Двое вахтинцев выехали на 1-й Дальневосточный фронт. Уже вчера в редакции стало известно, что в японской армии созданы специальные «летучие отряды» из наиболее фанатичных вояк, безнадежно отравленных «духом самурайства». Их задача — скрываться в горах и дезорганизовывать наш тыл, устраивать диверсии, заниматься шпионажем. Смертникам приказано действовать группами и в одиночку, исподтишка нападать на офицеров и генералов, уничтожать их холодным оружием, а танки — истреблять, обвязавшись связками гранат и бросаясь под гусеницы. Нашим воинам приказано нигде не появляться в одиночку.

Итак, в этих прибрежных горах, вдоль которых мчатся катера, затаился враг. Каковы его силы и замыслы — это должен выяснить отряд и немедля доложить штабу флота.

Катера несутся, как говорят, на всех парах. Из приоткрытых люков моторного отсека доносится напряженный гул. Уже давно пройдена половина пути. Кроме командиров, никто в отряде еще не знает, что командующий флотом адмирал Юмашев приказал Леонтьеву высадиться прямо на причалы порта Юки[2] — ближайшего от советской границы.

Даже североморцам не приходилось швартоваться днем к вражеским причалам для десантирования. Опасность здесь непредвиденно огромна, но и выигрыш немалый: японцы, конечно, не ожидают высадки в дневное время.

Командование флота заинтересовано в том, чтобы порты и их сооружения оставались неповрежденными. К тому же необходим внезапный маневр, который парализовал бы оборону врага, лишил бы его связи с Японией, а значит, и доставки подкреплений или вывоза техники и людей.

Мичман Бабичев и Гордей Сагайдак, похаживая среди матросов, подбадривали их. Когда прямо по курсу показались, все четче обозначаясь, контуры города, все десантники были на верхней палубе, обслуга на своих местах. Матросы, взяв автоматы на изготовку, прижимались друг к другу, некоторые присели на корточки вдоль борта или приникли к леерам[3]. Мотористы приглушили моторы, сбавили скорость — катера осторожно, словно ощупью, стали приближаться к причалам, и Лесняку показалось, будто причалы стремительно наваливаются на них.

На берегу — безлюдье и тишина. Ни боевых кораблей, ни транспортеров не видно. В нескольких местах из воды торчат мачты затопленных судов. Что скрывается за этим подозрительным безмолвием? От тишины и пустынности напряжение нарастает еще сильнее. В западной стороне порта над крышами нескольких строений поднимается дым и порою вспыхивают небольшие языки пламени.

— Что-то не по нутру мне эта кладбищенская тишина, — проговорил Клим Савченко, стоявший рядом с Лесняком и утиравший ладонью мелкие капли пота на рыжих бровях.

— Наверное, подпускают поближе, чтоб ударить по нас из всех стволов, — взглянув на Савченко, высказал свои соображения Егор и широкой ладонью поправил бескозырку.

Михайло чувствует, как катер ударяется бортом о причал; матросы, не ожидая, пока вынесут швартовы и подадут трапы, уже переметнулись за леера, становятся на кромку борта, один за другим прыгают на причал и, пригнувшись, разбегаются в стороны, прячась за ближайшими строениями. Михайло тоже перелезает через леер и прыгает на причал, сжимает в руках автомат и бежит под прикрытие кирпичной стены длинного пакгауза.

Связные Леонтьева передают его приказ всем отделениям: быстрее рассеяться, попытаться проникать в укрытия, держать связь и немедля докладывать об обстановке. Разведчики и сами знают, что надо расширять плацдарм, захватить как можно большую площадь, чтобы удобнее было маневрировать — передвигаться, уклоняться от возможного вражеского огня. Матросы до боли в глазах всматриваются в каждый квадрат берега, за рокотанием катерных моторов стараются уловить каждый шорох. Лесняк смотрит на берег: непришвартованные катера стоят на месте, готовые в любую секунду рвануться на выход в море, чтобы не подставить себя под прямую наводку орудий неприятеля.

