– Нам туда, – зашипел он в ухо, и Олаф послушно засеменил следом.

Казалось, что Сигард уже здесь был, – он безошибочно нашёл вход в машинное отделение и, стараясь не скрипеть, медленно повернул рычаг, затем потянул стальной люк на себя.

– Пошёл, – указал он пальцем вниз.

И на этот раз Олаф повиновался, не раздумывая. Он спустился в помещение, резко пахнувшее соляркой. Её потёки, местами собравшиеся в лужи, здесь были повсюду. Промасленная ветошь, елозившие по палубе пустые канистры, открытый бочонок с солидолом, свет – тусклый плафон под низким потолком – всё здесь говорило о том, что они в машинном отделении, однако порядка здесь не было со времён создания судна. Спрыгнувший следом Сигард тихо присвистнул и покачал головой.

– Вонь хуже, чем у нас. Кэп за такое казнил бы тут же, у этой бочки. Я туда, ты сюда.

Вайс указал Олафу стволом на один из двух узких параллельных проходов, ведущих дальше в корму. Неожиданно раздалась приглушённая стальными переборками короткая автоматная очередь.

– Началось!

Сигард бросился вдоль тамбура, в полумраке перебирая рукой по трубопроводу вдоль стены. Пробежав с десяток шагов, он наткнулся на дверь. Одной рукой направив ствол на уровень груди, другой повернул ручку. Каюта оказалась пуста. Сигард потрогал ещё тёплый матрац без простыни и заглянул за штору. Крохотный иллюминатор был заперт, и в тесном пространстве витал спёртый воздух. Создавалось впечатление, что хозяин ещё пару минут назад был здесь. Выглянув в пустой тамбур, Сигард потянул ящик письменного стола. В ворохе ненужного хлама из ценного здесь оказался лишь портсигар. Молочно-белый металл казался серебром, и портсигар перекочевал в карман. Окинув взглядом пустые полки, Сигард разочарованно вышел из каюты. Поток прохладного воздуха в лицо подсказывал, что тёмный тамбур заканчивается открытым выходом на верхнюю палубу. Прислушавшись, Сигард замер. Позади, откуда он пришёл, послышались отчётливые шаги бегущих ног. И вдруг совсем рядом загрохотала очередь. Бросившись обратно, под свет единственного плафона, в клубах пороховых газов Сигард увидел Тапперта. Растерянный Олаф держал автомат на вытянутых руках, целясь Вайсу в грудь. Увидев напарника, он облегчённо выдохнул.

– Ты его видел?

– Кого?

– Он выскочил оттуда! – Олаф указал на узкую щель, образованную двумя железными шкафами. – Сбил меня с ног и убежал туда.

Теперь Олаф показывал в противоположную сторону, в темноту тесного тамбура.

– Почему ты его не убил?

– Но, Сигард… – смутился Олаф. – Всё произошло так внезапно. Я хотел. Ты же слышал, я стрелял.

Коридор заканчивался хлипкой переборкой с дверью, запертой изнутри. Вайс присмотрелся и удивлённо постучал по некрашеной поверхности согнутым пальцем. Переборка, как и дверь, оказались обычной фанерой. Он толкнул дверь ладонью, образовалась тёмная щель, и через мгновение дверь тут же упруго закрылась. Тогда Вайс отошёл на пару шагов и отвёл за себя Олафа.

– Отойди, он там, – шепнул он, приложив палец к губам и направив автомат на дверь. – Навалился спиной.

Отражённый от стен грохот больно ударил по ушам, вместе с пустыми гильзами в воздух взлетели щепки, и не успел оглушённый Олаф тряхнуть головой, как Вайс с размаху ударил дверь ногой. Та легко отлетела в сторону, открыв чёрный провал с тускло отражавшей свет глыбой в центре помещения. Заглянув внутрь, Олаф только сейчас вспомнил, что у него есть фонарь. Луч прорезал тьму, и блестящая глыба превратилась в опутанный топливными шлангами двигатель. Под монолитом его станины, извиваясь, корчился человек. Тельняшка на его спине окрасилась пятнами крови, из ещё дымящихся ран торчали осколки фанеры, а редкие всхлипывающие стоны отзывались в ранах алыми пузырями. Поморщившись, Олаф увёл луч вглубь машинного отсека. Больше здесь никого не было. Но распластавшееся у ног тело притягивало к себе как магнит. Он опять опустил фонарь и, как зачарованный, глядел на затухающие конвульсии.

– Идём, – позвал Сигард. – Он уже готов.

