруг смотрю — вода в Днепре начала быстро спадать. Думаю: что за чудеса? Кто-то неистово крикнул: «Братцы! Фашисты в Запорожье. Они плотину Днепрогэса взорвали!» Никому и в голову не пришло — зачем же фашистам разрушать плотину? Разве им не нужна электроэнергия? Об этом не подумали. Поднялась еще большая паника… — Он снова замолчал и, окинув всех невеселым, тяжелым взглядом, добавил: — Вот такая страшная война выпала на нашу долю. — Вдруг взор его потеплел, он немного расправил плечи и поднял голову: — Лана рассказывала мне, как вы дрались на Днепре. Мы, дорогие побратимы… — Кажан почему-то пристально посмотрел на Радича и, будто тот возражал, твердо повторил: — Да, мы теперь боевые побратимы, и мы еще покажем немчуре, где раки зимуют. Расплата будет суровой!..

Кажан действительно был назначен политруком второй роты. Здесь же, в Покровке, объявился и командир роты — лейтенант Стаецкий: еще там, на Днепре, он был ранен в ногу, в Покровку добрался поездом и сейчас ходил, слегка опираясь на толстую суковатую палку.

Около недели проходил процесс переформирования и велись боевые учения полка. За это время, с разрешения Стаецкого, Жежеря побывал в Сергеевке. Он считал своим долгом разделить с родителями Добрели их горе, рассказать им, как воевал Матвей, как погиб и где похоронен. Правда, Жежеря долго колебался, даже как-то сказал Бессарабу:

— Когда-то тех, кто приносил плохие вести, сажали на кол. Как только представлю себе, что родители Матвея еще не знают, даже ничего страшного и не подозревают, ждут от него писем, а я приду и оборву их надежды, — жутко становится.

— И все же это твой долг, — сказал ему Микола. — Ведь и с нами, Андрей, все может случиться, а они хоть будут знать, где искать могилу сына.

И Жежеря на попутной машине поехал в Сергеевку. Быстро нашел Добрелин двор, спускавшийся огородом в балку, к пруду, над которым стояли старые раскидистые вербы. У низенькой, под почерневшей соломенной кровлей хаты рос высокий могучий берест, за хатой — вишневый сад. Когда Андрей подошел к калитке, откуда-то выскочил огромный лохматый пес, злобно залаял. На этот лай из хаты вышла девушка и, ладонью заслоняя от солнца глаза, посмотрела за калитку. В ее тоненькой фигурке, в движении руки Жежере показалось что-то очень знакомое. Только он подумал об этом, как девушка подбежала к нему, радостно выкрикивая:

— Андрей, это ты, Андрей? Откуда? — Но в двух шагах от калитки остановилась, испуганно спросила: — А где же Матвей? Ты один?

Это была Тася. Жежерю просто ошеломила эта неожиданная встреча. Как могла здесь очутиться Тася? Ведь она живет под Никополем, а это не такой близкий свет. Что ее привело сюда? Эвакуируется? Тогда зачем делать такой крюк?

— Почему ты молчишь, Андрей? С Матвеем что-то случилось? Вы же были вместе…

— Нет, мы не вместе, — бормотал вконец растерявшийся Жежеря.

— Как не вместе? Ты что-то путаешь…

— Нет, какое-то время мы были вместе, конечно, — постепенно брал себя в руки Жежеря, уже догадываясь, почему здесь оказалась Тася. Он ничего, ничего не скажет ей о гибели Матвея. — В боях были рядом. Матвей здорово воевал… Он настоящий мужчина.

— Да ты в конце концов скажешь, где он, что с ним? — У Таси на глаза набежали слезы, а от лица отхлынула кровь, и оно заметно побледнело.

Из хаты вышли отец и мать Добрели — высокий, чуть-чуть кривошеий отец в сером пиджаке, простоволосый, с такими же широкими скулами, как у сына, и низенькая, полнотелая мать — с большими добрыми голубыми глазами. Тася повернулась к ним и пояснила:

— Это наш… Это университетский товарищ Матвея, Андрей Жежеря. Они вместе с Матвеем и призывались, и воевали… Но вот…

— Ты, Тася, успокойся, все хорошо, — спокойно проговорил полностью овладевший собой Жежеря. — Говорю же — мы сперва были вместе. Тогда наше артиллерийское училище вывели из боя и отправили на Урал. Матвей сейчас, видимо, едет через приволжские степи. Прибудет на место — известит…

— Известит? — недоверчиво переспросила Тася. — Успеет ли? Ты же видишь, что делается. А почему ты не поехал?