Между грудами ящиков и штабелями мешков, в которых лежали на причалах грузы, десантники перебежали сначала к складам, а потом к ближайшим жилым домам. Так они за несколько минут оторвались от берега метров на триста, и здесь Михайло заметил, как нервное напряжение понемногу начало спадать: ведь главное было сделано — под ногами была уже земля, а не морская бездна, плацдарм захвачен, есть укрытия от вражеских пуль, в руках — надежное оружие. Отделения медленно продвигаются к центру города. Вот уже бойцы достигли первой улицы с одно- и двухэтажными домами. Лесняка удивляет, что почти все дома стоят на улицу не окнами, а глухими стенами, окна и двери выходят во двор. Разведчики уже побывали в некоторых домах: все домашнее имущество на месте, а людей — ни души. Изгнали население японцы или люди прячутся в лесу?

Взводы Бабичева и Никанорова по двум параллельным улицам продвигаются в сторону покрытых лесом сопок. Изредка они проходят мимо каких-то учреждений, магазинов, на вывесках которых выписаны в столбец японские иероглифы.

Безлюдье и тишина нервируют десантников. У каждого такое чувство, будто с минуты на минуту должно что-то произойти — взорваться, загрохотать, взлететь на воздух. Взвод Бабичева доходит до железнодорожной станции, окружает строения. Трое матросов вбегают в здание вокзала — и там никого. Оборудование вроде бы на месте. Вдалеке на путях стоят несколько вагонов, но нигде не видно ни одного паровоза. Бойцы осматривают еще несколько жилых домов, везде — пустота.

Мичман Бабичев приказывает взводу занять круговую оборону, определяет каждому отделению сектор наблюдения. Сагайдаку поручается вместе с Климовым, Савченко и североморцем Григорием Давыдовым обследовать дома и фанзы, стоящие довольно далеко в один ряд у подножия сопки: десантникам необходимо разыскать хотя бы нескольких местных жителей для уточнения обстановки.

Вскоре Сагайдак возвратился со своей группой и привел двух пожилых корейцев: обнаружил их в одной фанзе. Бабичев с несколькими бойцами стоял у здания вокзала. Корейцы, подойдя к ним, сели на корточки и начали с интересом рассматривать десантников. Младший кореец — ему около пятидесяти — в черной куртке, черных брюках и сандалиях на босу ногу — немного знал по-русски. Из рассказа корейца с грехом пополам узнали, что в городе было около двух тысяч японских солдат и офицеров. Они занимали порт, радиоузел, почту, железнодорожную станцию. Вчера утром направились в сторону советской границы, сегодня на рассвете снова вернулись в город, а потом спешно оставили его — ушли по шоссе на юг. Паровозы потянули груженые эшелоны тоже на юг.

Из этого рассказа можно было бы сделать вывод, что враг начал эвакуировать свои войска из приграничных районов. Но куда он отходит, на каком рубеже остановится, где собирается дать бой — оставалось неясным.

Бабичев идет к Леонтьеву, чтобы доложить об услышанном от корейцев. Лесняк следует за ним. Леонтьева они нашли в одном большом дворе: он сидел под деревом на перевернутом ящике. Вокруг него стояли комиссар Задонцев, Андрей Голубенко, связные, радисты. Человек пять корейцев — местных жителей разного возраста — сидели на корточках и рассказывали о событиях последних дней. Их рассказы совпадали с тем, что говорили на вокзале Бабичеву и Михайлу двое корейцев.

Леонтьев делает вывод, что японских войск поблизости нет, а куда они отступили и будут ли подходить другие части с севера — придется выяснять утром: уже начало смеркаться, впереди ночь, а места незнакомые.

Радисты развертывают свое хозяйство, связываются с Владивостоком, передают первые донесения. Из штаба флота приказывают оставаться до утра в городе, а далее действовать согласно плану операции. Ночь проходит напряженно. Поздно вечером в районе вокзала и на окраине города поднялась стрельба, десантники приготовились к обороне, но стрельба постепенно утихла.

Лесняк спросил Голубенко:

— Как, Андрей, посчастливилось сделать эффектные снимки?

— При высадке несколько удачных кадров щелкнул, — ответил фотокор. — Да бог с ними, с эффектными, только бы все прошло без кровопролития. На первый взгляд — странная война, посмотрим, как дальше будет…