Олаф не сдвинулся с места. Он даже не обратил внимания, что в ответ на их стрельбу автоматные очереди теперь словно перекликались между собой, грохоча то над головой, то далеко в носу судна. Вайс внимательно слушал характерный шелест немецких МП-40 и довольно кивал – в ответ ни одного постороннего выстрела.

– Уходим, – повторил он, но Олаф будто не слышал.

Он во все глаза смотрел, как подрагивает неестественно вывернутая нога, пальцы рук сжимаются, разжимаются, и кажется, что еще немного – и их владелец поползёт.

– Ты оглох?! – выкрикнул Сигард, и тогда Олаф очнулся.

– Подожди.

Он склонился над телом, брезгливо подняв за рукав безвольно повисшую кисть. На безымянном пальце поблёскивал желтизной массивный выпуклый перстень.

– Золото!

И дабы Вайс не успел его опередить, Олаф схватил перстень и, подсвечивая фонарём, попытался, вращая, снять. Но тот словно врос в палец. Заметив, что Сигард внимательно наблюдает за его действиями, Олаф потянулся к ножу.

– Он мой!

Теперь ещё подрагивающее тело отчего-то его ничуть не смущало. Словно у ног лежало соломенное чучело. Оттянув палец, Олаф прижал руку к палубе, раздался хруст, и перстень уже был в его руках. Покрутив свою добычу из стороны в сторону и освободив её от ненужной обузы, он отбросил палец, а перстень обтёр об куртку.

– Дай посмотрю, – протянул руку Сигард.

– Ну уж нет! Знаю я тебя.

Ловким движением спрятав перстень в карман, Олаф почувствовал, как он оттянул брючину ощутимой массой.

– Где бы его взвесить?

– Дай, я тебе точно скажу. Давай, давай, никуда он не денется.

Олаф не поверил. Он торопливо вышел из машинного отсека и двинулся вдоль тамбура, весело отбросив ботинком оказавшуюся на пути пустую консервную банку. Вайс шёл позади и желчно сверлил ему взглядом спину.

– Я у тебя его в карты выиграю, – вдруг повеселев, заявил он, ткнув кулаком Тапперта в плечо.

– А тебе нечего поставить против такой ставки, – хохотнул Олаф. – Теперь ты против меня нищий. Ты бедняк, а я мюнхенский крез.

И вдруг его словно ударило током. Тапперт замер, затем медленно обернулся к Вайсу.

– Сигард, почему мне только сейчас это пришло в голову?

– Что?

– Скажи, сколько это ещё будет продолжаться?

– Идиот, о чём ты лепечешь?

– На этот раз идиот – ты! Сигард, ты можешь заглянуть вперёд дальше собственного носа? Я спрашиваю – сколько мы ещё протянем на нашей лодке? Ты же видишь, что кэп делает всё, чтобы нас утопили как можно быстрее. А я ещё пожить хочу.

– Кажется, я начинаю тебя понимать, – не сводя взгляд с выпуклого кармана, произнёс Вайс. – С золотишком вдруг пожить захотелось?

– Да, пожить, и не в вонючем отсеке, а с твёрдой землёй под ногами и бокалом дорогого вина в руках. А для этого нужно иметь побольше таких побрякушек, – Олаф демонстративно похлопал по брюкам. – Войне конец! Время героев кончилось! Бестолковых героев, задарма отдающих жизни за бросивший их Фатерлянд. А тот, кто был умный, давно набил на этой войне карманы и живёт припеваючи при любой власти. Когда у тебя есть в карманах, что предложить, то тебе будут рады даже у наших победителей. Жаль, что такая простая мысль пришла мне в голову так поздно. Но мы ещё можем успеть. Даже сейчас. Англичане хорошо платят своим морякам, раз те могут позволить себе такие перстни. Здесь делать нечего. Пошли по каютам, успеем ещё порыться в вещах. Может, найдём судовую кассу.

– Уже поздно, – покачал головой Вайс. – Стрельба стихла, наши уже всё закончили.

– Жаль. А с другой стороны… – не на шутку разволновался Олаф, – ну и что? Пусть в этот раз не успели, но отныне с этого момента всё меняется! Сигард, теперь мы не должны жить одним днём. Пусть другие так живут, а мы будем копить всё, что имеет ценность. Молчать и копить. А потом придёт час, когда мы сбежим с нашей лодки. Но не с пустыми руками. В Испанию, Португалию, да хоть в Африку! Меня устроит любой клочок суши, где за золото нас примут и простят немецкое прошлое.