Лесняк раскрыл тетрадь, записал название первой темы и попытался записывать слово в слово, но, как ни старался, не успевал. Отчаявшись, бросил писать и, устремив взгляд на профессора, стал внимательно слушать. Тот как раз называл имена ученых — Потебни, Виноградова, Ушакова… Лесняка мало интересовали эти имена, и лекция стала ему надоедать. Он изредка стал поглядывать по сторонам, осматривал своих однокурсников и приметил, что все девушки старательно конспектируют лекцию. Большинство парней только слушали, некоторые изредка перешептывались. И что интересно: городские девушки и парни сидели за столами вперемежку, а сельские — отдельно. Немало городских девушек — с подкрашенными губами и подведенными бровями.

На одной из сидевших за его столом он невольно остановил взгляд и подумал: «Вот эта — настоящая красавица!» Девушка неожиданно подняла голову, и глаза их на мгновение встретились. Он все же успел заметить, что взгляд ее лучисто-карих глаз глубокий и внутренне сосредоточенный. Четкие линии лица и толстая коса, выложенная короной, придавали ей какой-то величественный вид. И еще было в ней что-то необычное, даже контрастное, что сразу привлекало к ней внимание.

Михайло снова взглянул на нее и мысленно отметил: «Профиль — чисто римский, хоть лепи статую».

Во время перерыва Михайло стоял в коридоре у стены, а девушка, которую мысленно он уже называл «римлянкой», прохаживалась с двумя подругами. Теперь, кроме нее, Лесняк никого не видел, не замечал. Правда, красота «римлянки» казалась ему холодноватой. Свою слегка склоненную набок голову девушка несла как-то бережно и в то же время уверенно, в каждом движении было ясно выраженное чувство собственного достоинства.

Началась вторая половина той же самой лекции.

Небо заволокли тучи, в аудитории потемнело. За окнами послышался гром и полил сильный дождь. Михайло, наблюдавший, как по стеклам текли широкие потоки воды, вдруг услышал за своим столом какой-то приглушенный смешок. Он оглянулся. Смеялась высокая долговязая студентка, сидевшая у самой стены. Прервав смех, она локтем коснулась «римлянки» и, кивнув в сторону Лесняка, прошептала:

— Взгляни на того паренька — глаз с тебя не сводит.

«Римлянка» безразлично посмотрела на Михайла и склонилась над тетрадью.

Щеки Лесняка вспыхнули. «Ах ты жирафа! — обругал он мысленно долговязую студентку. — Подумаешь, красавицы! Они уверены, что все так и падут перед ними ниц! Нужны вы мне, как прошлогодний снег!» Он подбирал язвительные слова, чтобы отплатить обеим: и языкатой «жирафе», и «римлянке», которая бездумно, как на какой-то чурбан, взглянула на него своими холодными глазами. Нет, он демонстративно не станет обращать внимание на этих столь самоуверенных девиц.

Дождавшись перерыва, Михайло переложил тетради на стол, за которым сидели Добреля с Жежерей: те молча потеснились.

Выйдя из аудитории, Лесняк не захотел даже оставаться в коридоре, а спустился на первый этаж и там прохаживался по вестибюлю, стены которого были увешаны объявлениями, расписаниями лекций, распоряжениями и приказами. Прочитав два-три объявления, Лесняк решил ознакомиться с расписанием лекций, которое было вывешено на противоположной стене. Туда он и направился. Но в нескольких шагах от него остановился, обратив внимание на невысокого старичка, изучавшего расписание. На старике был поношенный серый костюм, штанины высоко закатаны, на ногах — промокшие парусиновые туфли с задранными кверху носами. Под мышкой старик держал туго набитый портфель, на голове — потертая шляпа, из-под которой поблескивали очки в золотой оправе. Что за странная фигура? Вчера здесь был с таким же портфелем распространитель театральных билетов, но значительно моложе.

Отведя взгляд от расписания и увидев перед собою студента, старик приветливо спросил:

— Вы ко мне, молодой человек?

Лесняк отрицательно покачал головой.

— Под дождь попал. Хороший дождь. — Старик поднял указательный палец и продолжал: — Дождь — это очень хорошо, молодой человек. — Высказавшись, он направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

«А он ничего, славный старикашка», — подумал Михайло и принялся читать расписание.

