На пороге появился улыбающийся Осипов и, увидев комбата, погасил улыбку, поднес руку к виску:

— Товарищ майор! Разрешите войти и обратиться к лейтенанту.

— Разрешаю, — устало сказал комбат.

— Товарищ лейтенант! — снова заулыбался Осипов. — Пожалуйста, просим вас снять пробу, бульон готов.

— Что?! — насторожился комбат. — Какой бульон?

Лесняк поморщился: «Черт тебя принес так некстати!..»

А сержант слова комбата воспринял как одобрение и, растянув рот до ушей, продолжал:

— Утиный, товарищ майор! Приглашаем и вас. Мы с лейтенантом двух нырков подбили.

— И вы тоже?! — обратился комбат к Осипову, и глаза его налились злостью. — Вы, Осипов, сколько служите на флоте? Семь лет? И до сих пор не знаете порядка? Из чьей винтовки стреляли? Из вашей? — Он вскочил с табуретки и приблизился к Осипову, который уже кое-что смекнул и смотрел исподлобья то на майора, то на лейтенанта. — Вы должны были отговорить лейтенанта, а не содействовать ему. — И в сердцах сказал: — Идите!

Осипов вышел. Комбат качнул головой и продолжал:

— Чем дальше в лес, тем больше дров. Выясняется, что вы и подчиненных впутали. Хороший пример! Вот что: завтра в двенадцать ноль-ноль лично доставьте в штаб батальона обстоятельный письменный рапорт. — И после короткой паузы добавил: — А сейчас идите снимайте пробу. Гурманы.

Не попрощавшись, комбат решительно вышел из помещения.

На следующий день ровно в четырнадцать часов майор Мякишев и Лесняк вошли в кабинет командира полка — подполковника Остапченко. У него уже сидел и комиссар полка Самойлов. Комбат положил на стол перед подполковником два листка.

— Что это?! — спросил командир полка.

— Рапорт лейтенанта Лесняка о вчерашнем чепе.

— Ты думаешь, я буду его читать? — шевельнув бровями и встряхнув своим массивным плечом, проговорил подполковник. — Этот рапорт запоздал. — И, с лукавой улыбкой глядя на Михайла, спросил: — Так, значит, устроили охоту на морских уточек? И скольких подстрелили?

Лесняк не знал, куда девать свои глаза. Наконец, уставившись в окно, процедил сквозь зубы:

— Двух. Тремя патронами.

Подполковник оживился:

— А что? Неплохо стреляете. И куда же вы девали трофеи?

— Бульон бойцы сварили, — глухо ответил лейтенант.

Командир полка обратился к комиссару:

— Никогда не пробовал. Какие же они на вкус?

Михайло вынужденно улыбнулся:

— Мясо жесткое, и привкус какой-то неприятный.

— Та-ак, — проговорил подполковник, пристально глядя на лейтенанта. Затем продолжал: — Майор просил меня назначить начальником штаба батальона Лашкова, а вас на его место — командиром роты. И вдруг вы такое отчубучили. Вчера я собирался, честно говоря, послать вас на гауптвахту. Сегодня же приходится сменять гнев на милость. Вот и комиссар пришел адвокатом вашим… Позвонили из политуправления, просят откомандировать вас в распоряжение газеты «Боевая вахта». А дивизионный комиссар говорит: «Ни о какой «Боевой вахте» речи быть не может. У нас в редакции «На рубеже» нет ответственного секретаря». Еще и обругал: почему, мол, до сих пор не доложили, что у вас есть подходящий человек. Во многих местах на флоте уже написана история воинских частей и кораблей, а мы все еще прикидываем, кому бы поручить это ответственное дело. Остановились на вашей кандидатуре. С трудом уговорили начальника политотдела, чтобы разрешил задержать вас, лейтенант Лесняк, на несколько месяцев в полку.

Самойлов провел ладонью по своему ежику, приветливо обратился к Михайлу:

— Ну как, товарищ лейтенант, согласны?

— Как прикажете, — ответил слегка растерявшийся Лесняк. Он, конечно, с большой радостью пошел бы работать в «Боевую вахту», однако понимал, что здесь одного его желания слишком мало.

— Мы создадим вам условия, — продолжал комиссар полка. — У нас есть архивы. Побываете во всех подразделениях. Если понадобится — можно и сюда людей вызывать.

— Прежде всего, — сказал командир полка, — ему надо выделить рабочее место. Здесь, в штабе, вечная суета. Надо бы в каком-нибудь жилом доме найти комнату. Кое-кто из наших одиноких штабных роскошествует, занимая лишнюю площадь. Пусть бы на какое-то время и потеснились.

— Лейтенанту никто не должен мешать, это — закон, — подтвердил комиссар.

— А как же взвод? — заикнулся комбат.

— На первых порах, Николай Яковлевич, как-нибудь обойдешься, — сказал подполковник. — А потом в штабе ПВО попросим замену.

— Будем считать, что договорились, — подытожил комиссар. — Возвращайтесь, лейтенант, в свой взвод. Через несколько дней мы приготовим комнату и все, что необходимо. Майор Мякишев скажет вам, как действовать дальше.

— Вы, лейтенант, свободны, — сказал подполковник, вставая. — А ты, Николай Яковлевич, останься: есть дела.

Командиры с приветливыми улыбками пожали Лесняку руку.

Выйдя из кабинета, Лесняк почти пробежал длинный коридор и, остановившись на крыльце, раскурил папиросу, глубоко затянулся дымом.

«Бывает же! — удивлялся он. — Шел сюда, готовился к худшему, а получилось вон как хорошо… Историю полка придется, конечно, писать — никуда не денешься… Но потом очень бы хотелось попасть в «Боевую вахту». Буду просить Николая Сидоренко и Женю Коровина, чтобы замолвили словцо редактору, пусть бы он понастойчивее действовал… — Вдруг его размышления пронизала мысль: — А как же с сержантом Осиповым? Ведь майор грозился наказать его всей своей властью. Надо бы как-то повлиять на это дело».

Лесняк решил дождаться комбата, который вскоре и показался в дверях. Увидев Лесняка, спросил:

— Вы еще здесь?

— Я хотел попросить вас, товарищ майор… Неловко будет, если вы Осипова накажете. По сути виноват я один.

Мякишев помолчал, посопел носом, глядя на лейтенанта, и проговорил:

— Не думал, что так все обернется… А Осипова… Как наказывать, если придется его назначать исполняющим обязанности командира взвода? Больше некого. Вы оба, как говорится, вышли сухими из воды, а я вынужден и дальше оставаться без начштаба. — Он снова протянул руку Лесняку и сказал: — Пока что работайте, лейтенант…

После этого разговора Михайло уже с легкой душой пошел на Первую Речку. Однако по дороге, размышляя над тем, что произошло, вдруг представил себя там, в кабинете командира полка, как он выглядел в глазах старших офицеров, и ему стало стыдно. Так оконфузиться! Черт бы побрал этих нырков! Впрочем, незачем себя обманывать. Нырки здесь ни при чем, все дело в его собственном легкомыслии, в том, что он еще не вырос из коротких детских штанишек и поэтому так нелепо порою прорывается в нем мальчишество. А его еще собирались назначить командиром роты. Конечно, ему льстило и новое поручение, но справится ли он с ним? Должен справиться, во что бы то ни стало!

Михайло твердо решает взять себя в руки и с честью выполнить оказанное ему доверие.

Возвращаясь к себе, он еще издали увидел сидевшую на большом сером камне, сваленном у ворот нефтебазы, Ирину Журавскую. Старательно выглаженная пилотка, выбивавшиеся из-под нее светлые пряди волос бросались в глаза. Заложив ногу за ногу, она прутиком щелкала по начищенному голенищу своего сапога.

Увидев Михайла, отбросила прутик, встала и, одернув гимнастерку, робко пошла навстречу, радостно глядя на него своими голубыми глазами. На ходу поздоровалась. Лесняк ответил на приветствие и спросил:

— Вы меня ожидаете?

— Да, — ответила она: — Провела репетицию с участниками самодеятельности, а вас все нет и нет. Вот и жду здесь.

— Я слушаю, — сказал Михайло.

Она густо покраснела:

— Мне… Я… хотела узнать… чем у вас закончился разговор. Сержант Осипов напугал меня, намекнул на гауптвахту…

— Пришлось краснеть, — смущенно улыбнулся Лесняк. — Но разговор, собственно, ничем не кончился.

— Как — ничем? — подняла темные брови Журавская, и ее взгляд заскользил по его лицу. — А волноваться здорово пришлось? Между прочим, я давно хотела вас спросить: какого мнения вы о лейтенанте Гаценко?