Сейчас начнется лекция, которую Лесняк ожидал с таким нетерпением, — «Древняя русская литература». Курс читает профессор Геллер. Вот когда он увидит и услышит самого Геллера!

Вернувшись в аудиторию, Михайло занял свое новое место, раскрыл тетрадь и на первой странице старательно, большими буквами написал: «Лекции профессора Г. О. Геллера».

Прозвенел звонок, шум в аудитории начинал утихать, и когда Лесняк поднял голову, то увидел стоящего за кафедрой того самого старичка, которого он только что встретил в вестибюле.

«Что за галлюцинация? — удивился он. — Не может же быть, чтобы этот старичок был Геллером!» Знаменитого профессора он представлял себе высоким и красивым, с изысканными манерами и обязательно седовласым. А этот — щупленький, с редкими рыжими волосами, с глубокими залысинами и большой родинкой на лбу, над самой переносицей… Нет, этот не может быть Геллером!

Старичок беззвучно постукивал пальцами по кафедре, исподлобья глядя в аудиторию, терпеливо выжидая, пока студенты угомонятся. Нераскрытый пузатый портфель его лежал на кафедре, на нем красовалась старая, со следами дождевых капель, шляпа.

Когда установилась тишина, старик обратился к одной из студенток, сидевших за первым столом:

— Чем вы, красавица, недовольны? Что профессор Геллер не юный кудрявый Аполлон, а всего-навсего старая кляча? Не краснейте и не делайте больших глаз. Как раз ваши глаза и выдали вас. Да, я чистосердечно и торжественно обращаюсь к вам словами поэта: «Здравствуй, племя, младое, незнакомое! не я увижу твой могучий поздний возраст»… Что ж, над старостью иногда и посмеяться можно, но всегда надо помнить, что старым будет каждый. Сия горькая чаша никого не обойдет.

Он снял очки и, по-старчески прищурившись, принялся протирать носовым платком стекла, неторопливо приговаривая:

— Рассматривайте меня, привыкайте ко мне. Нам долго работать вместе. Вот вы, красавица, думаете: низенький дед, лысый, подслеповатый, с рыжим носом, похожим на вялую прошлогоднюю картофелину, да еще и с родинкой на лбу…»

Студенты рассмеялись, а девушка, к которой обращался Геллер, заерзала на месте и то склонялась над столом, то закрывала лицо ладонями, не зная, куда себя деть.

Смех немного утих, а профессор, словно и не собирался начинать лекцию, продолжал доверительно и задушевно вести разговор, как чисто семейную беседу:

— Одна знакомая недавно советовала мне: «Вы, говорит, Генрих Оттович, всегда на людях, перед большими аудиториями выступаете. Зачем же вам эта родинка? Нынче хирургия достигла таких вершин, что ей вырезать вашу родинку — раз плюнуть». А я отвечаю: «Э, нет, уважаемая, погодите. Я со своей родинкой ни за какие деньги не расстанусь, она у меня особенная и имеет практическое значение. Я дальнозоркий и того, что у меня под носом, не вижу. Чтобы разглядеть буквы — нужны очки, а чтоб увидеть, что делается на галерке, — должен приподнять очки на лоб. Вот тут-то, чтобы не придерживать их рукой, я вешаю их на родинку, как на сучок».

В аудитории снова возникло оживление. Выждав, пока все утихомирятся, профессор сказал:

— Старым людям нередко изменяет память. Вот я пришел к вам и забыл, зачем пришел. Что делать? А вот что: я нажимаю пальцем на родинку, как на кнопку, и сразу вспоминаю, что появился я здесь не побасенки рассказывать, а читать важный и интересный курс древнерусской литературы.

Теперь оживление было коротким: все поняли, что сейчас начнется лекция. Профессор, наморщив лоб, после паузы сказал:

— Одни говорят, что сначала было слово, а потом — дело. Мы за такими не пойдем, потому что они заведут нас в джунгли идеализма. Наука доказала, что сначала было дело, а потом — слово.

Так началась первая лекция Геллера. Лесняк не сводил глаз с профессора, боясь пропустить хотя бы одно его слово. Для него это была не лекция, а песня. Уже и звонок прозвенел, и профессор оставил кафедру, и зашумели студенты, а Лесняк сидел, все еще не веря, что так быстро пролетел этот час.